– Джулия!

Резкий голос Марка вырывает меня из грез. Раздается громкий автомобильный гудок, и в сантиметре от меня проносится такси. Марк хватает меня за руку и затаскивает обратно на тротуар.

– Это было близко, – говорит Марк, когда мы оказываемся в безопасности. – Ты в порядке? Я его вообще не видел.

– Да, все нормально, – отвечаю я и смотрю вниз на пальцы Марка, которые все еще переплетены с моими.

Он не отпускает меня. Я поднимаю глаза и вижу, что Марк тоже смотрит на наши руки. Я крепко сжимаю губы, чтобы не завопить восторженно на всю улицу «Вуху-у-у!». Наверное, надо что-то сказать, это было бы очень уместно, но мой мозг не в состоянии составить в предложение хотя бы три подходящих слова.

Я снова перевожу взгляд на лицо Марка. Никогда раньше не замечала, что в его глазах есть карамельные всплески. Как лепестки цветка, они окружают зрачок. Притяжение между нами так сильно, а мои гормоны бушуют так отчаянно, что мне приходится на несколько мгновений сосредоточиться на дыхании, иначе я набросилась бы на Марка прямо посреди улицы и повалила бы его на землю, чтобы страстно целовать до самого выпускного. Марк улыбается мне, и мозг напоминает мне, что это не фантазия, а реальность. Реальная жизнь. Моя жизнь. И теперь Марк заметил, что я пялюсь на него в упор.

– Ты первый раз в Лондоне? – Он ловко разбивает напряжение.

– Ага, – отвечаю я рассеянно.

– Круто тут, да?

– О, это слабо сказано. Я слушаю истории про Лондон с тех пор, как научилась понимать человеческую речь. Мои родители провели тут медовый месяц, и им очень понравилось.

– Круто, – говорит Марк и вдруг добавляет: – Я помню твоего отца. Он ведь умер, да?

У меня внутри при мысли об отце всегда все завязывается в узел. И сейчас происходит то же самое, только на этот раз он начинает разрастаться не медленно, как обычно, а мгновенно. И вот спустя секунду я уже чувствую себя так, словно проглотила целиком огромную картошку.

– Э-э… да. Мне было семь.

– Тяжело, – говорит Марк, качая головой. – Мне жаль.

– Ага. – Я вздыхаю, носок моей кроссовки цепляется за тротуар, и я, клюнув носом, ныряю вперед. Марк хватает меня за локоть и помогает восстановить равновесие.

– Спасибо, – бормочу я, чувствуя себя ужасно неловко – отчасти оттого, что чуть не упала, отчасти оттого, что его странная, неожиданная фраза выбила у меня землю из-под ног и в прямом, и в переносном смысле.

– Нет проблем, – улыбается Марк. – Я всегда подставлю плечо.

Мы идем вдоль набережной Темзы и рассматриваем лодки, разрезающие речную гладь в весенней прохладе. Мы просто бредем не разговаривая. Как будто Марк сбросил атомную бомбу на наш диалог, когда спросил про моего папу. Думаю, Марк и сам это заметил. Тишина между нами уже начинает давить.

Впереди показывается Биг-Бен.

– А ты знал, что немцы бомбили Лондон как ненормальные во время «Блица» и две из четырех сторон Биг-Бена были серьезно повреждены, – пересказываю я путеводитель, – но часы все равно не вышли из строя, всегда показывали правильное время и даже звонили?

– «Блиц»?

– Ну, «Лондонский блиц». – Быстрого взгляда на лицо Марка достаточно, чтобы понять, что он совершенно потерян. – Вторая мировая война?

– А, ну да, я помню, – говорит Марк, и я немного расслабляюсь. В конце концов, он ведь закончил курс мировой истории XX века целый год назад. – Вау, а ты правда очень умная, а?

– Э… ну… наверное, да, – отвечаю я. А что вообще можно на это ответить?

– Я и не подозревал, что в этой миленькой головке скрыто столько знаний, – произносит Марк, улыбаясь. От этих слов я останавливаюсь как вкопанная. Он делает еще шаг вперед, замечает, что я стою на месте, и оборачивается. – Эй, все в порядке?

– Да, – рассеянно говорю я и присаживаюсь на корточки – якобы завязать шнурки, хотя с ними все в полном порядке.

Я развязываю их и завязываю опять. Марк назвал меня миленькой, и я хотела бы видеть в этой фразе комплимент, но что-то не дает мне покоя. Что Марк имел в виду? Он что, думал, что тупая?

– О, а помнишь, как в детстве Робби Харт сказал, что если засунуть в нос боб, то он прорастет прямо в мозг? – спрашивает Марк. – И ты сказала, что это неправда, и он взял и засунул себе в нос боб, чтобы доказать, что ты неправа?

Я смеюсь. Конечно, я это помню. Маме Робби пришлось вести его к врачу, чтобы боб вытащили, потому что Робби затолкал его так далеко, что не мог достать сам.

– Я ошибалась, – говорю я весело. – Оказалось, что боб реально может пустить побеги в мозг. Я погуглила.

И мы снова молчим, но теперь уже нет того напряжения. Конечно, боб в носу Робби Харта не самое милое воспоминание, но я ценю попытку Марка разрядить обстановку.

