Янк, отвернувшись от Митча, посмотрел на Сэма долгим, пронзительным взглядом, потом отчетливо произнес:

— Все это дерьмо собачье.

Сюзанна впервые услыхала от него бранное выражение. Не проронив больше ни слова, он отошел от троих компаньонов и покинул ресторан.

Она еще никогда не видела Митча таким обозленным. Сэм в своей импульсивной манере вознамерился уладить ситуацию прямо посреди зала «Мом энд Поп», но она вытолкала обоих мужчин наружу и они поехали на квартиру, где жили Сэм с Сюзанной.

Квартирка была маленькой и темной, с видом на захламленный Дампстер, но Сюзанне так хотелось иметь собственный угол, что она не обращала внимания на его затрапезы ость. На то, чтобы привести квартиру в порядок, у них не было ни времени, ни денег. Возможно, это было не так уж и плохо, поскольку Сюзанна в конце концов призналась себе, что сидеть дома нисколько ей не нравится. Когда пришлось выбирать между работой по созданию прототипа «Блейз» и подбором штор для гостиной, победу безоговорочно одержал «Блейз».

Выудив из холодильника банку пива для Митча и кока-колу для себя, Сэм принялся мерить шагами комнату. Сюзанна уселась в единственное кресло. Митч, чья ярость, вызванная подрывными действиями Янка, нисколько не ослабла, с угрюмым видом плюхнулся на диван. Такие же позиции они обычно занимали поздними вечерами, собираясь вместе, чтобы уточнить деловые планы и определить, какой они хотят видеть свою компанию.

Сколько ночей они провели подобным образом, когда Сэм в радужных цветах расписывал будущий облик здания их компании со стеклянными стенами, распахнутыми дверьми и звуками рок-музыки, а Митч противопоставлял ему собственное, более прагматичное видение, базирующееся на непрерывном расширении рынка сбыта и увеличивающихся как снежный ком доходах! Несмотря на дружбу между этими двумя мужчинами, они нередко пререкались, и Сюзанне приходилось брать на себя роль миротворца. Она почувствовала, что и этот вечер не будет исключением.

Упершись руками в бедра, Сэм взглянул на Митча:

— Ты имеешь степень магистра, а мы с Янком — дети Долины. Мы не учились в колледжах. Наши корни в пригородах, в гаражах. Для хакеров, технарей нет большей награды, чем нарушить все правила и вторгнуться в закрытые системы — например, показать свою конструкцию человеку, достаточно смышленому, чтобы понять, какую потрясную вещь ты сделал. И когда ты говоришь такому первоклассному хакеру, как Янк, что он не должен показывать ни одно свое изобретение никому из тех немногих, кто может по достоинству его оценить, — это все равно что перекрыть ему кислород.

— Тогда нас ожидают серьезные проблемы, — холодно заметил Митч.

В комнате повисла гнетущая тишина.

Сюзанна в отчаянии вздохнула. Почему никто из них не пытается прислушаться к мнению другого! У нее в который уже раз появилось желание стукнуть их лбами. Митч все основывал на реалиях, тогда как Сэм обычно полагался на авось. Казалось, лишь она одна понимала, что только в результате слияния этих двух подходов и может возникнуть истинный образ «Сисвэл».

Она скользнула в привычную роль миротворца, словно в старый уютный халат для ванной.

— Не надо забывать, что, демонстрируя «Блейз», Янк одновременно может посмотреть на «Эппл-II». Наверняка от этого будет какой-то прок.

— Ерунда, — запротестовал Митч. — А что будет, если — по Божьей милости — нам и в самом деле удастся добиться успеха с этой дурацкой компанией? Мы же не сможем нормально функционировать, если наша новейшая технология будет постоянно норовить выскользнуть в окно.

— Вы правы, — сказала она, — но в данном случае ваша правота не имеет никакого значения, потому что Янк попросту не обратит на нее внимания. — Она уже обдумала ситуацию и сейчас делилась с ними своими идеями. — При первой же возможности нам нужно понемногу окружать его самыми способными инженерами из молодых, каких только сможем найти, — эксцентричными мыслителями вроде него. Мы должны будем создать у себя внутри атмосферу Хоумбру!

Сэм быстро поднял голову, и глаза его оживились.

— Никаких проблем! Лучшие в мире люди будут стоять в очереди, ожидая, когда мы примем их на работу! Тут уж не будет никаких табельных часов. Никаких задниц в костюмах за три сотни, указывающих, кому что делать.

— Но всем этим нужно руководить, — добавил Митч. — Все будут дружно работать на пользу общего дела.

— Дела создания самого лучшего в мире миниатюрного компьютера, — сказал Сэм.

— Делу увеличения прибыли, — ответил Митч. Сюзанна улыбнулась и отпила кофе.

— Вы совершенно правы.


Чередой потянулись декабрьские дни — то в водовороте активности, то болезненно медленно. Рождество было для Сюзанны трудным. Пока они обменивались подарками, собравшись у Анджелы вокруг искусственной елки, кричаще разукрашенной пластиковыми игрушками и нитями мишуры, Сюзанна мыслями унеслась к громадной ели Дугласа, которую обычно воздвигали в прихожей Фалькон-Хилла, — в ее ветвях тускло мерцали ленты французского шелка и ангелочки, сделанные в стиле античного барокко. Вспоминают ли ее сегодня Джоэл и Пейджи? С ее стороны глупо было тешить себя даже слабой надеждой, что рождественские дни каким-то чудом вновь соберут их вместе. Посмотрев на пластикового Сайта-Клауса, укрепленного на верхушке елки Анджелы, она ощутила непереносимую грусть.

