– Ничего. – Он наклонился, стараясь успокоить ее торопливыми объятиями. – Не плачь, Лив. Пожалуйста.

Она подняла на него глаза:

– Было ли тебе вообще когда-нибудь хорошо со мной? Или все эти годы ты просто притворялся, чтобы не ранить мои чувства?

Он был ее первым и единственным любовником, и, когда они встретились, секс внушал ей непреодолимый страх, несмотря на то, что в этом возрасте большинство женщин уже не испытывает подобных проблем. Однако ласковое терпение Пола сделало свое дело. Он поощрял ее похвалами, нежными комплиментами, осторожно выбирая слова и тон. Он говорил, что в постели в ней пробуждаются животные инстинкты, и заставил ее поверить, что она способна на желания и страсть. Поверив в это, она успокоилась, ведь прежде ей казалось, что эта сторона жизни ей недоступна.

– Конечно, мне было хорошо, – сказал он. – Это совершенно не имеет ничего общего с сексом, – с глубоким вздохом он повернулся к окну, устало потирая виски. – Я жалею, что сказал тебе об Энни, Лив. – Он покачал головой, и, когда снова заговорил, в его голосе послышалась хрипота: – Ты это не заслужила. Мне действительно жаль.

Оливия не знала, что сказать. Она не могла найти слова, которые помогли бы сохранить то немногое, что осталось от их семейной жизни, и поэтому молча наблюдала за тем, как он заканчивает одеваться, наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб, и выходит из комнаты. Она слышала, как он рылся в кабинете, разыскивая то, за чем пришел, а затем покинул дом, тихо закрыв за собой дверь. Все-таки он закрыл ее за собой! До нее донесся звук мотора, когда он выехал с подъездной дорожки, и она продолжала прислушиваться, пока он не свернул за угол на Меллард-Ран.

Прошло не менее часа, прежде чем она закрыла глаза и еще столько же, прежде чем ей удалось заснуть, а еще через несколько быстро промелькнувших недель она узнала, что в ней зародилась новая жизнь из семени, которое Пол желал бы отдать Энни.

Алек не удивился, обнаружив, что Рэнди все еще ждет его в кабинете. Последние шесть месяцев он избегал встреч с нею, хотя порой они и сталкивались случайно: один раз в магазине, другой – в «Си Терн», но он всегда старался поскорее ускользнуть, как только чувствовал, что симпатия в ее глазах сменяется нетерпением. Однако, сейчас деваться было некуда.

– Сядь, Алек. – Она сидела на стуле, который только что занимала Оливия, и он снова занял свое место за столом.

– Это было так здорово: зайти в этот кабинет и увидеть здесь тебя, – сказала она.

– Послушай, Рэнди, мы пришли сюда, потому что тема нашего разговора не подходила для закусочной. Здесь было удобнее разговаривать. Не думай, что за этим стоит нечто большее.

– Когда ты выйдешь на работу, Алек?

Вопрос был задан слишком прямо, и это ему не понравилось. Не оставалось никакой возможности увильнуть.

– Не знаю, – ответил он.

Она недовольно вздохнула и наклонилась к нему:

– На какие деньги, черт побери, ты живешь? На что ты кормишь своих детей? Как ты собираешься оплачивать четыре года обучения Клея в Дюкском университете?

– Это не проблема.

– У тебя все в порядке с головой?

– Мне нравится не работать, Рэнди. Это освобождает кучу времени для комитета по спасению маяка.

Нахмурившись, она откинулась назад:

– Ты приводишь меня в отчаяние.

Он улыбнулся.

– Не надо мне улыбаться так снисходительно, – сказала она, но при этом сама улыбнулась. – Пойми, Алек, самое главное, что я беспокоюсь о тебе и скучаю, а ты попросту свалил все на меня. Ты сказал, что речь идет о месяце, а я здесь ковыряюсь одна уже почти год.

– Не прошло даже шести месяцев, и, к тому же, ты не одна. Разве Стив Мэттьюс уже не работает?

Она нетерпеливо взмахнула рукой:

– Не в этом дело.

Он встал и обошел стол, направляясь к двери.

– Рэнди, если это для тебя действительно тяжело, мы возьмем тебе в помощь кого-нибудь еще. Я не хочу, чтобы ты была слишком перегружена.

Она вздохнула и как-то вся поникла на стуле.

– Со мной все в порядке. Я просто надеялась, что мне удастся вызвать у тебя чувство вины.

Рэнди тоже поднялась, и он с удовольствием отметил, что она сдается. Она приблизилась к нему, чтобы обнять, и он ответил ей, на миг ошеломленный ощущением, которое вызвало в нем прикосновение ее груди и щекочущих прядей теплых, ароматных волос, скользнувших по его щеке.

Он мягко отстранился.

– Ба! Прекрасные ощущения. Как же давно я не обнимал женщину!

В глазах Рэнди неожиданно вспыхнул огонек:

– Я давно хочу познакомить тебя со своей подругой, – произнесла она.

Он покачал головой.

– Она тебе понравится, Алек, пора уже возвращаться к нормальной жизни. Мир полон одиноких женщин, а ты – свободный мужчина.

Слово «свободный» вызвало его раздражение:

– Пожалуй, еще слишком рано, – сказал он.

