Когда они стали подниматься по лестнице, он спросил:

— Твоя комната удобная?

— Самая лучшая, в которой мне когда-либо приходилось жить, а я, поверь мне, бывала во многих домах. — Мария с любопытством на него посмотрела. — Что ты чувствуешь к этому дому? Он кажется тебе знакомым?

— Отчасти. Чуть-чуть. Хотя я надеялся, что возвращение домой вернет мне мое прошлое. — На верхней площадке лестницы он повернул направо. — Но испытал лишь очередное разочарование. Пока я нашел здесь лишь одно место, которое мне о чем-то говорит. Туда я и хочу тебя отвести.

Он вошел в свои апартаменты, подошел к столу и достал из ящика ключ от тайника, демонстрируя ей полную свою открытость. По сравнению с тем, что он собирался показать ей, этот акт доверия казался мелким и незначительным.

— Добро пожаловать в мое тайное убежище. — Он открыл дверь и жестом пригласил ее войти в комнату.

Округлив от удивления глаза, она медленно покружилась на месте, восхищенно взирая на статуи.

— Это не собрание предметов искусства, а место для молитвы, как я думаю.

Он кивнул:

— Ты все сказала за меня.

Она прикоснулась к сухим цветам перед статуей Лакшми.

— В своем сердце ты хранил веру своей матери.

— Тебя шокируют мои языческие привычки? Я не могу считать себя настоящим английским джентльменом, не являясь христианином.

— Ты знаешь наши англиканские молитвы и псалмы не хуже меня, — задумчиво сказала Мария. — Я думаю, что ты стоишь выше обычного английского джентльмена, но никак не ниже.

Он вздохнул с облегчением.

— Я не мог с уверенностью сказать, как ты к этому отнесешься. Возможно, мне вообще должно быть все равно, что ты думаешь о моем индийском происхождении, но… мне не все равно. Я не хочу, чтобы это отвратило тебя от меня.

— Бабушка Роза говорила, что давным-давно цыгане пришли из Индии. Может быть, мы с тобой дальние родственники. — Она жестом указала на Лакшми. — Ты не был шокирован, когда я рассказала тебе про мою цыганскую кровь. Терпимость — это качество есть у нас обоих.

— Спасибо тебе, — тихо произнес он. — Ты хотела бы, чтобы я рассказал тебе об этих богах?

— Пожалуйста, расскажи, — ответила ему Мария с улыбкой.

Рассказ об индуистских богах заставил его отвлечься от неотступно преследующего его жгучего вожделения. Когда они покинули святилище, Мария сказала:

— Ты много всего помнишь об этих божествах. Значит, часть твоей памяти работает в полную силу.

— Получается, что так, — протянул он удивленно, словно раньше об этом не думал. — Надеюсь, это добрый знак. Я думаю, что признание индусской стороны моей личности принципиально важно для возвращения памяти. — Он закрыл дверь на ключ. — Хотелось бы знать, примет ли Дженни эту часть меня или устрашится того, что узнает.

— Я не думаю, что ты стал бы делать ей предложение, если бы не был уверен в том, что она примет тебя таким, какой ты есть, — сказала Мария. — На самом деле, возможно, ты уже приводил ее сюда.

— Интересная мысль. Ты все время на шаг меня опережаешь. — Он нахмурился, пытаясь представить себя и Дженни в этом святилище. — У меня нет ощущения, что я бывал здесь с кем бы то ни было, кроме тебя, но я не могу полностью доверять своим ощущениям, особенно в том, что касается Дженни. Я едва помню, как она выглядит.

— Выходит, кое-что о ней ты все же помнишь?

— Да, пожалуй, — неохотно признался Адам. — В памяти сохранился образ — я видел во сне, как она, закинув мне руки за шею, радостно смеется. Возможно, это было как раз тогда, когда я сделал ей предложение.

— Очень может быть. — Ни один мускул не дрогнул на лице Марии, когда она плавно направилась к двери, ведущей в коридор. — Спасибо за то, что поделился со мной тем, что так для тебя важно.

В сердце его словно воткнули кинжал. Она уходила прочь, и вскоре она навсегда уйдет из его жизни. Думать об этом невыносимо.

Он настиг ее в тот момент, когда она готова была открыть дверь.

— Мария…

Она обернулась. В глазах ее стояла мука. Они бросились друг другу навстречу, словно охваченные лихорадкой безумия, целуя, лаская друг друга. Пальцы его погрузились в ее солнечные волосы. Он пил сладость ее рта, пьянящую как вино, обнимал ее теплое тело, которое было словно для него слеплено. Он забыл о разделявшей их пропасти, лаская ее, целуя ее, вдыхая ее аромат. Мария — его ангел-хранитель, восторг его души, сама жизнь его. Он хотел вечно быть с ней, защищать ее и беречь, вечно любить ее.

— Я пытаюсь делать то, что должна, Адам, — срывающимся голосом прошептала она, — но так трудно хотеть тебя и знать, что ты — не мой.

Он прижал ее спиной к двери. Бедра их пульсировали в инстинктивном желании соединиться. Сгорая от нежности, он целовал ее горло.

— Как такое может не быть праведным?