Хотя Сюзанна и говорила себе, что делать этого не следует, но в тот же день, поздним вечером, когда Сэм и Анджела смотрели по телевизору футбол, она выскользнула на кухню и набрала номер Фалькон-Хилла. В трубке раздались длинные гудки, и она прикусила губу.

— Слушаю.

Глубокий, резкий голос отца был таким знакомым, таким родным. Ее собственный голос в ответ прозвучал жалко.

— Отец? Это… это Сюзанна.

— Сюзанна? — Он слегка повысил голос на окончании имени, словно не мог припомнить, кто это.

Она с такой силой сжала трубку, что костяшки пальцев побелели.

— Я… я звоню просто, чтобы поздравить вас с Рождеством.

— В самом деле? В этом не было никакой необходимости.

Она зажмурила глаза, словно внутри все оборвалось. Он не собирался уступать. И как она могла хоть на минуту представить, что он уступит?

— Как вы себя чувствуете?

— Превосходно, Сюзанна, но, боюсь, ты выбрала неудачное время для звонка. Пейджи приготовила восхитительный обед, и мы как раз садимся за стол.

Ее ошеломили воспоминания о прошлых рождественских днях — видения, и запахи, и ощущения этих праздников. Когда Сюзанна была маленькой, отец обычно поднимал ее высоко-высоко и сажал себе на плечи, чтобы она могла достать ангелочка на верхушке елки. «Ангел для ангела», — приговаривал он. А сейчас на ее месте в дальнем конце стола сидит Пейджи, и та особая улыбка, которую он когда-то приберегал для нее, будет предназначаться ее сестре!

Испугавшись, что расплачется, она быстро заговорила:

— Тогда не стану тебя задерживать. Пожалуйста, передай от меня поздравления с Рождеством Пейджи. — Трубка оттягивала руку Сюзанны, но она не могла прервать этот последний разговор.

— Это все?

Она вся сжалась.

— Я не собиралась класть трубку. Это просто… — Несмотря на все ее усилия, голос предательски дрогнул. — Папа, я вышла замуж.

Ответа не последовало. Ни слова в подтверждение того, что известие услышано, не говоря уж про выражение чувств.

По ее щекам побежали слезы.

Наконец он прервал молчание, заговорив слабым и пронзительным, как у старика, голосом:

— Не могу представить, почему ты решила, что мне это интересно.

— Папочка, пожалуйста…

— Не звони мне больше, Сюзанна. Не звони, пока не будешь готова вернуться домой.

Сейчас она заплакала не таясь, но не могла позволить ему так просто бросить трубку. Ей бы продержаться еще немного, и все будет хорошо. Ведь сейчас Рождество. Надо продержаться еще чуть-чуть, и между ними уже не будет никаких сердитых слов.

— Папа… — Ее голос прервался, перейдя в рыдание. — Папа, пожалуйста, не надо так ненавидеть меня. Я не могу вернуться домой, но я люблю тебя.

Некоторое время ничего не происходило, а потом она услышала мягкий щелчок. В этот момент Сюзанна почувствовала, что последняя тоненькая ниточка, связывавшая отца и дочь, порвалась навсегда.


Пейджи, сидевшая на кухне Фалькон-Хилла с плотно прижатой к уху трубкой, услышала щелчок, когда отец прервал разговор с ее сестрой. Она положила трубку на рычаг и вытерла фартуком влажные пальцы. Во рту было сухо, сердце отчаянно стучало.

Вернувшись к плите, Пейджи усилием воли отогнала воспоминания о том, как она сама, стоя в закоптелой прихожей и намотав на пальцы грязный телефонный шнур, пыталась добиться от отца хоть каких-то теплых слов. Она отказывалась сочувствовать Сюзанне. Это просто вопрос справедливости, сказала она себе, выключая огонь под овощами и доставая из печи индейку. Она провела последнее Рождество в кишащих тараканами номерах, чувствуя себя жалкой и несчастной. На это Рождество изгоем была Сюзанна.

У слуг был выходной, поэтому ответственность за рождественский обед лежала на ней. Это было задание, которого она ждала с нетерпением. Индейка и запеканки были готовы. На столике стояли два великолепных фруктовых торта, украшенных поверху тщательно продуманным узором из виноградных лоз и сердечек. За последние семь месяцев она обнаружила, что получает огромное удовольствие от простых хозяйственных дел. Пейджи разбила недалеко от дверей кухни небольшую травяную клумбу и оживила углы дома старомодными цветочными композициями из ползучих растений взамен строгих и застывших, которые Сюзанна всегда заказывала в цветочном магазине.

Нельзя сказать, чтобы отец когда-либо обращал внимание на ее способности к домоводству. Он замечал лишь дела, которые она забывала выполнить: приглашение на прием, которое она позабыла написать, беспорядок в шкафах, водопроводчик, которого забыла вызвать, — все те дела, с которыми ее сестра справлялась просто безукоризненно. Что же до последнего триллера Ладлэма, заботливо оставленного ею на его прикроватном столике, или особого блюда, дожидавшегося его, когда он возвращался из деловых поездок, — все эти вещи, казалось, для него ровным счетом ничего не значили.