– Разумеется, приехала, – отвечаю я, в то время как сердце отбивает чечетку о ребра. – Странно было бы жениться в отсутствие друзей.

Он крепче сжимает мои плечи.

– Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Ты прекрасно выглядишь.

Я только что смотрелась в зеркало. С растрепавшимися на жаре волосами, поплывшим макияжем и в ярко-зеленом платье я похожа на кочан капусты с горшком вместо шляпы.

– Надень очки, – советую я.

Джей прерывает меня, коснувшись пальцем моих губ, а потом кладет ладонь мне на затылок и пристально смотрит в глаза. Он так близко, что я вижу себя в чернильных глубинах значков и чувствую тепло чужого дыхания. Губы Джея хитро изгибаются, возле глаз появляются морщинки, и он расплывается в знакомой улыбке.

– Ты – лучшее зрелище для усталых глаз… – бормочет он. – Ох, Элли, ты бы знала, как…

– Ах вот ты где. Мы уже решили, что ты заблудилась… О! Простите, не хотел мешать! – К нам подходит Ксандер. На его открытом честном лице играет искренняя улыбка, и мы с Джеем виновато расходимся. Если Ксандер что-нибудь и заметил, он слишком вежлив, чтобы высказаться.

Протянув Джею руку, он говорит:

– Привет, я Ксандер. Мы тут с Элли.

Джей жмет ему руку, явно озадаченный. Он, очевидно, ломает голову, кто такой Ксандер. Рано или поздно до него дойдет. Возможно, в ночи глухой, как дошло до Мада. Надеюсь, Джей не станет бегать по дому голым с воплями: «Бли-ин, Ксандер Торн собственной персоной у меня на кухне, чувак!»

– Рад познакомиться, – говорит он, окидывая Ксандера взглядом. – Я Джей.

– А-а, жених. – Ксандер обвивает рукой мою талию и успокаивающе пожимает. – Желаю удачи, парень. Рано или поздно все там будем.

– Да, наверное, – отвечает Джей, не сводя с меня своих зеленых глаз. Взгляд такой унылый, что в животе стягивается узел, а в рот как будто ссыпали полпляжа.

Блин. Я до сих пор влюблена.

Не к добру это, Элли. И незачем.

Как только я прихожу к столь несвоевременному выводу, свадьба начинает доставлять сплошные муки. Такое ощущение, что сердце горит и плавится; но тем не менее я наклеиваю на лицо улыбку и держу Ксандера за руку, не впиваясь в нее ногтями. Рокси просто сияет – на ней нечто вроде кружевной нижней юбки, туго натянутой на выпирающем животе. Стройные ноги в сандалиях на шестидюймовой платформе кажутся еще красивее, волосы цвета солнца рассыпаются по спине водопадом непокорных кудрей. Беременность и злорадство придали Рокси блеску.

Клятвы произнесены, кольцо надето, Джей целует невесту под аплодисменты. Точка. Они женаты. Игра окончена, и пора заняться тем, что мне на свадьбах удается лучше всего, – до беспамятства надраться бесплатным спиртным.

– О Боже, – говорит Сэм, когда мы бредем из-под навеса. – Поверить не могу, он действительно взял и женился на ней. Я хочу выпить…

– Я тоже, – эхом отвечаю я. Честно говоря, не откажусь напиться и забыться. А очнувшись, выпью еще, чтобы не приходить в себя следующие несколько недель. Это намного хуже, чем школьный выпускной.

Мы идем по пляжу, где официанты открывают шампанское; вокруг хлопают пробки, как будто мы стоим в гигантской миске с поп-корном. Рокси и Джей, держась за руки, разговаривают с ее отцом. Сэм подходит, привстает на цыпочки и целует брата в щеку.

Пока я стараюсь не обращать внимания на то, как Джей ласково заправляет цветок плюмерии за ухо Рокси, Ксандер отвечает на миллион сообщений, которые приходят на мобильник. Он отключил телефон на двадцать минут во время свадебной церемонии. Но если ты рок-звезда, на твое время претендуют все.

– Блин! – стонет Ксандер, стирая очередное сообщение. – Что именно людям непонятно в слове «отпуск»? Вот, посмотри на список пропущенных звонков. Он похож на телефонный справочник!

Он сует мобильник мне под нос и прокручивает список сверху донизу.

– Ого, – говорю я. – Тебе правда звонил Мик Джаггер?

Ксандер краснеет.

– Да… кажется. И мама. Опять. Наверное, боится, что я забыл намазаться кремом от загара.

– И Шарлотта, – замечаю я. – Она часто звонит?

Он хмурится.

– Нет. Только если близнецы куда-то запропали. Э… она позвонила шесть раз и прислала сообщение с просьбой по-скорее перезвонить. Надеюсь, ничего не случилось. Не исключаю, что близнецы спалили мой дом.

Поскольку финансовые проблемы Ксандера не беспокоят, он едва ли не единственный человек из числа моих знакомых, способный позволить себе звонок по мобильному на другой край света. Пока он набирает номер, я беру с подноса бокал шампанского и воровато наблюдаю за счастливой парочкой. Элли, не надо. Это вредно.

