– Не порть бумагу!

– Это находка. Когда ты рядом, у меня муза активизируется, – льстиво улыбнулся Леопольд.

– Сейчас вот как крылом по башке задену, – пообещала Люда. – Я, конечно, не жду от тебя ничего гениального, но хотя бы что-нибудь приличное выдай, или на следующей неделе придется привлекать рекламщиков. Сеть запускают после Нового года, у нас времени в обрез. Хотя бы стратегию набросай, если не хочешь вылететь с работы.

– Понимаешь, Михайлова, истина в том, что гениальность относительна, – закатив глаза, начал Леопольд.

Но Люда прервала его:

– Вот и отнеси свою гениальность из моего кабинета куда подальше!


Ее распирало от избытка эмоций. Книга не писалась категорически. Перечитав письмо Рэду еще несколько раз и найдя между строк массу недоговорок, Люда понаделала выводов и мечтательно уставилась в окно. Стекло плакало мелким дождем, а ей хотелось петь, плясать и даже поскакать по лужам.

– Что-то Рыжиков нас давно не беспокоил! – вспомнила она и решила побеспокоить пропавшего ухажера сама.

– Михайлова, чего тебе? – раздалось в телефонной трубке, едва Людмила набрала номер.

– Здравствуй, Рыжиков! Как жизнь?

– Тебе охота потрепаться? – на удивление жестким голосом поинтересовался Женя. – Я смотрю, зарплату тебе там зря платят. Скучаешь ты на работе невозможно. То книжки пишешь, то по Интернету знакомишься, а как же быть с добросовестным выполнением обязанностей?

– У тебя критический день? – догадалась Людмила.

– Я просто занят. И терпеть не могу бессмысленной болтовни по телефону. А также не люблю, когда меня используют в личных целях без зазрения совести и намека на благодарность.

– А-а-а, так ты надеялся, что я тебе за креативную идею пузырь выкачу? Или нет? Рассчитывал на бартер натурой?

– Это я на всякий случай. Если ты опять собираешься меня запрячь, то даже не пытайся, – Евгений был суров и непреклонен.

– Эх ты, – вздохнула Люда. – А я просто хотела встретиться, поболтать. Думала, ты меня в кафе пригласишь. Чего молчишь? Намек понял?

Она была уверена, что Рыжиков обрадуется. Собственно, и кафе было предложено исключительно для того, чтобы порадовать старого друга. Людмила хотела реабилитировать свою наглость в глазах Рыжикова и отблагодарить за все сразу. Или она выбрала неправильный вариант бартера, или просто переоценила свое влияние на Женю, но ответ ее озадачил.

– Я вечером занят, – отрезал Рыжиков.

– Чем?

– Делами. Личной жизнью. Все?

– Рыжиков! У тебя нет личной жизни! – потрясенно прошептала Людмила. – Ты зачем врешь?

– Пока, Милка. Тиражей тебе и поклонников. Если твой бессмертный опус откажутся брать в издательства, я его напечатаю в своей типографии. В виде листовок для праздника юной феминистки.

– За «юную» спасибо, – пробормотала Людмила, но Евгений ее «спасиба» уже не услышал, быстро отсоединившись.

– Вот вам здрасьте! – Люда пожала плечами и неуверенно улыбнулась. Чувство было такое, как будто отменили привычную маршрутку или переселили из уютной родной квартиры в цыганско-вьетнамское общежитие.

Глава 11

Шеф, заглянувший в кабинет офис-менеджера, застал дивную картину. Мадемуазель Михайлова застыла на рабочем месте, выпучив глаза в пустоту и скривив рот. На Бориса Степановича она пренебрежительно махнула рукой, мол, не до тебя сейчас. Но пришедший ругаться Жук просто так сдаваться не собирался.

– Людмила! – рявкнул он, ожидая, что подчиненная наконец вернется из астрала в свою оболочку и будет в состоянии воспринимать его гневную речь. Но или Люда отлетела слишком далеко, либо обнаглела слишком сильно – так или иначе возвращение шло непозволительно медленными темпами. Девушка нехотя скосила глаза на босса и вяло поинтересовалась:

– Что случилось?

На самом деле, что бы ни случилось у Бориса Степановича, ее личная драма была ближе и важнее. Преданный и верный Рыжиков, не просто годами, а, можно сказать, без малого десятилетиями таскавшийся за ней в качестве рыцаря, отвергнутого возлюбленного и надежного друга, неожиданно свернул с проторенной дороги, оставив Людмилу в одиночестве. Это было непривычно, неприятно и даже нечестно. Это была ее крепость, доказательство того, что она кому-то в этой жизни нужна, кроме, естественно, родителей. Люда настолько привыкла к рыжиковской любви, что совершенно забыла о нем самом. О том, что у него может быть своя жизнь, своя судьба, а то и вовсе – семья. И теперь ей неоднозначно дали понять: попользовалась – пора и честь знать. Людмила никогда не рассматривала Женю как запасной аэродром, так как уж лучше никакого мужа вообще, чем какой-то, взятый с горя и от безысходности. А тут вдруг расстроилась, как передовой отряд, внезапно оставшийся без прикрытия с тыла. Трагедии в произошедшем не наблюдалось, но драма, безусловно, была. И ее хотелось осмыслить, проанализировать со всех сторон, а тут начальник со своей злобной мордой. Наверняка сейчас попытается свалить на нее очередную головную боль…

– Люда, ты говорила с Бубельчуком?

– Говорила.

