Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 2

– О, это правда? Он не назвал себя, миссис Дэниел?

– Нет, но он оставил вот это. – Миссис Дэниел извлекла конверт из кармана передника.

– Спасибо. – И Эмма решительно шагнула на лестницу.

– А вы разве не собираетесь вскрыть его? – спросила миссис Дэниел. Ее откровенное разочарование позабавило Эмму.

– Ну конечно, собираюсь, – холодно улыбнувшись, ответила та. Она грациозно склонила голову в сторону домовладелицы. – Пожалуйста, извините меня, миссис Дэниел.

Не удостоив ее еще одним поклоном, Эмма вспорхнула вверх по лестнице. Сердце ее рвалось из груди. Она сразу узнала почерк Блэки, но, естественно, не собиралась доставлять миссис Дэниел удовольствия наблюдать ее смущение при получении письма от мужчины, который определенно не был ее „мужем Уинстоном, моряком славного Королевского флота”, о котором было столько переговорено.

Уже у себя в комнате Эмма дрожащими пальцами вскрыла конверт и сразу увидела подпись. Да, это был Блэки, и он ждал ее сегодня в пять в „Грязной утке”. Эмма бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и закрыла глаза. Счастье и чувство облегчения переполняли ее.

Точно в четыре, как только пробили старинные часы в холле, Эмма спустилась по лестнице и выскользнула из дома, пока миссис Дэниел не успела перехватить ее с вопросами и своим несносным любопытством. Внешне Эмма выглядела спокойной, ко внутри у нее все замирало при мысли о том, что она вновь увидит Блэки О'Нила. Как же она по нему соскучилась! Только сейчас Эмма по-настоящему поняла, насколько дисциплинированность и умение контролировать себя были нужны ей, чтобы не впасть в отчаяние от своего полного одиночества здесь, в Лидсе, и она гордилась тем, что научилась управлять своими чувствами.

Эмма так решительно шагала к своей цели и была столь погружена в свои мысли, что не обращала внимания на мужчин и женщин, провожавших ее взглядами, пока она шла по тротуару в сторону Йорк-роуд, где находился паб „Грязная утка”. Она нарядилась в тщательно отремонтированный ею серый шерстяной костюм, простой и элегантный. Длинная, прямая до колен и слегка расклешенная книзу юбка. Облегающий жакет с закругленными плечами и узкими лацканами. Костюму было уже почти пять лет, и он уже вышел из моды в Лондоне, но не в Лидсе. Главное – костюм выглядел дорогим. Под жакет Эмма надела голубую шелковую блузку, давно выброшенную Оливией Уэйнрайт, с выглядывавшими из-под жакета белыми кружевными воротничком и манжетами. На лацкан Эмма приколола подаренную ей Блэки зеленую стеклянную брошку, которая была ее единственным украшением, не считая простого серебряного материнского кольца, которое Эмма носила на среднем пальце левой руки. Ее туалет довершали белые вышитые перчатки и черная кожаная сумочка-ридикюль с жесткой черепаховой окантовкой.

Эмма была на пятом месяце беременности. Она чувствовала, что ее грудь и бедра слегка располнели, но постороннему взгляду ее состояние пока еще было не заметно. Костюм плотно облегал ее гибкую фигуру, подчеркивая ее природную грацию. Ее великолепные волосы, отливающие золотом в лучах пополуденного солнца, были зачесаны наверх и собраны в сложное сооружение на макушке. Эмма сегодня соорудила из своих глянцевых локонов новую прическу, которая не только делала ее выше собственных ста шестидесяти пяти сантиметров, ко и придавала всему ее облику удивительную воздушность. Она не шла, а словно летела на крыльях. Эмма чувствовала себя так, как будто она заново родилась на свет, и ее радостное настроение было заметно даже прохожим.

Когда до места встречи осталось совсем немного, Эмма замедлила шаг: ей не хотелось прийти в паб раньше Блэки. Она заранее сочинила историю, которую собиралась ему рассказать. Будь это раньше, она бы устыдилась своей неискренности, но сейчас, во время беременности, чувство самосохранения брало верх, а ее врожденная осторожность росла с каждым днем. Ей меньше всего хотелось, чтобы в Фарли узнали о ее местонахождении, а это могло произойти, если бы Блэки узнал всю правду и по-рыцарски бросился на ее защиту. Поэтому Эмма, довольно искусно чередуя правду с вымыслом, сочинила историю, достаточно правдоподобную, чтобы заморочить ему голову. И хотя она знала эту историю назубок, сейчас она повторяла ее про себя на ходу.

Навстречу Эмме вниз по Йорк-роуд маршировала с песнями под барабанный бой группа женщин из Армии спасения, выглядевших довольно представительно в своих длинных черных формах и шляпках, похожих на шлемы. Чтобы избежать общения с ними и необходимость выслушивать традиционную проповедь о пагубности алкоголя, Эмма быстро завернула в паб. В крайнем случае, если Блэки еще не пришел, она сможет поболтать там с Рози. Решительно толкнув тяжелую входную дверь, Эмма двинулась вперед по узкому коридору, пахнущему прокисшим пивом и табачным дымом. Перед внутренними качающимися дверями она вдруг остановилась как вкопанная: был отчетливо слышен голос Блэки среди шума и гвалта, царившего в пивной. Эмма шагнула вперед и встала в дверях, прислонившись к створке.

