26

На следующее утро Эдвин Фарли бродил по фабричному подворью, лицо его было печально и несчастно. Время от времени он бросал взгляд на деревню, раскинувшуюся на холме, страстно желая узнать хоть что-нибудь об Эмме.

Он знал, что она уедет из Фарли в эти выходные, если уже не уехала. Он был совершенно уверен в этом. Поздно ночью, не в силах заснуть, охваченный беспокойством и острым чувством вины, он пробрался в ее комнатку на чердаке. Чемодан, оставленный им днем, исчез, а с ним и вся ее одежда из стенного шкафа и мелкие пустяшные вещи, которые она хранила в усадьбе. С подоконника пропала вазочка с высохшим вереском и несколько скромных украшений, в том числе и столь высоко ценимая ею ужасная брошка из зеленого стекла.

Эдвин вздохнул. Он чувствовал себя жалким. Его поведение было в высшей степени хамским. Если б только она не говорила с ним так резко, если б подождала, пока прояснится его голова от ужасного потрясения, вызванного ее гибельной вестью. Возможно, тогда он был бы в состоянии мыслить разумнее и смог бы оказать ей большую помощь. „Каким же образом?” – придирчиво воскликнул тонкий голосок. Будь он честен с самим собой, он признался б, что не женился бы на ней. Об этом не могло быть и речи. Но... „О Боже, прекрати сводить себя с ума!” – взбешенно приказал он себе, не в состоянии совладать с непокорными мыслями, мечущимися в голове.

Эмма уехала. Так оно и есть. При данных обстоятельствах, возможно, ей хватило благоразумия уехать немедленно. Останься она, она могла бы втянуть его, пусть невольно, в историю, и разразился бы скандал, последствия которого он не осмеливался себе представить. „Это несправедливо и недостойно тебя – так думать, Эдвин Фарли”, – упрекнул он себя, в приливе стыда и в озарении понимая суть свою и Эммы. Она никогда не потребует от него признания отцовства своего ребенка. Он знал ее слишком хорошо и понимал, что так или иначе она оградит его от этого. Он был противен сам себе, он желал знать, как она совладает с собой, что будет делать, куда ушла или пойдет. Будучи ужасно напуган, ошеломленный и неуверенный, он даже не побеспокоился вчера, чтобы представить себе ее дальнейшую судьбу и эти мысли сейчас преследовали его.

Он замедлил шаг, подходя к лошадям, привязанным неподалеку от ворот фабрики. Эдвин гладил Рассета Дауна, пытаясь успокоить переполнявшие его мучительные чувства. Резвая прогулка верхом по пустоши ему не повредит. Он осмотрелся. Сегодня стоял далеко не лучший день. Было необычайно мрачно, небо сплошь покрыто тучами, дул сильный ветер. С другой стороны, поездка в Киркенд, несомненно, заняла бы его мысли и, наверное, отвлекла бы от непрекращающихся раздумий об Эмме, ослабило бы ту неловкость, которую он ощущал в душе.

Эдвин уставился перед собой невидящими глазами и сначала не заметил дыма, тонкими струйками просачивавшегося из-под дверей находившегося неподалеку склада. Лишь только когда Рассет Даун заржал и встал на дыбы, он оглянулся и увидел все более сгущающийся дым. У Эдвина перехватило дыхание, он успокоил лошадей и, полный тревожных предчувствий, побежал к складу.

Когда Эдвин бежал через двор, из-за угла показался Джек Харт, несший из ткацкой связку пустых мешков. Боковые окна склада были в его прямой видимости, и глаза его широко распахнулись при виде пламени внутри. Он увидел также и Эдвина Фарли, срывающего замок с тяжелых дубовых дверей. Джек рванулся к нему, с перепуганным лицом, крича Эдвину, чтобы тот отошел от дверей.

– Не открывай их, парень, – кричал он, – это хуже всего! Уходи оттуда, парень!

Эдвин взглянул на него, но не обратил на его слова внимания и продолжал судорожно отпирать двери. Наконец ему это удалось, и он вбежал внутрь, когда Джек был уже рядом. Джек свалил мешки на землю и бросился вслед за Эдвином, крича о нависшей угрозе.

Несколько деревянных бадей, в которых переносили пряжу и катушки, каким-то образом загорелись в дальнем углу огромного склада. Тлеющий пепел от них попал на тюки шерсти, упакованные в мешки и сложенные друг на друга. Они ярко горели и пламя быстро перебегало на лежавшие рядом. Сарай и вся шерсть, сложенная там в больших количествах, были охвачены пламенем подобно трутнице. Тлеющие угли и искры разлетались во все стороны, клубами валил дым, деревянные балки и стены с треском раскалывались под языками пламени, уже забравшимися на потолок и разбегающимися во всех направлениях.

Еще несколько минут, и пожар примет угрожающий размах, ветер, врывавшийся в открытые двери, раздувал пламя, превращая сарай в плавильную печь, жар становился все сильнее, все вокруг было застлано дымом.

– Уходите отсюда, мастер Эдвин! – орал Большой Джек сквозь гул огня, пожиравшего деревянное здание.

– Нужно что-то срочно делать! – крикнул Эдвин, как завороженный глядя на бушующее пламя.

– Я знаю это, парень. Но здесь неподходящее место для тебя! – Джек с силой ухватил его за руку и потащил наружу. – Идем отсюда скорее! Нам нужно быстрее запустить паровой двигатель и помпу. Иначе огонь не остановить!

