– Как видите, договора уже составлены. Каждый договор представляет соглашение между нами, по которому вы обязуетесь не оспаривать мое завещание. Как юрист, Робин, ты должен понимать, что подписав договор и приняв мои финансовые предложения, вы лишаетесь возможности опротестовать завещание в суде.

Она по очереди перевела взгляд своих сверкающих глаз с Робина на Кита, потом на Эдвину и Элизабет.

– Хочу вас предупредить, что я приняла все меры, гарантирующие неоспоримый характер своей воли. В этом случае, можете вы спросить, почему я готова отдать каждому из вас по миллиону фунтов? Очень просто, для того, чтобы защитить свою империю от всяких, даже незначительных потрясений, и чтобы быть уверенной в том, что ни один из вас не станет отравлять жизнь моим внукам и не будет обузой для них.

Эмма вновь взяла чеки и помахала ими.

– Для меня это своего рода страховой полис.

Эмма села, бесстрастно глядя на них. Смущенный Кит сидел в кресле, не решаясь встречаться с нею глазами. Элизабет нервно сжимала руки, находясь в явном замешательстве, а Робин, их лидер, пытался хорохориться, изображая браваду на лице. Из всех четверых только Эдвина казалась спокойной, по крайней мере, внешне.

Эмма, до сих пор не обращавшая внимания на своих невесток и на зятя-графа, теперь обратилась к ним.

– Не хотите ли вы посовещаться со своими половинами? – спросила она, рассмеявшись. – Миллион фунтов – чертовски крупная сумма, чтобы так легко от нее отказаться.

Джун и Валери, всегда любившие Эмму и сейчас очевидно подавленные двуличностью своих мужей, отрицательно покачали головами, а граф, сознавая шаткость своего положения в семье, дипломатично уклонился от ответа.

– Ну, решайтесь, – сердито бросила Эмма. – Я не собираюсь тратить на это всю ночь.

Она встала и принялась торопливо складывать документы в кейс.

– Делайте, что хотите. Но я в последний раз предупреждаю вас, что вы проиграете, если попытаетесь опротестовать завещание после моей смерти. Этого не будет никогда. Я достану вас и с того света.

Элизабет решилась первой.

– Где тут ручка? – истерически вскричала она и поднялась с места, провожаемая злобным взглядом Робина. За ней последовала Эдвина. Потом их примеру последовал угрюмый, кипящий от ярости Робин. Кит был последним, и Эмма заметила, что у него дрожали руки и он был не в состоянии посмотреть ей в глаза.

Эмма убрала подписанные договоры в кейс и защелкнула его.

– Ну, а теперь, когда мы разобрались с этим маленьким семейным делом, я предлагаю продолжить нашу вечеринку.

На мгновение в гостиной установилась полная тишина, в которой все собравшиеся молча взирали на Эмму, а потом прорвался тот гвалт, которого она давно ожидала. Все столпились вокруг нее и заговорили разом. Эмма взяла в руки кейс и сказала:

– Прошу простить меня, но я должна оставить вас на несколько минут. Я скоро вернусь.

Она поймала Полу за руку.

– Поднимитесь с Джимом ко мне в верхнюю гостиную. Мне нужно переговорить с вами наедине. И захвати, пожалуйста, с собой мой кейс.

– Конечно, бабушка.

Эмма плавно двинулась прочь. Проходя мимо Блэки, она взяла его под руку.

– Не мог бы ты подняться и зайти выпить со мной?

– С огромным удовольствием, будь уверена, – ответил Блэки.

По своему обыкновению, он почти вплотную приблизил свое лицо к ее и, заглянув сияющими глазами глубоко в глаза Эммы, воскликнул:

– Настоящий спектакль, Эмма. Настоящее представление!

Эмма улыбнулась ему в ответ и ничего не ответила. Бок о бок они, в сопровождении Полы и Джима, вышли из библиотеки, пересекли Стоун-Холл и подошли к громадной винтовой лестнице, ведущей наверх. Что-то заставило Эмму задержаться у ее подножия. Обернувшись, она посмотрела назад. Кит, Эдвина, Робин и Элизабет стояли с непроницаемыми лицами в дверях библиотеки, глядя ей вслед. Эмма хорошо понимала, о чем они думают. Она выпрямилась и отбросила ногой подол своего вечернего шифонового платья, выразив этим легкомысленным жестом свое презрение к ним, и двинулась вверх по лестнице, гордо и величественно, как обычно.

Перед входом в гостиную Эмма извинилась и на минуту зашла к себе в спальню. Вернувшись через минуту, она застала в гостиной Блэки, сидевшего на одном диване, и молодых людей – на другом. Эмма встала перед камином, переводя взгляд с Полы на Джима и обратно.

