Феба подтянула ноги на диван и крепче прижалась к нему.

– Я владею или буду владеть землей в Джерси, когда закончится война. В таком случае, что стоит между нами, дражайший Дэниел?

«Дражайший Дэниел» покрылся сначала холодным потом, потом горячим, лишившись решительности из-за близости ее тела. Благоразумие исчезло, совесть умолкла.

– Ничто, – ответил он хриплым голосом. – Ничто. – И стал целовать ее страстно и пылко, хотя Феба не собиралась заставлять его заниматься утешением или сумасшедшей любовью. Ей хотелось добиться обещания пожениться.

Разжав объятия, она посмотрела ему в глаза.

– Так мы помолвлены, Дэниел? – робко спросила девушка.

Дэниел содрогнулся от страстного желания.

– Великий Боже, да! – пробормотал он на немецком.

Феба радостно подпрыгнула у него на коленях, затем склонила голову и стала вертеть одну из пуговиц его мундира.

– Можем мы пожениться немедленно? – невинно уточнила она.

– Нет, – твердо ответил Дэниел.

Ее нижняя губа капризно поджалась.

– Нет, – последовал ответ. – Нет, нет и нет. – Дэниел снял ее с колен и встал сам. – Феба, моя возлюбленная, – бормотал он на немецком, – разве не чувствуешь, как хочу тебя сейчас… сию минуту. Почти взял тебя на этом диване в гостиной, прости меня, Боже. Но если останусь в армии, снова уйду на войну. Сейчас не время думать о женитьбе.

– Чарли и Шошанна… – начала она упорно, но он закрыл ей рот поцелуем.

– Каждый человек поступает так, как считает нужным, Феба. Мое сердце говорит, что мне нельзя связывать тебя. Если со мной что-нибудь случится… а у тебя будет ребенок… Верь в мою любовь и в то, что буду жив и вернусь к тебе. Если Бог решит иначе, тоже верь, что я хотел тебе только счастья.

Феба вытерла щеки ладонью.

– Какая печальная помолвка! – всхлипнула Феба. Дэниел засмеялся и стер слезы поцелуем.

– Тогда давай считать себя счастливыми и сделаем все, что положено в этом случае, – предложил он. – Иди сюда, поцелуй меня и давай расскажем нашим друзьям.

Их друзья, включая Эли, не удивились, приготовили еду и питье не только для них, но и больным в палатах. Нашлась и музыка: один солдат-инвалид играл на флейте, а второй – на скрипке. Все пели, танцевали и веселились, даже раненые, потому что женитьба – это утверждение жизни.

Намного позже, когда Грейс-Холл успокоился и заснул, Лайза вышла на галерею, где стоял Эли, глядя на бледную чистую луну.

– Как жаль, Эли, дорогой друг, – ласково успокаивала она, пожимая его руку.

Он нежно улыбнулся.

– Это не явилось для меня неожиданностью, – напомнил доктор. – Мы все с самого начала видели, что, оказывая внимание только Дэниелу, она видела во мне лишь друга. – Он искренне рассмеялся. – Феба слишком мудра в некоторых вопросах, а в других совершенно наивна. Может быть, меня попросят стать крестным отцом их первого ребенка? Мне тоже жаль, Лайза, но не волнуйся за меня.

– Я не волнуюсь, – не согласилась Лайза. – Знаю, что всегда сумеешь… ты… ты… ты Эли; но хочу видеть тебя счастливым. Дэниел – хороший мальчик, все любят его, но не возражай – ты самый нужный мужчина для Фебы.

Казалось, первый раз за все время Эли изменила его собранность и хладнокровие.

– К несчастью, наша Феба не согласна с тобой. – Он сжал руку Лайзы. – Если так беспокоишься, давай поговорим о твоем замужестве.

– А что говорить о моем замужестве? – Лайза вздернула подбородок.

Эли быстро взял ее за подбородок и слегка наклонил его вниз.

– Вот так, – сказал он. – Не будь высокомерной с мужем, когда увидишь его. Помни, у него есть право и веские причины быть сердитым, и тебе нельзя срывать на нем зло за всю британскую армию. Поэтому не задирай нос и прояви покорность, тогда, возможно, соглашусь стать крестным отцом и твоего ребенка тоже. – Она увидела в лунном свете его улыбку. – Вот был бы поворот судьбы, правда? Сын мелкого еврейского торговца в Лейпциге, врач – в Америке, и крестный отец наследника британского пэра!

– Обещай, что приедешь когда-нибудь в Англию, Эли. – Она прильнула к нему, охваченная внезапным страхом. – Не могу даже думать о том, что никогда не увижу тебя снова. Вы все останетесь здесь, вы моя настоящая семья.

Феба оказалась почти пророком.

В конце июня разведывательная служба сообщила в американскую штаб-квартиру, что британцы выступили в поход: шесть военных кораблей продвинулись вверх по Гудзону и остановились в опасной близости от Уэст-Пойнта. Небольшие силы остались с генералом Грином, а главнокомандующий двинулся с основной частью армии к Помптону в Джерси, который находился в трех или четырех марш-бросках от Нью-Йорка и Уэст-Пойнта.

Чарли, Дэниел и доктор Аза Холланд ушли с войсками Вашингтона. Когда они вернутся в Морристаун, если посчастливится вернуться, Лайза и Джей-Джей, несомненно, уедут, и уже, возможно, в Англию. Их прощание с ней было особенно трогательным.

Чарли крепко обнял Шошанну, Дэниел держал Фебу за руку, попрощавшись с ней ранее наедине. Обе руки Эли сжимали мужчины.