Оба повернули к выходу, Джек прокладывал дорогу в дымном вихре. Задыхаясь и щуря слезящиеся глаза, они наощупь пробирались наружу. Из-за плотного дыма, сгущавшегося с каждой секундой, Эдвин не заметил железного кольца на люке в полу и, зацепившись за него ногой, упал ничком. Он попытался высвободиться сам, окликнув Джека, шедшего впереди. Джек быстро развернулся и бросился к нему. Испуг мелькнул в его глазах, он увидел, что носок ботинка Эдвина для верховой езды застрял в кольце. Он присел, пытаясь вырвать его.

– Ты можешь вытащить ногу из ботинка, парень? – прокричал Джек.

– Не в этом положении! – Все же Эдвин согнул ногу, потянул, но безрезультатно.

– Кольцо малость расшатано. Я попробую выдрать его из пола, – прохрипел Джек, надрывно кашляя и отгоняя дым от лица. Он навалился на кольцо изо всех сил и, наконец, после нескольких мощных рывков, оно начало поддаваться, отходя от деревянной доски люка.

Именно в этот момент широкая передвижная платформа, находившаяся под потолком, загорелась. Языки пламени ревущей, добела раскаленной рекой беспрепятственно охватили ее. Платформа осела, затрещала и обвалилась, расщепляясь на пылающие балки. Джек поднял голову, крик ужаса застрял в его горле. Тяжеленные балки беспорядочно срывались с платформы прямо над ними, огненными метеорами, несущими разрушение. Эдвин был под ними как в ловушке, и Джек, без колебаний, не думая о себе, навалился сверху на юношу, оберегая, накрыл Эдвина своим телом. Одна из горящих балок упала Джеку на спину, Джек подавил рвущийся из горла вопль. Сокрушительный удар балки, огонь, тотчас охвативший его одежду и обжигающий тело, болью пронзили его всего. Он яростно сопротивлялся, расправляя плечи и уперевшись ногами в пол, пытаясь сбросить балку. Мощным рывком ему удалось частично столкнуть ее с плеч. Последним отчаянным толчком, вобравшим все его убывающие силы, он отпихнул балку в сторону. Джек отпрыгнул, наглотавшись дыма и задыхаясь. Не обращая внимания на мучительную боль и горящую одежду, он вновь вцепился в кольцо обеими могучими руками. Благодаря тому, что расшатал его раньше, он вырвал кольцо одним усилием. Эдвин вскочил на ноги, лицо его было серым от испуга и сострадания к человеку, так храбро спасшему его с риском для собственной жизни.

Кашляя и отхаркиваясь, они оба вывалились из склада как раз в тот момент, когда центральная часть крыши рухнула. Джек зашатался и в судорогах упал на землю, корчась и извиваясь в агонии. Грудь его содрогалась, не было мочи вздохнуть. Сам кашляя, но уже вдохнув свежего воздуха, Эдвин сбросил куртку и принялся сбивать ею пламя с одежды Джека.

Адам Фарли бежал через двор с Уилсоном, выкрикивая распоряжения дюжине фабричных работников, несущихся за ним по пятам. Он ужаснулся при виде Джека Харта в горящей одежде и Эдвина, тщетно пытавшегося погасить огонь. Срывая с себя пиджак, он крикнул Уилсону:

– Неси ведра с водой и брось мне вон те мешки.

Быстро и споро, сохраняя самообладание, Адам набросил свой пиджак на горящую рубашку Джека, выхватил куртку Эдвина у него из рук и укутал ею ноги Джека. Он накрыл его и мешками, принесенными Уилсоном и принялся катать его по земле, не чувствуя пламени, обжигавшего ему руки. Появился Уилсон с двумя ведрами воды, за ним работники с бадьями в руках. Адам и Уилсон облили Джека водой, чтобы остудить жар и потушить пламя, и, наконец, полностью погасили. Джек был облеплен обугленной одеждой, он лежал неподвижно и казался неживым.

Адам опустился на колени и пощупал его пульс. Он был слабым, но все же прощупывался. Джек взглянул на Адама тусклыми, налитыми кровью глазами. Потом закрыл их. Тихий стон разомкнул его губы и он потерял сознание от шока и боли, причиняемой обширными ожогами.

Адам поднялся, тревожно покачал головой:

– Несите его в мой кабинет и осторожно! – рявкнул он двум работникам. Он быстро оглядел Эдвина, стоявшего рядом. – Ты не ранен?

– Нет, отец. Лишь чуть опалило одежду, – ответил Эдвин между приступами кашля, – и я весь пропитался этим гадким дымом. Вот и все.

– Тогда ты в состоянии скакать к Кливу Малкольму. Скажи ему, что Джек Харт сильно обгорел. Прикажи ему срочно быть здесь!

Эдвин стоял как прикованный. Ошеломленный, он безмолвно смотрел на отца. Неожиданная мысль забилась в его мозгу.

– Будь оно проклято, Эдвин! Не стой здесь, как идиот! – заорал Адам сердито. – Отправляйся же, мальчик. Жизнь этого человека в опасности. Ему нужна срочная медицинская помощь.

– Да, отец, – он опять уставился на Адама, затем проводил глазами тело Джека, которое понесли в дом. – Он спас мне жизнь. Балка свалилась бы прямо на меня, не закрой он меня собой.

– Хорошо, Эдвин, хорошо! Я понимаю! – он нетерпеливо притопнул ногой. – Я понимаю, о чем ты говоришь. Но мы поговорим об этом позже. А сейчас, ради Бога, делай, что я тебе сказал. Езжай за Кливом и гони, как сам черт. Главное – не медлить. Скажи Кливу, это чрезвычайно срочно!