Да, это был он – настоящий ирландский красавец. Черные курчавые волосы обрамляли его загорелое лицо, черные глаза весело искрились, белоснежные зубы блестели между розовыми губами, даже через марево, стоявшее в воздухе от газовых светильников, был виден его ослепительный взгляд. Пианист наяривал „Дэнни бой”, а Блэки стоял рядом, прямой и гордый, положив руку на пианино, и его волшебный баритон плыл над звоном стаканов и гулом голосов. Чтобы не засмеяться, Эмма рукой в перчатке прикрыла рот. Такого Блэки еще не знала, впрочем, она никогда и не видела его в такой обстановке. Ну и представление он тут устроил, изумилась Эмка, пораженная его видом.

Действительно, в Блэки О'Ниле погиб неплохой актер. Для этого природа наградила его всем необходимым: представительной внешностью, обаянием, врожденным чувством стиля, глубокой эмоциональностью и чисто животным магнетизмом. Когда все эти качества, сливаясь, проявлялись в полной мере, Блэки становился поистине неотразимым. А в данный момент так оно и было! В нем не было ничего от дешевого фиглярства, это был его звездный час, но и сейчас он вовсю старался на глазах у наэлектризованной им же толпы. Дойдя до последней строфы старинной ирландской песни, Блэки отступил от пианино, наклонился вперед, согнувшись почти пополам, а затем резко распрямился во весь свой богатырский рост, расправил широкую грудь, набрал воздуха и, выбросив вперед руку, триумфально закончил:

Как всегда, его голос проник в самое сердце Эммы, и пока его затухающие раскаты волнами накатывались на нее, горло ей перехватила сладкая грусть, которую она всегда испытывала, слушая пение Блэки. В зале не было равнодушных: Эмма увидела, как вокруг затрепетали в воздухе прикладываемые к повлажневшим глазам носовые платки. Публика неистово аплодировала, и Эмма услышала, как стали выкрикивать на разные голоса:

– Давай еще одну, парень!.. Как насчет „Менестреля”?.. Спой нам, Блэки!

Блэки раскланивался, скаля зубы в улыбке, и снова кланялся, явно наслаждаясь своим успехом. Он уже собрался выступить с еще одним музыкальным номером, но вдруг заметил Эмму.

– Потом, ребята! – крикнул он и несколькими широкими шагами пересек зал. Пробравшись сквозь толпу, сгрудившуюся у пианино, Эмма продолжала робко стоять у дверей, сжимая в руках сумочку. Блэки возник перед ней, возвышаясь, словно башня. Его глаза быстро и оценивающе ощупали ее. Блэки был явно изумлен решительными переменами в ее облике, но старался не подать виду. Он быстро пришел в себя и со своим обычным энтузиазмом воскликнул:

– Эмма! Как чудесно снова видеть тебя, крошка! Правда, это самое.

Блэки подхватил ее и поднял вверх – такая у него была привычка. Потом поставил Эмму на пол и не выпуская из рук, глядя в ее запрокинутое лицо сказал:

– Ну, ты выглядишь гораздо привлекательнее по сравнению с прошлым разом, когда мы виделись. Ты прямо настоящая леди, ей-богу!

Эмма рассмеялась:

– Спасибо, Блэки, я тоже очень рада видеть тебя.

Он широко улыбнулся ей, не пытаясь скрыть свою радость.

– Пошли, крошка. Давай пройдем в Салун-бар. Там, я думаю, потише, чем здесь, и мы сможем лучше поговорить. Да там и более подходящее место для такой юной леди, как ты.

Весело подмигнув Эмме, Блэки спросил:

– А что ты хочешь выпить?

– Лимонад, пожалуйста, – ответила Эмма.

– Жди меня здесь, – скомандовал он и устремился к стойке. Эмма проводила его взглядом. Она не видела Блэки с весны, почти девять месяцев, и нашла, что он тоже изменился. Он выглядел повзрослевшим и, хотя его веселый нрав постоянно давал о себе знать, Эмме показалось, что он стал сдержаннее и даже серьезнее, чем обычно. Рози, облаченная в платье из оранжевого атласа, плотно облегавшего ее необъятное тело, с широкой улыбкой до ушей, издали приветливо кивала Эмме, и та ответила на приветствие. Очень скоро Блэки вернулся с напитками в руках, сказал, чтобы она шла за ним, и двинулся вперед, раздвигая плечами плотную толпу посетителей в главном зале.

В Салун-баре было довольно пустынно и тихо. Эмма сразу же почувствовала себя удобнее, чем в пивной. Она с любопытством огляделась вокруг. Блэки нашел для них столик в углу, поставил на него напитки, как заправский джентльмен, пододвинул Эмме кресло и уселся напротив. Отпив глоток пива из кружки, накрытой шапкой пены, он бросил внимательный взгляд поверх стекла на Эмму. Потом поставил кружку на стол и, подавшись вперед, спокойным, рассудительным голосом спросил:

– Ну, и что все это значит? Что такая малявка, как ты, делает в Лидсе? Мне кажется, я давно сказал, что это место не для тебя, пока ты не повзрослеешь. Да, именно так я тебе говорил, Эмма Харт!

Эмма быстро взглянула на него.

– Я поступаю так, как надо.