– А как насчет той докторши? Она мила и…

– …замужем и беременна.

– Ты не скучаешь по сексу? – спросила она без обиняков.

– Я скучаю по всему, – он внезапно разозлился, и его резкость заставила Рэнди попятиться. – Это не какая-то школьная интрижка, Рэнди. Я потерял свою жену. Понимаешь? Часть самого себя. Энни незаменима.

– Я знаю это, – тихо произнесла Рэнди, в ее глазах стояли слезы.

– Позволь мне самому решать, когда и что делать, ладно? – Он взял со стола ключи и пошел к двери.

– Алек, – окликнула она, – пожалуйста, не сердись.

– Я не сержусь, – он открыл дверь и оглянулся. – Я не должен был ожидать, что ты поймешь. Забудь об этом.

Он успел вспотеть, пока дошел до «бронко», и некоторое время посидел с открытой дверью, чтобы кондиционер выдул из машины нагретый воздух. Затем он выехал на дорогу и повернул на север, автомобиль двигался практически «на автопилоте». Вскоре он добрался до Кисс-Ривер. В это время дня на маяке можно было застать туристов, но он знал, как избежать встречи с ними.

Он свернул на заросшую извилистую дорожку, которая вела к маяку. Ему пришлось на минуту притормозить, потому что один из диких мустангов – черный жеребец, которого он лечил от инфекции прошлой осенью – лениво продефилировал перед самым радиатором, затем он въехал на маленькую стоянку, со всех сторон окруженную густым низкорослым кустарником. Выйдя из машины, он пошел по тропинке, ведущей к маяку.

Океан сегодня был бурным. Волны неистово обрушивались на мол, и, приблизившись к маяку, Алек почувствовал на лице брызги. Маяк возвышался над ним ослепительно-солнечной белокаменной башней. На песчаном полумесяце маленького, постоянно сокращающегося пляжа Кисс-Ривер возилась пара ребятишек, да еще несколько туристов слонялись вокруг. Одни читали таблички, другие, прикрыв глаза рукой и запрокинув голову, пытались разглядеть в вышине галерею из черного металла.

Алек, стараясь оставаться незамеченным, приблизился к двери в белокаменном основании. Он кинул взгляд в направлении дома смотрителя. Похоже, никого из парковой службы сегодня поблизости не было. Это хорошо. Он достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину, немного подергав прежде, чем дверь открылась. Мери Пур дала Энни ключ много лет назад, и Энни дорожила им и заботливо берегла.

Он вошел и запер за собой дверь. Внутри было прохладно, даже зябко. Где-то наверху, в башне, летали птицы. Он не видел их, но слышал гулкий звук хлопающих крыльев да одиночный щебет, отдающийся эхом от круглых каменных стен. Изнутри стены тоже были белые, но краска отслаивалась и осыпалась на пол, покрывая его слоем белого порошка.

Алек начал длинное восхождение по стальной винтовой лестнице. Не остановившись ни у одного из шести прямоугольных окон, которые отмечали площадки между лестничными маршами, он запыхался, когда добрался до крошечной комнатки под световой камерой маяка. Последнее время он мало уделял внимания физическим упражнениям.

Он открыл дверь и вышел на освещенную солнцем галерею. Здесь он сел, прижавшись спиной к башне так, чтобы его не было видно снизу, и втянул в себя влажный, соленый воздух.

Насколько хватал глаз, перед ним простиралась голубая поверхность воды. С его места был хорошо виден мол, и этот вид вдруг напомнил ему похороны и странное Оцепенение, в котором он тогда находился. С того момента, как Оливия Саймон сказала ему, что Энни умерла, он ничего не чувствовал. Он не плакал и даже не думал, что это возможно. Зато Нола, которая помогала ему все организовать, плакала, почти не переставая. При этом она рассказывала, как такие вещи устраивала Энни, и как хорошо у нее получалось объединять людей в критических ситуациях, а он, соглашаясь, бормотал что-то из образовавшейся вокруг него удобной защитной капсулы.

Отпевание происходило в самой большой церкви в северной части Аутер-Бенкс, но даже в нее не поместились все, кто хотел присутствовать. Позже кто-то сказал ему, что люди заполнили вестибюль, стояли на лестнице, толпились на стоянке.

Алек сидел между Клеем и Нолой. Лейси отказалась прийти, и он не стал ее принуждать. Однако, все знакомые пытались выяснить у него, где она, а он был не в себе и не мог взять в толк, что его ответа «она не захотела прийти» вовсе недостаточно.

Даже мать Энни приехала, и Алек предоставил ей сидеть в заднем ряду, хотя Нола умоляла его примириться с ней.

– Энни никогда бы не позволила ей сидеть в заднем ряду, Алек, – шептала она ему на ухо.

– Я не хочу видеть эту женщину рядом с собой, – заявил он. Алек чувствовал, что ему хочется одернуть Клея, вертевшего головой, чтобы взглянуть на бабушку, которой никогда прежде не видел.

На возвышение один за другим поднимались люди. Они говорили о том, какую роль сыграла Энни в их жизни. В конце концов туда взобрался представитель муниципального совета округа и стал вспоминать, что Энни была «женщиной года» четыре раза подряд, что она подарила витражи библиотеке и общественному центру, что она боролась за права людей, которые не могли бороться за них сами.