Но в семье Маселли было шестеро детей: Пол и пять сестер. Все способные и честолюбивые, и все хотели учиться.

В «Улице Ангела» Полу предстояло сыграть свою первую роль. Читая роль Джека Меннингема и следя за реакцией Гарри Сондерса, Пол мог с уверенностью сказать, что остальным уже не стоит и стараться. Поэтому он сел рядом с Гарри в первом ряду аудитории, вздохнул с облегчением и расслабился, пока другие взволнованные первокурсники читали свои роли.

Энни Чейз пробовалась на роль легкомысленной девушки просто так: она пришла с подругой и согласилась почитать, чтобы ее подбодрить. Когда подошла ее очередь, она взбежала по ступеням, и ее волосы, казалось, заполнили всю сцену. Гарри, который сидел, откинувшись на спинку сиденья, наклонился вперед и уперся ладонями в колени.

– Начинайте, пожалуйста, – сказал он.

Она прочла строчку или две гортанным голосом, и тут ее разобрал смех. Такие звуки могла издавать только Энни Чейз: легкая хрипота ее голоса делала смех журчащим, переливающимся. Все, кто был в театре, обернулись, чтобы посмотреть на нее, и их лица расплывались в улыбках. Пол тоже улыбнулся. Он глянул на Гарри – и тот едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Хотите попробовать еще раз, мисс Чейз?

– Конечно.

Она начала читать сначала, и на этот раз дошла почти до конца монолога, прежде чем смех снова завладел ею. И хотя выглядела она как девчонка, совершенно не управляющая собой, и в чтении ее не было ничего особенного, Пол не удивился, когда Гарри дал роль ей. Впрочем, он вовсе не был этим огорчен.

– Она овладеет вниманием аудитории, – сказал Гарри, разговаривая с Полом так, как будто они – коллеги. – Она овладеет вниманием зрителей и не отпустит их. Все, что от нас требуется – это взять под некоторый контроль ее саму и ее волосы, не лишая ее живости и энергии.

На этот счет Гарри мог не беспокоиться. Энни Чейз была неистощима. Она сверкала, бурлила, притягивая к себе людей, как уличный певец в деловой толчее.

На сцене Бостонского колледжа он влюбился. Энни опаздывала на репетиции, но, казалось, это совершенно никого не волновало. Возникало ощущение, что они все, затаив дыхание, ждали ее появления, и когда она в конце концов выскакивала на сцену, на их лицах расцветали улыбки.

Он должен был ее поцеловать. Этого требовал сценарий, и за несколько ночей до первого раза он лежал без сна, представляя себе этот поцелуй. Ему не хотелось делать это перед Гарри Сондерсом и остальными артистами. Он мечтал сделать это наедине.

Когда же все-таки этот момент настал, поцелуй получился быстрым и небрежным.

– Еще раз, – сказал Гарри из первого ряда. – На этот раз дольше, Маселли.

Он продлил поцелуй, стараясь не сойти с ума, и когда отстранился от нее, она улыбалась.

– Вам не следует улыбаться, Энни, – сказал Гарри. – Вы должны играть соблазнение.

Она захихикала.

– Извините.

– Вам нужно попрактиковаться самостоятельно, пока вы не научитесь делать это правильно. – Гарри понимающе кивнул Полу.

И они практиковались. Они встречались в общежитии у него или у нее в комнате, читали свои роли, работали над поцелуем и остальной частью спектакля, где накал страстей уже спадал. Когда они заканчивали репетировать, он читал свои стихи, если это происходило у него в комнате, или же, когда они бывали у нее, они рассматривали ювелирные украшения. Из золота и серебра она создавала замысловатые узоры для сережек, кулонов и браслетов. Ему нравилось наблюдать за ее работой. Она завязывала волосы сзади кожаным шнурком, который, впрочем, редко оставался на своем месте до конца, и пока она работала с металлом, ее длинные рыжие локоны один за другим выбивались из-под него.

Пол чувствовал непреодолимое влечение к ней. Он знал ее всего несколько недель, но она не выходила у него из головы. Он заходил к ней под предлогом чтения ролей, но в конце концов разговор переключался на другие темы, и он дорожил каждым произнесенным ею словом, а потом, лежа в постели, снова и снова прокручивал в памяти их беседы.

Потом начались подарки. В вечер премьеры она удивила его золотым браслетом, который сделала специально для него. На следующий день у своей двери он обнаружил корзинку сосновых шишек. А через день она пришла к нему в комнату с ремнем, который сплела в технике макраме.

– Я делала его для тебя целую ночь, – сказала она.

Выдернув из его джинсов старый ремень, она принялась заправлять туда принесенный ею. Он был чуть-чуть широковат, и прикосновения ее пальцев, когда она пропихивала ремень в петли, моментально возбудили Пола. Он смущенно отвернулся от нее.

Сидя на кровати, она грустно посмотрела на него снизу вверх своими большими синими глазами.

– Пол, – сказала она, – я не понимаю, ты не хочешь меня?

Он испуганно взглянул на нее.

