Я прикурила восьмую сигарету за вечер и попробовала сфокусироваться на Кифере, но это оказалось ужасно трудно… Мои мысли возвращались к сложившейся в издательстве ситуации. Дело в том, что у меня уже накопился тягостный опыт общения с мистером Хаусом, мне с трудом удавалось уговорить его одобрить мой выбор и финансово поддержать книги тех авторов, которых предлагала я. Как можно было рассчитывать на продвижение по службе, если мне не давали возможности доказать свое умение совершать сделки, способные принести издательству прибыль, и хорошо редактировать?

Нас таких было много — и младших, и просто редакторов, кто попадал в ловушку. Столько талантливых старших редакторов претендовали на внимание и бюджет Гордона Хауса! Будучи юниором, казалось почти невозможным прорываться к стартовой черте маститых спортсменов — даже с помощью Джексона, который расчищал мне путь.

За прошедшие несколько месяцев я только и делала, что смотрела, как многообещающие книги выскальзывали из моих рук лишь потому, что я вовремя не получала ответ от Гордона. Я не могла обвинять его в том, что он специально создавал мне препоны. В общем-то он был неплохим, полным благих намерений малым, который, бесспорно, сам работал в полную силу и старался уделить внимание каждому.

Однако все было тщетно. Я жаждала большего. Я занялась этим делом, поскольку меня тянуло к концептуальной, совместной творческой работе с настоящими авторами, и меня не устраивало переписывать книги графоманов или перепечатывать на компьютере отредактированные кем-то рукописи…

Таково было состояние моих дел за год до дня моей свадьбы: никаких романтичных перспектив ни в личной жизни, ни в карьере, которая, похоже, увязла в колее, размером приблизительно с Большой Каньон.

* * *

Я как раз занялась поглощением второй пиццы, когда зазвонил телефон. Беатрис спрашивала, не составлю ли я ей компанию на открытии какой-то очередной новой художественной галереи.

«Никаких шансов», — подумала я, приходя к выводу, что могла даже произнести это вслух. Мне нетрудно было представить, какого рода вечеринка предполагалась. Море смеющихся, «перспективных» и попутно жадно глотающих дармовое шампанское, флиртующих, позерствующих тусовщиков, потративших полдня на выбор экипировки на вечер. Мужчины с прилизанными волосами, которые сканируют помещение, пока ты отвечаешь на их вопросы. Манерные и старомодно церемонные молодые люди с нелепыми англосаксонскими именами первых поселенцев и их платиново-блондинистые подруги. Уверенные в собственной значимости выскочки третьесортного происхождения. Вспышки фотоаппаратов скандальных папарацци. Светская болтовня ни о чем — единственное, что признавалось, и даже наиболее яркие личности тускнели, проводя слишком много времени в этом дешевом круговороте. Все делали вид, будто им весело, и улыбались, скаля отбеленные зубы в камеры телевизионщиков.

Я была цинична, не спорю. Но так же и изрядно информированна. Целых пять лет я была статистом на этих подмостках, главным образом из-за Би, которая, будучи дизайнером интерьеров, использовала подобные мероприятия для расширения базы своей клиентуры, и я твердо знала, чего можно ожидать от ее приглашения.

Например, недавно она затащила меня на прием в «Сохо хауз» в честь многообещающей молодой писательницы, только что опубликовавшей свой первый сборник рассказов. Я наблюдала, как рой тусовочных девиц «высший сорт», все с ног до головы в белом (новый сезон предполагал серый цвет, в то время как в прошлом сезоне все были без ума от черного), изображали заинтересованность у каких-то книжных полок. Светский фотограф Патрик Макмуллан, эта навозная муха, кружил поблизости. Девицы притворялись, будто не замечают огромного фотоаппарата, свисавшего с его шеи. И тут Патрик начал щелкать затвором. Одна из девиц, экс-модель, наугад сняла книгу с полки и сделала вид, будто читает. Ее примеру последовала другая. И тут они все как одна придали лицам выражение академической серьезности, листая страницы, пытаясь постигнуть некую философскую мысль. Слегка нахмуренные брови на их пустых кукольных лицах являли собой карикатуру на глубину академической мысли в пик интенсивности таковой. Патрику же это понравилось. И хотя одна из девиц-читательниц держала книгу вверх ногами, никого, похоже, это не обеспокоило. Вполне безобидная фотосессия, но при чем здесь книги? Я поставила свой бокал и сбежала прочь из этого паноптикума.

И вот — новое приглашение от Би на очередную тусовку. Но нет, только не этим вечером! Мысли мои крутились вокруг издательства, ухода Мэйвиля, да к тому же я все еще пребывала в подавленном состоянии из-за Джеймса. (Кто из нас втайне не смакует разрыв, или, как минимум, невинную свободу, и наше право выкурить чересчур много сигарет, поедать ковшами мороженое, не покидать своего убежища на кушетке, или на любое другое, подходящее случаю клише, которые предоставляет подобный разрыв?) Я не собиралась прерывать это состояние столь быстро.

