Диана Чемберлен - Спасительный свет

Была ли она одна в тот вечер? Конечно нет. Мери помнила, как Энни обращалась к незнакомцу, который расхаживал по холодной темной гостиной, сказав, чтобы он вызвал скорую помощь. Потом она положила голову Мери себе на колени и баюкала ее, как, должно быть, баюкала своих детей, когда они были еще малышами.

– О Мери, – шептала она, и ее волосы свисали перед глазами Мери, как рыжее покрывало. – Это все-таки произошло, моя дорогая. Теперь-то они уж точно тебя выселят.

Мери надеялась, что тогда же и умрет. Она крепко зажмурила глаза, заставляя свою душу покинуть тело, но в результате лишь погрузилась в глубокий и безболезненный сон. А проснувшись в стерильной комнате, пропитанной запахами лекарств, она уже знала, что больше на Кисс-Ривер не вернется.

Пол знал, что должен уклониться от сегодняшнего собрания. Он уже несколько минут сидел в машине перед домом Алека на засаженной деревьями улице, набираясь решимости войти внутрь. Кондиционер гнал ему в лицо поток воздуха. И на первых собраниях в «Си Терн» Пол чувствовал себя как-то неловко. А теперь Алек к тому же предложил провести очередное собрание здесь, в его доме, и Пол не понимал для чего.

Снаружи дом выглядел совершенно в духе Энни: желтый с белой отделкой, окруженный деревьями, с которых свисали бороды испанского мха. Дому было десять лет: Пол знал, что Энни и Алек построили его, когда практика Алека наконец стала доходной. У боковой стены стояла пара раскрашенных виндсерфингов. Дом стоял на заливе, в маленькой бухточке, именно так, как его и описывала Энни. «Закаты, Пол, краски. Они делают из тебя художника. Заставляют плакать».

Пол вздрогнул от неожиданного стука в боковое стекло автомобиля и, повернувшись, буквально в двух дюймах от себя увидел лицо Нолы Диллард. Он опустил стекло.

– Идемте, друг мой, – предложила она. Она пришла пешком. Должно быть, жила где-то поблизости.

Он открыл дверцу и выбрался наружу. Аромат ее духов перебивал запах залива, а заходящее солнце играло в фальшивом золоте ее волос.

– Я не был уверен, что это тот самый дом, – соврал он.

– Это именно он, можете не сомневаться. Если нет других признаков, то можно сориентироваться по парусным доскам.

У двери их приветствовала немецкая овчарка на трех ногах.

– Это – Трипод, – сказала Нола.

Пол погладил собаку по голове. «Собака и две кошки», рассказывала ему Энни. Не так уж много для ветеринара.

Индивидуальность, выделявшая дом снаружи, чувствовалась и в гостиной. Стиль Энни был виден во всем. Здесь не было набора традиционного для Аутер-Бенкс набора крепкой пляжной мебели, а была масса разнокалиберных стульев и диванов, обитых тканями с вызывающе ярким цветочным рисунком. Узорчатые ковры почти полностью закрывали полы, произвольно налезая друг на друга и образуя громадное уютное лоскутное одеяло. У Пола появилось ощущение, что он погрузился в объятия Энни.

– Ну, разве не чудесный вид? – Нола, все еще стоявшая рядом, показала в сторону окна, выходившего на залив. Закат уже начал раскрашивать небо, но внимание Пола привлекла соседняя стена. По всей высоте ее были разбросаны десять маленьких овальных окошек, украшенных витражами с женщинами в развевающихся одеяниях. На одном витраже женщина прикрывалась от солнца кружевным зонтиком, на другом – прогуливалась с борзой, на третьем – вдыхала аромат кроваво-красной розы.

– О Боже мой, – вырвалось у него. Он не знал – она ни разу не упоминала – о существовании этих окошек. – Это потрясающе!

– Угу, – согласилась Нола. – Она была очень талантливой дамой.

Пол мог бы провести весь остаток вечера перед этими овальными кусочками стекла, но Нола взяла его за руку и повела на кухню.

– Давайте поздороваемся с Алеком, – сказала она. Кухня тоже была насквозь пропитана Энни. Навесные шкафчики, рабочие столы, пол были абсолютно белыми, но стены почти сплошь состояли из окон с витражами, так что даже в приглушенном вечернем свете комнату заливали мягкие пастельные краски.

Алек стоял, склонившись над столом у мойки, и открывал бутылку вина. Увидев их, он улыбнулся.

– Привет, Нола, Пол. – Он коротко коснулся плеча Пола.

– Макрель была превосходная, – сказала Нола. Она поцеловала Алека в щеку, нежно коснувшись рукой его груди, так что у Пола по спине пробежали мурашки. Было ли между ними что-то? Как мог Алек, совсем недавно потеряв Энни, позволить другой женщине даже прикасаться к себе? А Нола еще к тому же смотрела на Алека с обожанием, которого тот, похоже не замечал. Пол предположил, что Алек, с его темными волосами, пронзительным взглядом голубых глаз и улыбкой, вызывающей удивление, поскольку кажется, что ни в каких обстоятельствах он не позволит себе ни малейшего легкомыслия, относится, по-видимому, к тому типу мужчин, который женщины находят привлекательным.