– И что?

– Я его послала, – честно призналась Людмила. В конце концов, прикрывать Леопольда было бы глупо. Или пусть берут гению подмастерье, который будет делать всю работу, или вообще увольняют. Не сотрудник, а ходячий анекдот.

– Ко мне? – свирепо уточнил Жук.

– Нет. Я его вообще послала, – и Люда неопределенно махнула рукой в направлении потолка, очертив траекторию посыла.

– А он ко мне пришел! – Жук раздул ноздри. – Он сказал, что идея одобрена и согласована с тобой. Я только поэтому и принял этого идиота!

– Борис Степанович! – Люда окончательно очнулась от переживаний и честно распахнула глаза навстречу начальству. Сперва следовало отстоять свою репутацию, а потом уже копаться в душевных переживаниях. – Я еще ни разу не одобрила ни одной его идеи! У него нет идей! Это наркотический бред! Он ест грибы-галлюциногены, а потом выдает на-гора свой креатив. Разум нормального человека не способен рождать такие уродливые рекламные проекты.

– То есть – он наврал? – Борис Степанович поморщился и вздохнул. Бубельчук являлся каким-то дальним родственником его любовницы, и выкинуть его из фирмы было нельзя. Хотя если нельзя, но очень хочется, то можно.

– Про могилу? – уточнила Люда.

– Могилу? – вздрогнул Жук. – Нет. Он сказал, что надо снять детектив, где все действие будет происходить в наших аптеках. Сериал про фармацевтов-убийц, где для более массового охвата всех целевых групп будет четыре сюжетные линии. Основная – про отравителей, любовная – про их частную жизнь, боевик – где один из родственников жертвы будет вести отстрел фармацевтов с погонями, вертолетами и минированием главных магистралей города, и мистическая – где будут появляться призраки отравленных. Играть для экономии будут наши же фармацевты.

Тихо всхрюкнув, Людмила начала сползать со стула:

– Тогда вместо пенсионеров в наши аптеки потянутся заказчики мокрых дел и почитатели таланта. Про продажи я вообще молчу. Но каков размах!

– Людмила! Это не смешно! Это грустно. Он отнял мое время сначала рассказом, а затем необходимостью разборок с тобой! А мое время стоит дорого! Это возмутительно. И что прикажешь делать?

– Уволить его к чертовой бабушке и взять нормального.

– Мне не нужны жертвы, мне нужна рекламная кампания, – увильнул от ответа Жук. – В общем, делай что хочешь, но чтобы все было у меня на столе!

– Когда? – на всякий случай уточнила Люда.

– Вчера! Все! Всем работать! – И босс унесся по коридору, покрикивая на попадавшихся навстречу сотрудников.

– «Чтобы все было у меня на столе»! – шепотом передразнила шефа Люда и представила Бубельчука лежащим на начальственной столешнице со свечкой в руках. Очень мирная и безобидная картинка. Это единственная рекламная кампания, которую можно было предложить Жуку на сегодняшний, вернее, на вчерашний день. И смешного в этом ничего не было. Судя по заключительному воплю Бориса Степановича, спрос будет теперь с нее, а не с Леопольда.

– Ну, Лелик, кранты тебе, – мрачно пообещала в пространство Люда и двинулась на поиски креативщика.


В приемной Ксюша вдохновенно рубилась с кем-то по сети. Выражение лица у нее было непередаваемо зверским.

– Не знаешь, где Леопольд? – безнадежно поинтересовалась Люда, обежавшая уже весь этаж и не обнаружившая опального Бубельчука.

– Понятия не имею! – Секретарша в ажиотаже долбила клавиатуру.

– Кофе хочу, – намекнула Люда. Сварить она могла и сама, но из вежливости следовало спросить разрешение.

– Да хоть залейся, – хмыкнула Ксюша и сняла звонок.

Благосклонно улыбнувшись и прикрыв трубку рукой, она повернулась к Людмиле:

– Ты есть?

– Умерла, – махнула рукой Люда. – Всех в сад.

– Она говорит, что умерла и всех… э-э-э-э, слово из трех букв, – фыркнула Ксюша, после затяжной паузы добавив: – В смысле, в сад.

Люда медленно повернулась, выкатив глаза и выразительно постучав кулаком по лбу.

– Арсений спрашивает, может ли один поцелуй оживить Мертвую царевну? – ухмыльнулась секретарша.

– Дай быстро! – Людмила вырвала трубку у нее из рук.

– Ты обиделась, рыбка? – тон у Арсения был игриво-виноватым. – Я звоню-звоню, а ты трубку не берешь.

– Да я мобильный в кабинете забыла, – от избытка чувств Людмиле даже дышать стало тяжело. – Давно звонишь?

– Минут десять, – признался Арсений. – Но для меня это долго. Я, понимаешь, почувствовал, что хочу услышать твой голос. И все – мысли в пепел, чувства вдрызг. Встретимся сегодня?

– Конечно, – Люда моментально забыла про Бубельчука, серфингиста и Рыжикова.

«Любая здравомыслящая девушка должна опасаться красавцев с бархатным голосом, от которого по организму ополоумевшими ордами носятся мурашки, а уверенность в себе плавится как шоколад на солнце!» – думала она, несясь обратно в кабинет. Это непременно нужно было вставить в книгу, чтобы последующие поколения женщин учились на ее ошибках. А вдруг это не ошибка? А что, если она сейчас не ложится грудью на амбразуру, а идет навстречу своему счастью?