Я объяснила Би, что моя пижама не в настроении расставаться со мной, да и пицца — тоже, но подруга продолжала настаивать, даже начала меня упрашивать.

Я никак не поддавалась на уговоры. Но она все не унималась:

— Интересно, а как там сейчас Джеймс? Ты уверена, что он тоже валяется на своей кушетке в мрачнейшем настроении?

— Встретимся через час, — вздохнула я и нехотя поднялась.

Надо отдать ей должное — Би хорошо сыграла свою партию. Мы обе прекрасно знали, можно было даже держать пари, что Джеймс в этот момент болтал с какой-нибудь цыпочкой из малоизвестной рок-группы, которая висла на нем, пользуясь моментом. Его слабость к подобному типажу как раз и послужила фактором ускорения того, что нам пришлось расстаться.

— Ты не пожалеешь, Клэр, — взволнованно добавила Би. — И надень свое красное платье, ладно?

«Мое красное платье»? Она повесила трубку прежде, чем я успела отказаться от своих слов, безошибочно угадав, куда она клонит.

* * *

Войдя в переполненную галерею в 20:20, я увидела Би у стойки бара и направилась прямо к подруге.

— Ладно уж, признавайся, и где же он? — Я устало улыбнулась, целуя подругу, и сцапнула пирожок с подноса официанта, блуждавшего среди приглашенных.

Гарри неслышно подошел ко мне сзади с недозволенной здесь сигарой в зубах — только он мог избегать неприятностей от запретного курения в общественных местах. Он нежно положил руку Би на плечо и, словно отъявленный бабник, оценивающе присвистнул, оглядев меня.

— Берегитесь, мужчины Нью-Йорка, — он наклонился вперед, чтобы поцеловать меня, — мисс Труман снова пущена в обращение.

Заметки на полях: я люблю, люблю, люблю Гарри. Он ведет себя естественно, не выпячивается, он умен и сообразителен, вдобавок забавный и остроумный. Гарри относится к числу редких людей, которые заставляют вас радоваться и смеяться при одном своем приближении. К тому же он еще и въедливый заместитель районного прокурора, всегда полон длиннющих и подробнейших историй из реальной жизни. Вдобавок он остается стабильной константой в моей жизни, с тех пор как Би наконец согласилась пойти к нему на свидание на втором году нашего обучения в колледже. Слава богу, она сумела разглядеть «свет в конце тоннеля», поскольку вряд ли вам доводилось видеть, чтобы парень в колледже с таким усердием грыз гранит науки. Но люблю я Гарри (конечно, помимо его впечатляющего обаяния) в самом деле больше всего за то, что он любит мою лучшую подругу. В глазах Гарри Би — богиня, ей нет равных среди женщин, и с этой его точкой зрения я соглашаюсь от всего сердца.

Но наша точка зрения неуникальна, как я понимаю. Би потрясающе хороша. Разумеется, худенькая, несмотря на ее отвращение к «здоровому» питанию, она кормится запеченными бифштексами с картошкой и пищей из «Кэй-Эф-Си», но подобное никогда не придет вам в голову, глядя на нее. Классически здоровый и цветущий цвет лица, сама миловидность — прямо с поля для лакросса. Водопад естественного цвета льняных волос, которые заставили бы крашеных блондинок плакать от зависти, и огромные глаза цвета морской волны. В разделе «Взгляды» подруга могла бы увеличить денежный поток для «звезды» Шарлиз Терон — факт, о котором знают все, кроме самой Би.

Ну и потом, не забывайте, что впечатление усиливает ее счастливое замужество с человеком, который по-прежнему пишет жене порывистые и нежные любовные послания, год между колледжем и школой юриспруденции потратил на то, чтобы изучить французскую кухню, а каждую пятницу дарит ей фиалки (любимые цветы Би). Плюс к этому она сделала успешную карьеру — работа творческая, всегда ей нравилась, к тому же с гибким графиком.

Да уж. Если бы я не любила Би как сестру, мне, вероятнее всего, пришлось бы возненавидеть ее.

Но так вышло, что я ее люблю. И всегда любила, с тех самых пор, как она оказалась на несколько порядков впереди меня во время одного из распределительных экзаменов, который нам пришлось сдавать на первой нашей неделе в Принстоне. Так получилось, что мы обе повязали на конский хвост яркую цветную ленту в горошек «на счастье» — одно из тех случайных совпадений, которые бросаются в глаза, когда взгляд блуждает по залу во время унылого четырехчасового теста, приводящего мозги в оцепенение. Покидая экзаменационный зал, мы обе оживленно обсуждали наше одинаковое, пусть и глупое суеверие, а на практике же это оказалось мелким нырком в то, что потом превратилось в глубокую дружбу.

— Ты еще поблагодаришь меня, за то что я вытащила тебя сюда сегодня вечером, — прошептала Би, крепко схватив меня за локоть, от чего костяшки ее пальцев побелели. — Тебе вовек не догадаться, кто здесь!

Я оглядела присутствующих, не увидев никого, из-за кого бы она могла так разволноваться.

— «Пабст блю риббон», — медленно и торжественно произнесла Би.

Тут мои глаза округлились.