Мы продолжаем гулять и болтать. Я стараюсь не говорить ни о чем серьезном, и Марка, похоже, это устраивает. Мы обсуждаем любимые фильмы (мой – «Трамвай "Желание"», его – «Бойцовский клуб»), любимые группы (моя – э-э… ну и так ясно, его – Phish), любимые телеканалы (мой – A&Е, там часто показывают классные экранизации романов, его – Cartoon Network). Выходит, Марк не совсем такой, каким я его себе представляла. Но во всяком случае мы говорим, и я не выставила себя посмешищем. Фиби похвалила бы меня за умение вести разговор.

Мы бредем все дальше и доходим до небольшого парка в центре города. Кованая решетка и густые деревья скрывают это место от уличного шума. У входа табличка: «Площадь Сент-Джеймс». Я собираюсь предложить Марку остановиться и почитать остальной текст, чтобы узнать историю этого милого зеленого островка посреди города, но Марк уже прошел мимо, не удостоив табличку вниманием. Сразу за входом дорога разделяется на несколько тропинок, которые разбегаются в разные стороны среди деревьев, чтобы потом снова соединиться в одну широкую дорожку в середине парка. Мы заходим в ворота и выбираем тропинку, ведущую к пруду.

У пруда мы останавливаемся, Марк наклоняется, подбирает пару небольших камней и начинает кидать их в воду. Он бросает камешки боком, как фрисби, очевидно стараясь, чтобы они прыгали по воде лягушкой, но раз за разом камни глухо булькают и скрываются в глубине.

На другой стороне пруда празднуют свадьбу: подружки невесты в нежно-голубых платьях, друзья жениха в серых смокингах, в букетах подружек и в бутоньерках друзей – белые цветы. Все собрались под развесистой ивой у воды. Девочка, которая должна разбрасывать лепестки по дороге к алтарю, бегает вокруг вприпрыжку и подбрасывает в воздух свою пустую корзинку. Одна из подружек невесты, кажется, не в восторге от своего платья и пытается поправить и подтянуть его то там, то тут. Один из друзей жениха уткнулся в телефон, другой лениво отхлебывает из карманной фляжки. Бешеный фотограф носится туда-сюда в поисках удачных ракурсов.

Жених с невестой стоят поодаль. Подол ее белого платья немного запутался в ногах и испачкался, а ветер растрепал прическу, но девушке, похоже, все равно. Она как будто не замечает этого, она с улыбкой смотрит на своего новоиспеченного мужа, а он, не отрывая от нее взгляда, обнимает ее одной рукой за талию, а другой нежно поддерживает за спину.

Марк кидает очередной камень в воду и поворачивается ко мне:

– О чем думаешь?

Я медлю с ответом, но, взглянув на лицо Марка, понимаю: он задал этот вопрос потому, что ему действительно интересно, а не потому, что просто хотел поддержать разговор.

– Наверное, это ужасно глупо, и даже поверить не могу, что вспомнила об этом сейчас… – Я делаю вдох, чтобы набраться смелости и закончить фразу. – Помнишь, когда мы были маленькими, мы поженились у меня на заднем дворе?

– Конечно, помню! – отвечает Марк. Он прислоняется к дереву и смеется. В тишине его смех кажется очень громким и одиноким. – Моя мама обожает вспоминать эту историю. У нас дома даже сохранился снимок, где мы с тобой стоим в наших самодельных свадебных нарядах.

Я помню то фото. Отец Марка сфотографировал нас, прежде чем мы разбежались по домам переодеваться. Кажется, мы собирались провести наш медовый месяц, бегая под поливалками.

– Я хорошо помню того шестилетнего Марка, он так серьезно отнесся к нашей свадьбе понарошку, – говорю я и чувствую, как улыбка расползается по лицу. – Помню, ты тогда сказал, что мечтаешь найти такую любовь, о которой пишут в книгах.

Теперь уже Марк ненадолго смолкает. Потом он фыркает, и его плечи вздрагивают от беззвучного хохота.

– Что смешного? – Я внимательно смотрю на лицо Марка, пытаясь найти ответ, но у меня ничего не выходит.

– Ой, да то, что ты сказала, – говорит он, все еще посмеиваясь. – Точнее, то, что я сказал. Наверное, надеялся на поцелуй.

– В смысле?

– «Любовь, о которой пишут в книгах»? Ты серьезно? Не может быть, чтобы я сам выдумал эту фразу. Наверное, услышал ее по телевизору в мамином сериале и повторил ее тебе, потому что хотел урвать детсадовский поцелуй. – Марк подмигивает. – Ты была милашкой уже тогда. Надеюсь, ты не будешь считать меня извращенцем после этой фразы?

Я смотрю в сторону. Кровь прилила к щекам.

– Ну, вообще в книгах встречается волшебная и искренняя любовь, – говорю я тихо, чувствуя, как «Гордость и предубеждение» оттягивает мне плечо.

– Да, возможно, – пожимает Марк плечами. – Я не большой фанат книг. У меня особо нет на них времени, понимаешь? Еле успеваю читать тот бред, что задают по литературе.

С каждым его словом я как будто отдаляюсь от него или как будто он отдаляется от меня, все вокруг начинает расплываться, и, хотя Марк все еще стоит рядом, он вдруг становится невероятно далеким. Я смотрю вдаль, через пруд, и вижу, как свадебная компания снимается с места – наверное, чтобы переместиться в какой-нибудь милый ресторан и продолжить праздник там с тортом и шампанским. Больше всего на свете я бы сейчас хотела пойти с ними. Они удаляются, оставляя шлейф из цветочных лепестков, и вместе с ними во мне как будто тоже что-то исчезает – тот образ, та идея, что долгие годы жила в моих мечтах.