Она задыхалась. Пальцы ее впивались ему в спину. Неожиданно она оттолкнула его от себя и отвернулась, все еще трудно дыша.

— То, что мы делаем, — бесчестно. Мы не должны поддаваться искушению, как бы нас ни побуждало к тому вожделение.

Он хотел вновь обнять ее. Более того, он хотел отнести ее на кровать и делать все то, что требовала от него его природа, его страсть. Но тот участок сознания, который еще был способен к разумным умозаключениям, принимал ее правоту.

— То, что я чувствую к тебе, намного превосходит вожделение. Но… вопросы чести…

— Мы больше не должны оставаться наедине. — Она улыбнулась дрожащими губами и пригладила волосы. Когда успел распуститься узел? — Ни у кого из нас нет для этого достаточной силы воли.

— Мы не должны оставаться наедине, но, безусловно, мы можем вместе бывать на людях хотя бы то недолгое время, что нам осталось. — Ему нужно собрать достаточно воспоминаний, чтобы утешаться ими все те темные годы, что маячат впереди. Те годы, что он проживет после того, как она уедет. — Я хочу пригласить тебя прокатиться завтра утром верхом вместе со мной. Ты согласна? На лошадях, и в парке, и в сопровождении конюха мы, конечно же, сможем избежать искушения. Мария грустно вздохнула:

— Будь во мне хоть толика разума, я сказала бы «нет», но я уже не раз доказывала, что благоразумие — не моя добродетель. Хорошо, завтра утром я поеду с тобой на прогулку. Но сегодня вечером ужинать я буду одна у себя. Не думаю, что я смогу спокойно сидеть с тобой за одним столом после того, что мы только что пережили.

Теперь, когда ему есть, чего ждать от следующего утра, он сможет пережить остаток дня и ночь. Он даже смог попрощаться с ней, сохраняя некое подобие хладнокровия.

— Позволь мне выглянуть в коридор. Лучше будет, если никто не увидит, как ты выходишь из моей спальни.

Она вновь пригладила волосы и постаралась придать лицу выражение холодной безучастности.

— Разумеется. Давай будем хотя бы соблюдать видимость приличий, если вести себя как подобает нам не по силам.

Он открыл дверь и выглянул. Никого. Отступив от двери в глубь комнаты, он выпустил Марию.

Но когда она уходила, он прикоснулся к ее сияющим волосам и крепко ухватился за это шелковистое воспоминание.


Глава 27


Вернувшись к себе, Мария, вся дрожа, упала на кровать. Было бы ей сейчас лучше, если бы Адам не простил ей ее ложь? Пожалуй, да. Гордость не позволила бы ей так убиваться по мужчине, который ее не хочет. Но теперь, когда она знала, что Адам ее простил и хочет быть с ней, между ними непреодолимой преградой встали законы и условности того общества, которому принадлежал ее возлюбленный.

Ей пришла в голову опасная и греховная мысль, которая точно ни когда не пришла бы в голову Саре. Мысль о том, что она могла бы соблазнить его и вынудить тем самым на ней жениться. Амнезия все же повлияла на его восприятие действительности: код чести джентльмена, по-видимому, теперь значил для него не так много, как до рокового кораблекрушения. Эта мысль искушала… очень сильно искушала. Но Адам переживал совершенно особый период жизни, когда все его видение мира, восприятие событий и их оценка, отношение к людям и тем правилам, по которым они живут, находились в состоянии непрерывных и непредсказуемых перемен. Будет непоправимой глупостью склонить его к тому, о чем он, возможно, будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

И все же мысль была… болезненно заманчивой.

Рано утром следующего дня Мария и Джулия вместе пили чай с тостами в смежной с их спальнями гостиной. Затем Джулия помогла Марии облачиться в темно-коричневый костюм для верховой езды с серебряной оторочкой — тот, в котором Адам ее прежде не видел.

После ухода Джулии Мария внимательно изучила свое отражение в зеркале. Пожалуй, она не посрамит своим видом герцога. Несмотря на то что наряд этот был не новым — его отдала ей несколько лет назад одна пожилая дама — перелицованный и перекроенный умелыми руками Марии, он выглядел так, словно был сшит только вчера и по последней моде.

Безжалостно Мария напомнила себе о том, что само происхождение наряда как нельзя лучше иллюстрирует ту пропасть, что пролегла между Адамом и ею. Он был герцогом, она — приживалкой, довольствующейся кусками с чужого стола и нарядами с чужого плеча. Кроме того, он был обручен с девушкой из своего круга. Они жили в разных мирах.

Осторожно Мария заправила непослушный локон под шляпку в форме кивера. Внешне все должно быть безупречно. Она не даст ни единого повода тем, кто хотел бы упрекнуть ее в том, что она выглядела и вела себя не как настоящая леди во время конной прогулки в Гайд-парке с мужчиной, с которым ей не суждено иметь будущего.

Она вышла из комнаты и направилась к парадной лестнице. Внизу, в холле, ее уже ждал Адам. Он смотрел на нее с восхищением.

Она замерла на мгновение, осознав, что выражение глаз ей неподконтрольно — в отличие от всего прочего. Она молилась о том, чтобы взгляд не выдавал ее так же безжалостно, как выдавало Адама выражение его глаз.