– Позаботься о моей жене, – попросил Чарли, и Эли серьезно кивнул.

– Не оставишь нашу Фебу, друг Эли? – спросил Дэниел тихим голосом.

Брови Эли изумленно нахмурились.

– Нашу Фебу?

– Солдаты в Джоки-Холлоу страдали как никогда прежде во время этой войны, – начал Дэниел, как обычно, спокойно и неторопливо. – Когда будет написана история нашего восстания против Англии, Джоки-Холлоу станет известен как место величайшего кризиса и тяжелых испытаний нашего времени, более сурового и смертоносного, чем Бостон, Лонг-Айленд, Монмут и даже Вэлли Фордж, но для меня оно явилось периодом величайшего счастья, которое когда-либо мог бы испытать простой мальчик с пенсильванской фермы. Понадобилась война, призвавшая меня в солдаты, и вот два таких разных человека, я и Феба, встретились.

– Но вы же встретились и полюбили друг друга.

– Пути Господни неисповедимы. Одной рукой Он дает, другой – отбирает.

– О чем толкуешь, Дэниел?

– Убежден, что так или иначе за счастье надо платить… – Он снова сжал руки Эли. – У меня такое большое чувство к этой девушке, друг Эли. Хочу, чтобы ее любили и лелеяли всю жизнь. И по большому счету, не имеет значения, кто будет ее любить, я или ты. До свидания, мой друг. Пусть хранит тебя Бог. Пусть Он хранит вас обоих.

Лайза с таким же трудом сдерживала слезы, как Шошанна и Феба, когда мужчины отходили от дома, и разрыдалась, стоило им скрыться из виду.

Эли подождал полчаса, пока три женщины давали волю слезам. Затем сказал:

– Принимайтесь за работу: больные и раненые требуют такого же ухода, как и раньше, а Тилли и Эми не справляются, к тому же вы пугаете Джей-Джея.

Слезы иссякли, лица приободрились. Джей-Джей, радостный и счастливый, снова переходил из одних рук в другие.

Жизнь в Грейс-Холле потекла, как и прежде: солдат отправляли в армию, когда объявляли их здоровыми, или домой, если они надолго выходили из строя; на их место приходили другие, как из армии генерала Грина, так и из других разбросанных повсюду полков.

В сентябре пришло сообщение, которого Лайза ждала все лето, гласившее, что между британцами и генералом Вашингтоном достигнуто соглашение, по которому пятнадцать человек, восемь с «Джерси» и семь из военной тюрьмы в Нью-Йорке, будут выданы в обмен на мальчика, известного как Джей-Джей, Джордана Жака Джориса, сына и наследника Торна Холлоуэя, виконта Водсвортского.

Обмен был назначен… Лайза тревожно высчитала… Боже, осталось меньше недели, а так много надо успеть сделать… так много запланировать… и Торн. Торн. Ее сердце сжалось, когда вспомнила холодного, безразличного незнакомца, который попрощался с ней несколько месяцев назад, приказав хорошо заботиться о его сыне.

Его сын!

Надменно вздернулся подбородок, но тут же вспомнилось предупреждение Эли. «…Не будь высокомерной с мужем… У него есть веские причины быть сердитым… Прояви покорность…»

Тилли, которой предоставили право выбора поехать с Лайзой или остаться в Грейс-Холле, в отчаянии всплеснула руками.

– Мисс Лайза, и в мыслях не держала отказываться от поездки с вами и от нашего любимого мальчика, а также от Гленниз, но что могу поделать? Тим Корбетт, суровый крепкий сержант, превращавшийся в воск в руках Джей-Джея, предложил выйти за него замуж. О, мисс Лайза, иметь собственного мужа, а может, не слишком поздно и для ребенка…

– Тим Корбетт! Ну, Тилли, это же замечательно! Он очень подходит тебе, – успокоила Лайза, не показав, что ее сердце дрогнуло. Она обняла женщину, ставшую для нее почти матерью с тех пор, как обе отправились в Нью-Йорк покупать мужа. – Я позабочусь о содержании, и вы можете, если захотите, остаться в Грейс-Холле. С этой минуты доктор Бен назначается моим поверенным здесь – это значит, что ему доверяется полностью распоряжаться Грейс-Холлом как в мирное, так и в военное время. Он будет часто писать мне, так что вы в любое время можете подать мне весточку.

Настал час расставания. Вспомнив о шутливых обещаниях Эли стать крестным отцом ее ребенка, Лайза не стала спрашивать, приедет ли он в Англию. Улыбаясь сквозь слезы, она сошла по ступенькам Грейс-Холла, держа малышку на руках, а Джей-Джея за руку. И только когда Эли помог ей сесть в экипаж, обернулась, помахала маленькой печальной группе людей, стоящих на галерее.

– Прощай, мой дорогой, искренний друг, – обратилась она к Эли.

– Лучше сказать «до свидания», Лайза. До встречи.

– До следующей встречи, – эхом отозвалась Лайза. Сержант тронул экипаж, а капрал вспрыгнул на него сзади. Экипаж сопровождали двадцать пеших солдат и трое офицеров на лошадях.

Все произошло почти так же, как и в прошлый раз, за исключением того, что она прошла по тропинке с прильнувшими к ней Джей-Джеем, Гленниз, которая стала на несколько фунтов тяжелее, а солдаты несли за ней не одну-единственную коробку, а полдюжины сундуков. И на этот раз было не десять, а пятнадцать заключенных. Пятнадцать человек, вырванных из лап смерти из британских тюрем. Она сосчитала их одного за другим и прошептала малышке: