– Не согласились бы вы разделить этот дом со мной? Я не причиню вам много хлопот и, конечно, буду платить свою долю, – сказала она, не отрывая пристального взгляда от Лауры.

Ангельское личико Лауры осветила довольная улыбка, ее глаза лани загорелись.

– Ну конечно, Эмма, я рада буду принять вас. В любом случае, мне действительно трудно содержать этот дом одной, но мне не хотелось бы с ним расстаться – ведь я провела здесь большую часть жизни. Вы составите мне восхитительную компанию – я давно ищу человека, близкого мне по духу и столь же приятного, как вы.

Она подалась вперед, взволнованно сжала руку Эммы и продолжила успокаивающе:

– А еще мне кажется, что вам, в вашем положении, будет лучше всего здесь со мной. Я позабочусь о вас, Эмма. И Блэки, я думаю, согласится.

– Само собой разумеется, – вмешался тот, довольный таким оборотом дела.

– Теперь, если позволите, я покажу вам остальную часть дома и ту комнату, что будет вашей, Эмма, – продолжала Лаура.

Проведя их по крутой и узкой лестнице, она открыла дверь на площадке.

– Вот эта комната, – произнесла Лаура с ослепительной улыбкой. Проскользнув вперед, она зажгла свечу на шкафу.

– До чего же она прелестна и удобна! – заявил Блэки, остановившись в дверях и подталкивая Эмму вперед. Она обернулась к нему:

– Да, это именно так!

Большую часть комнаты занимала огромная пышная кровать, накрытая лоскутным покрывалом. Стены были выкрашены белым, а на полу перед кроватью даже лежал ковер.

– Это была спальня моих родителей, – сказала Лаура и, слегка смутившись, добавила: – Я надеюсь, она понравится вам, Эмма. Места много и есть двуспальная кровать, я думаю, ваш муж сможет останавливаться здесь, когда будет приезжать в увольнение.

Эмма раскрыла было рот, но тут же закрыла его, увидев лицо Блэки.

– Э-э, думаю, он еще не скоро приедет домой. Он сейчас в море, так что об этом еще рано думать, – сказал тот.

Он осматривался по сторонам, лихорадочно ища повод сменить тему, и быстро, давясь словами, заговорил:

– Вот, Эмма, ты обратила внимание на пустое место перед окном, вон там, между гардеробом и умывальником? Там можно будет поставить рабочий столик, чтобы шить по заказам разных леди, как ты собиралась. Помнишь, ты мне говорила об этом? И Лаура не будет против. Правда, Лаура, дорогая?

Он надеялся, что ему удалось увести разговор в сторону от неприятного вопроса об этом проклятом мифическом муже Эммы.

– Вовсе нет, мне это совсем не помешает.

Лаура взглянула на Эмму, которая, не успев разгладить морщинок, набежавших на ее гладкий лоб, внимательно разглядывала комнату.

„О Боже! Ей не нравится дом”, – обеспокоенно подумала Лаура, но, не желая оказывать никакого давления на Эмму, торопливо сказала:

– Здесь немного прохладно. Не спуститься ли нам вниз? Вы можете дать мне ответ позже, Эмма. Нет никакой нужды принимать решение прямо сейчас, сию минуту.

Эмма заметила тень испуга на лице Лауры и схватила ее руку.

– Мне нравится комната! Правда! Я была бы счастлива жить здесь с вами, Лаура, если мне это окажется по средствам.

Они вернулись в гостиную. Блэки уселся перед камином, вытянув ноги к огню, а Лаура, достав книгу, в которой она вела учет расходов по дому, присоединилась к ним.

– Рента составляет четыре шиллинга в неделю. Значит, ваша половина составит два шиллинга, Эмма. Потом, надо прибавить расходы на дрова и уголь зимой и на керосин для ламп. Я буду очень вам признательна, если вы согласитесь их разделить со мной. Все это вместе составит пять шиллингов в неделю зимой, но летом будет меньше.

– Пять шиллингов! – воскликнула Эмма. Лаура уставилась на нее, и беспокойное выражение вновь появилось в ее глазах.

– О, дорогая, это слишком дорого? Может быть, я смогу…

– Нет, это совсем немного, – перебила ее Эмма, – я ждала намного большего. Это просто великолепно. Еще бы, я сейчас плачу миссис Дэниел по три шиллинга за ее мансарду.

Лаура вопросительно взглянула на Эмму, а Блэки прорычал:

– Я всегда говорил, что эта кровожадная женщина бессовестно грабит тебя. Ах, Эмма, Эмма! Ты могла бы переехать к Лауре еще несколько недель назад, когда я просил тебя об этом.

– Спокойно, Блэки, не надо так волноваться, – весело, но твердо сказала Лаура и протянула расчетную книгу Эмме.

– Вы можете сами просмотреть все цифры. Мне хотелось бы, чтобы вы убедились в том, что сколько стоит.

Эмма не хотела этого делать, но та настаивала на своем. Бегло взглянув на нее, Эмма через мгновение вернула ей – она была абсолютно уверена, что эта девушка не собирается на ней зарабатывать.

– Лаура, пожалуйста! Я не хочу продираться сквозь все эти цифры. Я уверена в вашей скрупулезности. Больше того, может быть, вы просите с меня слишком мало? Я не желаю, чтобы вы из-за меня терпели убытки.

– Этого совершенно достаточно, уверяю вас, – сказала Лаура и положила расчетную книгу на место, в ящик буфета, после чего продолжила:

– Блэки говорил, что я не возьму с вас ни пенни за тот первый месяц, пока вы будете учиться ткать?

– Нет, я так не могу. Это несправедливо! – вскрикнула Эмма, но Лаура осталась непреклонной.

– Вы не будете мне платить, пока не получите первую зарплату.

Она заметила, что лицо Эммы залилось краской от чувства ущемленной гордости. Понимая, что та не хочет принимать милостыню, и не желая дальше смущать ее, Лаура быстро заметила:

– Вы только заплатите мне два шиллинга за ренту. Это – на счастье.

Эмма неохотно согласилась, не желая обижать Лауру, но про себя решила, что заплатит ей все пять шиллингов, взяв их из своих сбережений.

– Тогда все решено. Эмма переедет в следующую субботу. Я сам перевезу ее, будьте уверены, – заявил Блэки, принимая на себя все заботы по переезду. Он внимательно посмотрел на них обеих.

– Вот видите, я был прав, когда надеялся, что все образуется и вы понравитесь друг другу.

Эмма улыбнулась, но ничего не сказала. Она была счастлива, что приняла решение перебраться в Армли и поселиться у Лауры. Ее переполняло чувство умиротворенности, и она расслабилась, сидя в кресле, неожиданно испытав такое облегчение и такую уверенность в будущем, как никогда. Она знала – теперь все будет в порядке, и ни минуты сейчас в этом не сомневалась, но не думала, что до конца дней не сможет забыть свою первую встречу с Лаурой Спенсер. Годы спустя она поймет, что Лаура была единственным по-настоящему хорошим человеком из всех, кого она встречала на своем пути, и что она глубоко любила ее.

В следующую пятницу Эмма с грустью распрощалась с товарищами по работе в швейной мастерской, которые глубоко сожалели об ее уходе, и с семьей Каллински, куда ее пригласила Джанесса отужинать. После ужина Джанесса подсела к Эмме.

– Я хочу, чтобы ты мне обещала, что обратишься ко мне, если будешь нуждаться в чем-то в ближайшие месяцы. Армли не так далеко отсюда, и я смогу тотчас же приехать, – сказала она.

– О, миссис Каллински, это так мило с вашей стороны, благодарю от всего сердца.

При расставании было пролито немало слез, и лишь Дэвид остался невозмутимым. Он знал, что их пути еще пересекутся, и со своей стороны был намерен всячески этому способствовать. Эмма оставила ему свой адрес в Армли и сама пообещала написать ему, как только устроится. Даже миссис Дэниел прослезилась, прощаясь, и тоже просила ее не терять с нею связи.

В понедельник Лаура повела Эмму на фабрику Томпсона. С первого мгновения, как она вошла сюда, Эмма возненавидела это место так же сильно, как в свое время полюбила маленькую фабричку Абрахама Каллински. Здесь не было и намека на чувство товарищества и взаимопомощи, не слышались шутки и смех, грубые и придирчивые надзиратели то и дело ходили между станками. Эмму постоянно подташнивало от зловония, исходившего от сырой шерсти, непрерывный стук челноков оглушал ее. На третий день работы она была совершенно подавлена несчастным случаем, которому стала свидетельницей. Сорвавшийся со станка челнок угодил прямо в лицо одной из работниц и убил ее. Такие аварии здесь были не редки.

В лице Лауры Эмма обрела хорошего преподавателя, терпеливого и точного в своих объяснениях. Тем не менее ткацкое дело казалось Эмме трудным, и она постоянно боялась сотворить так называемый „треп”, когда сотни нитей обрывались и перепутывались на станке. Чтобы устранить это, требовались многие часы, терялось драгоценное время и ткачихам потом приходилось работать в бешеном темпе, чтобы наверстать упущенное. Но Эмма была внимательна, и за все время, что она проработала на фабрике, ей удавалось избежать „трепа”.

Эмма со свойственной ей добросовестностью была настойчива в учебе, поскольку знала: пока у нее нет другого выхода, кроме как стать умелой ткачихой, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Как и предсказала Лаура, Эмма, с ее смекалкой и ловкостью, меньше чем за месяц освоила эту профессию. Ее самоуважение росло по мере того, как приходило мастерство, хотя Эмме по-прежнему не нравилось работать в этой унылой обстановке под жестким контролем.

Они с Лаурой начинали работу в шесть утра и заканчивали в шесть вечера. Рабочие дни текли уныло и безрадостно для Эммы. Шли недели, и она все сильнее ощущала тяжесть носимого ею ребенка, чувствовала себя уставшей и изможденной. Ее пугали ноги, постоянно отекавшие от долгого стояния за станком, и порой она думала, что может родить прямо здесь, на полу фабрики. Только Лаура скрашивала ее существование, и Эмма не переставала думать, что бы с нею было без постоянной поддержки и преданности Лауры.

Однажды вечером во вторник, в конце марта, Эмма отчетливо почувствовала приближение родов, и Лаура отвела ее в госпиталь Святой Марии на Хиллтоп. После десятичасовых страданий Эмма, в свои неполные семнадцать лет, родила девочку, чему она была безмерно рада.

Глава 31

Эмма сидела перед камином в гостиной, угрюмо глядя перед собой. Ее голова была занята одной единственной мыслью, вытеснившей все остальные. С этой мыслью она жила все последние дни с момента рождения дочери. У Эммы хватало и других забот, но волнение за судьбу ребенка затмевало все остальное. Необходимо было принять решение, касавшееся его ближайшего будущего, и оно не терпело отлагательства.