– Вы рассказали Поле эту необыкновенную историю о мужчинах Фарли и женщинах Харт, Джим?

– Нет, миссис Харт. Я подумал, что вы захотите это сделать сами, – быстро ответил он.

– Что за необыкновенная история? – с любопытством спросила Пола.

– Я разрешаю Джиму рассказать ее тебе. Он сделает это потом, сейчас для этого нет времени.

Эмма разжала правую руку.

– Я обнаружила этот медальон, разбирая вещи своей матери после ее смерти. На нем выгравировано: „Э. от А. 1885”. Я знаю, что его подарил моей матери и твоей прабабушке Адам Фарли, ваш прадед, Джим. Я хочу отдать его тебе, Пола.

Заинтригованная Пола взяла медальон и стала разглядывать его.

– Спасибо, бабушка. Я навсегда сохраню его.

Оборачиваясь к Джиму, она сказала:

– Ты перескажешь мне эту историю, когда мы спустимся вниз. Все это звучит так таинственно.

– Она такая и есть, – ответил Джим. Эмма теперь обратилась к Джиму.

– Я нашла вместе с медальоном эту мужскую золотую булавку для галстука. Не могла ли она принадлежать вашему прадеду?

– Конечно, я в этом уверен, – воскликнул Джим, вертя булавку в руках. – В столе у дедушки Эдвина я нашел, разбирая его бумаги, фотографии его отца. Адам там совсем молод и одет в костюм для верховой езды. Галстук у него был заколот именно этой булавкой.

– Возьмите ее себе, Джим, – мягко сказала Эмма.

– Благодарю вас, миссис Харт, я очень тронут. И еще раз благодарю вас за контракт и назначение. За все. Я просто не ожидал…

– Это самое меньшее, что я могла для вас сделать, – перебила его Эмма. – Ну, а теперь оба бегите и наслаждайтесь обществом друг друга. Я хочу остаться с Блэки. За весь вечер нам с трудом удалось перекинуться двумя словами, а нам многое надо сказать друг другу.

Джим поднялся. Склонившись, он поцеловал Эмму в щеку.

– Вы – действительно великая женщина, миссис Харт.

Эмма улыбнулась ему в ответ. Пола обняла ее и шепнула в ухо:

– Я знала, что ты старая хитрая лиса и что-то затеваешь. Но ты удивила даже меня. Ты – кладезь сюрпризов, бабушка. И я просто обожаю тебя.

Эмма посмотрела, как они, взявшись за руки и улыбаясь друг другу, выходят из гостиной и подумала про себя: „С ними будет все хорошо!”

Блэки попыхивал сигарой, внимательно наблюдая за Эммой. Его глаза были полны нежности. Он обожал ее все шестьдесят четыре года, свою маленькую дикарку с вересковой пустоши. Они прошли вместе длинный путь, на котором было много горя и радостей, но она никогда не переставала изумлять его.

– Итак, вендетта закончилась. Ты соединила две семьи: Пола становится Фарли, – он мягко улыбнулся ей. – Я начинаю думать, что, в конце концов, ты стала сентиментальной пожилой дамой, Эмма Харт.

– Возможно. – Эмма откинулась на спинку дивана и расправила подол платья. – Ты знаешь, Блэки, если мне удастся пожить еще немного, то я смогу подержать на руках правнука Фарли. Кто бы мог подумать!

Ее глаза загорелись.

– Я так рада, что изменила решение относительно Джима и Полы. Их счастье – вот что сейчас важнее всего, в них наше будущее.

– Надеюсь, так и будет, – промолвил Блэки. Он встал и подошел к георгианскому столику. – Что тебе налить, Эмма? – спросил он, наливая себе коньяку.

– Мне – „Красавец Принц Чарли”, пожалуйста.

Блэки с бокалами в руках подошел и сел с нею рядом на диван.

Они чокнулись.

– За всех, кого мы любили, но потеряли, за тех, кого мы любили и кто еще с нами, за наших потомков, которым еще предстоит родиться, Эмма!

– Да, Блэки, за новое поколение.

Они сидели рядом молча, глубоко задумавшись, и им было легко друг с другом как всегда, с самой первой встречи на вересковой пустоши. Неожиданно Блэки взял Эмму за руку.

– Какой длинный путь ты прошла, Эмма, в погоне за нынешним твоим богатством и могуществом, и вот что меня заинтересовало. Скажи мне, узнала ли ты на этом пути что-нибудь особенное, чем бы могла поделиться со старым другом?

– Да, Блэки, мне кажется, что я поняла, в чем смысл жизни.

Он внимательно посмотрел на нее:

– И в чем же он, крошка?

Эмма улыбнулась своей несравненной улыбкой, осветившей ее лицо.

– В терпении.