«Он такой чувственный», – сказала про него Энни во время первого интервью. Пол воспринял ее слова как предупреждение, намек на то, что на этот раз у него нет ли малейшего шанса на близость с нею. Позже он задавался вопросом, не пыталась ли она предостеречь саму себя?

Алек расставил на подносе несколько бокалов и вручил Полу бутылку.

– Поможете мне разлить?

– Конечно. – Пол старался, чтобы его голос звучал столь же бодро, что и голос Алека, но у него ничего не получилось.

Он принял бутылку из рук Алека и начал разливать вино, но его взгляд зацепился на белую декоративную полку между рабочим столом и навесными шкафчиками. Там, прямо перед его глазами, стояла маленькая голубая лошадка «клауазоне», которую он купил Энни в Нью-Хоуп. Пролив немного вина на поднос, он вынужден был поставить бутылку и дождаться, пока уймется дрожь в руках.

«Беби Блу». Она хранила ее все эти годы.

– Возьмете поднос? – спросил Алек, когда они с Нолой понесли в гостиную печенье и кукурузные чипсы.

– Конечно, – снова сказал Пол. Он раздвинул бокалы на подносе так, чтобы они не звякали друг о друга, когда он понесет его.

Он сел лицом к стене с овальными окошками, но свет снаружи быстро угасал, и со своего места он уже не мог различить изображений. Кроме того, ему приходилось принимать участие в общей беседе. В какой-то момент разговор вдруг переключился на него.

Алек сделал глоток вина и взял в руки папку с материалами по истории маяка, которые подобрал Пол.

– Замечательная работа, Пол, – сказал он. – Вы бесспорно заслужили право остаться в комитете.

Остальные согласились с этим. Брайен Касс только добавил, что хорошо бы добавить еще немного информации о Мери Пур.

– Мне нужно кое-что сделать для «Газетт», – сказал Пол, – но надеюсь, я смогу выбрать на следующей неделе какой-нибудь день, чтобы заскочить в Мантео.

– Можете не спешить, – сказал Алек. Он глубоко вздохнул и поставил свой бокал. – М-да, пожалуй, мне следовало подождать, пока все вы еще немного выпьете, прежде чем переходить к следующей теме. – Он взял другую папку. – Боюсь, что все кончено, друзья. Парковая служба приняла окончательное решение.

– О Боже! – воскликнула Сондра. – Они собираются его передвинуть?

Алек кивнул, а Уолтер Лискотт застонал и зарылся лицом в ладони.

– Прочитай, Алек, – сказала Нола.

Алек открыл папку. Будут проложены рельсы, работы начнутся в конце августа и закончатся следующей весной. Маяк поднимут, поставят на рельсы и передвинут на четверть мили вглубь суши. Пол не мог себе этого представить. Он не мог вообразить себе кисс-риверскую косу, погруженную в непроглядную тьму.

Уолтер встал.

– Это безумие! – воскликнул он. – Это чудовищная глупость!

– По-моему, это невозможно, – сказала Сондра. Брайен Касс покачал головой.

– Что до меня, то я считаю, если они передвинут маяк, его историческое значение пойдет ко всем чертям.

– А как насчет дамбы? – неистово жестикулировал Уолтер. – Почему, черт побери…

– Уолтер. – Алек говорил спокойным, рассудительным тоном. – Здесь не о чем спорить. Это жизненные реалии, с которыми приходится мириться.

Уолтер некоторое время молча смотрел на Алека.

– Извини, Алек, я вынужден покинуть этот комитет. Я не могу принимать участие в этой идиотской затее.

Он направился к двери, но Нола встала и схватила его за руку.

– Инженеры долго работали над этим, Уолтер. Тебе это известно. Ты знаешь, они не стали бы рекомендовать передвигать его, если бы у них было малейшее сомнение в том, что он…

– Это просто шайка мальчишек с огромной монтажной установкой, – прервал его Уолтер. – Они играют, ставят эксперименты над тем, во что не имеют право вмешиваться. – Он снова повернулся, чтобы уйти.

– Уолтер, – сказал Алек, – мы не хотим терять тебя. Если ты вдруг передумаешь, пожалуйста, не позволяй гордости встать на пути твоего возвращения.

Уолтер буркнул что-то себе под нос и вышел за дверь.

В комнате стало неожиданно тихо. Где-то на заливе вдруг взревел лодочный мотор, и трехногая овчарка тявкнула и перевернулась у ног Алека.

– Ну что, – сказал в конце концов Алек, – кто-нибудь еще хочет уйти из комитета?

Сондра Картер сложила руки на груди.

– Я хочу, но не уйду.

Алек продолжил собрание, рассказав о нескольких намеченных на ближайшее будущее публичных диспутах. Затем комитет перешел к обсуждению идей насчет сбора денег, но теперь, когда решение парковой службы придавило их свинцовой тяжестью, энтузиазм заметно поугас.

Собрание закончилось как-то скомканно около девяти, и Пол обнаружил, что ему не хочется уходить. Он отстал от всех, вытер пролитый лимонад с кофейного столика и отнес на кухню бокалы из-под вина. Он осторожно составил их в мойку, и его взгляд остановился на голубой лошадке. Он услышал, как Алек желает доброй ночи остальным гостям и вернулся в гостиную. Он подошел почти вплотную к овальным окошкам, но снаружи совсем стемнело, и композиции стали почти неразличимы.