– Я… да. Но я не думал, что ты…

Она застонала, сунув пальцы в карманы его джинсов.

– Боже мой, Пол! Я сходила с ума, пытаясь придумать, как заставить тебя влюбиться.

– Я влюблен в тебя уже несколько недель, – сказал он. – Вот. Я могу это доказать.

Он выдвинул верхний ящик письменного стола и вручил ей стихотворение, одно из многих за последние несколько недель, написанных о ней. Это заставило ее прослезиться.

Она встала и поцеловала его. Ее поцелуй был долгим и жарким, гораздо жарче того, что соединял их на сцене. Затем она подошла к двери и заперла ее. Он почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Им овладела неуверенность.

– Я никогда не занимался любовью, – признался он, неловко опираясь на стол.

В средней школе у него было несколько подружек, с двумя из которых он был достаточно близок – их привлекала его эмоциональность и его стихи, но он все еще был девственником.

Чего нельзя было сказать об Энни.

Она улыбнулась.

– Ах, вот как, – сказала она, как будто это все объясняло. – Ну, а я занимаюсь этим с пятнадцати лет, так что тебе не нужно ни о чем беспокоиться.

Ее слова поначалу шокировали и расстроили его. Но потом, когда она начала целовать и ласкать его, он почувствовал облегчение, поскольку очень быстро стало очевидно, что она действительно знает что делает.

– Тебе не нужно делать абсолютно ничего, – сказала она.

Она раздела его до трусов и перевернула на живот, а затем, сев на него верхом начала долгий глубокий массаж. Ее руки были сначала мягкими и прохладными, но они разогрелись, пока она трудилась над ним. Она перевернула его на спину и сняла футболку и лифчик. Пол потянулся, чтобы прикоснуться к ее матово-белой груди, но она перехватила его руку и снова уложила ее вдоль тела.

– Ты можешь смотреть, но не прикасаться. Я же сказала, что тебе нужно просто лежать. Сегодня вечером все будет только для тебя.

Она занималась с ним любовью так, как делала все в своей жизни: щедро, ставя его наслаждение выше своего собственного удовольствия.

В последующие недели он понял, что отдавать она могла бесконечно, но брать не умела вовсе. Когда в интимные минуты он пытался к ней прикоснуться, она отталкивала его руку.

– Не надо этого делать, – говорила она, и он быстро понял, что она имела в виду.

Она испытывала чувство дискомфорта и совершенно теряла равновесие, когда он, – неважно, в постели или нет, – пытался поменяться с ней местами и в свою очередь что-то дать ей.

Один раз он купил ей цветы, просто так, безо всякого повода, и когда он вручил их ей, улыбка на ее лице угасла.

– Это слишком хорошо для меня, – сказала она, и ее щеки покраснели.

В тот же день, в общежитии, она отдала розы другой девушке, которая пришла от них в восхищение.

На день рождения он подарил ей шарф, и буквально на следующий день она возместила стоимость подарка, засунув в карман его джинсов двенадцать долларов.

– Не трать свои деньги на меня, – сказала она, совершенно не обращая внимания на его протесты.

В то же время сама она продолжала дарить ему подарки, и ему становилось все более неудобно принимать их.

Однажды, когда они обедали в кафетерии, к ним присоединилась очаровательная брюнетка, которую Энни знала со школы.

– Ты была самой красивой девчонкой в школе «Иган Дэй», – сказала она Энни, а затем повернулась к Полу, – и бесспорно, она была самой популярной во всей школе. Таких, как она, хочется ненавидеть, поскольку ее популярность не оставляла места для соперничества, но она при этом была настолько красива, что ее нельзя было не любить.

В ту ночь, лежа рядом с ним в постели, Энни рассказывала, как она добилась своей популярности.

– У меня было очень много карманных денег, – сказала она, в ее странно приглушенном голосе почти отсутствовало какое-либо выражение. – Я покупала другим детям конфеты и игрушки, и это срабатывало.

Он притянул ее к себе.

– А ты не думала, что можешь нравиться просто такой, какая ты есть?

– Нет. Я считала себя безобразной маленькой девочкой с ужасными рыжими волосами. Моя мать каждое утро суетилась вокруг моих волос, приговаривая, какие они ужасные и как отвратительно выглядят. Чуть ли не каждый день по дороге в школу я плакала.

– Ты такая красивая! Как она могла так с тобой поступать?

– А! – Энни махнула рукой. – Я не думаю, что она хотела сделать мне больно. Просто она… Думаю, что у нее были свои собственные проблемы. Так или иначе, я была в ужасе, когда перешла в среднюю школу и мне предстояло встретиться с огромным количеством незнакомых детей. Я знала, что конфеты и игрушки больше не помогут. Мне нужно было найти какой-то другой способ заставить людей любить меня.

– И ты нашла его?

– Да.

– Ну и?..

– Во всяком случае, я нашла способ нравиться мальчикам.

– Ах, Энни!

– Не надо презирать меня. Он погладил ее по щеке.

– Я люблю тебя. И тебе больше не нужно пользоваться твоим способом. Ты завладела мной.