Ксандер начинает говорить. Хоть я не слышу ни слова, интонации у него весьма тревожные. Он поворачивается, страшно бледный, в янтарных глазах тревога. Что там выкинули близнецы? Ограбили банк? Ничему не удивлюсь.

– Ты хочешь поговорить с Элли? – спрашивает Ксандер в трубку. – Нет-нет, я прекрасно понимаю. Конечно, я ей сам скажу. Соболезную, Шарлотта. Какое горе для всех вас.

Несмотря на палящее солнце, я вдруг ощущаю леденящий холод. Когда Ксандер берет меня за руку и отводит прочь от веселящихся гостей, в тень стены, сердце колотится так, будто я вот-вот упаду в обморок. Что же произошло, если Шарлотта даже не в силах сообщить об этом лично?

Только одно. Немыслимое, ужасное. Когда Ксандер заговаривает, я понимаю, что случилось, прежде чем он успевает закончить. Я понимаю, что мой мир вот-вот рухнет и никогда уже не станет прежним.

– Мне очень жаль, Элли, – шепчет он, прижимая меня к груди и целуя в макушку. – Мне очень, очень жаль…

Нет нужды продолжать.

Я и так понимаю, что мама умерла.

Прости и отпусти

Если хорошенько подумать, похороны во многом похожи на свадьбы. Те же самые друзья и родственники в лучших костюмах приезжают толпой в ту же самую красивую пригородную церковь, чтобы пропеть несколько гимнов, а потом наесться до отвала на дармовщинку. Если закрыть глаза поплотнее и не думать про дубовый гроб, который стоит впереди, если притвориться, что одуряющий запах лилий исходит от букета, почти удается убедить себя, что я вновь на свадьбе Аннабель и ужасных событий нескольких прошлых месяцев на самом деле не было. Позади сидит тетушка Этель, на сей раз без вставных зубов, потому что она их потеряла. Имоджин пинает спинку скамьи, а сестры такие же ослепительные, как всегда. Даже у папы в дорогом костюме такой вид, как будто он выдает очередную дочь замуж.

Какой-то дурной сон.

Минувшие несколько дней напоминали ночной кошмар. Мучительно долгое обратное путешествие в Англию, суровая необходимость проходить вместе с обезумевшим отцом через все этапы подготовки похорон… одна проблема за другой. От сестер не было никакого проку, что неудивительно. Аннабель страшно расстроена, Шарлотта еще на костылях, Эмили слишком занята, чтобы сделать хоть что-то, кроме покупки черного бархата, Люси в очередной раз напомнила, что у нее уйма родительских обязанностей. Если раньше мои познания о похоронах умещались на почтовой марке, теперь я стала настоящим экспертом. Когда вечером я падаю в постель, перед моим мысленным взором проносятся разнообразные гробы, перед глазами кружится огромный ассортимент ручек и атласных обивок. Какая чудовищная карусель. Папа в шоке и ничего не в силах решить, а поскольку при жизни мама не высказывала никаких пожеланий, выбирать приходится мне. И вот тут-то полученное образование меня подводит. Я могу надеть презерватив на банан и процитировать длинный шекспировский монолог, но ни черта не разбираюсь в организации похорон, хотя это куда более полезный жизненный навык.

В итоге я выбираю массивный дубовый гроб, обитый белым атласом и украшенный витыми серебряными ручками. Думаю, мама бы одобрила. Пускай я не смогла обеспечить идеальную свадьбу, о которой она мечтала, но по крайней мере устрою порядочные похороны. До конца жизни буду винить себя за то, что уехала и даже толком не попрощалась. И вдобавок мама умерла, так и не увидев меня пристроенной. При мысли об этом впору самой лечь в могилу. Сколько бы раз отец ни твердил, что она умерла мирно, во сне.

Я была плохой дочерью. Просто стыд и срам. Как теперь искупить свою вину?

– Как ты? – шепотом спрашивает Ксандер, сжимая мою руку. Я жму плечами – а что еще? Похороны, на которых мы все одеты в черное и сидим с бесстрастными лицами, должны пройти как можно приличнее, как можно более по-английски. Хочется выть, но мама, знаю, предпочла бы, чтобы я сохраняла спокойствие.

Слава Богу, Ксандер рядом. Бог весть, как бы я прожила минувшую неделю, если бы не он. Если до сих пор я не вполне сознавала, какой он хороший человек, теперь я уже не сомневаюсь. Он терпеливый и добрый и помогает чем может. И не только материально, хотя, несомненно, обратный рейс обошелся в целое состояние. Он чудесен в мелочах. Ксандер следил, чтобы папа не забывал есть, он опубликовал некролог в «Телеграфе» и снабжал меня бесчисленными платочками. Он даже отправился со мной в морг и подождал, пока я прощалась с мамой. Я чуть не затопила слезами его машину, когда мы возвращались в Тэпли, но Ксандер просто протянул мне платок и держал в объятиях, пока я не успокоилась. Жаль, я в таком отупении, что даже не в силах ответить как следует.

Мы теснимся на фамильной скамье, а когда поднимаемся, чтобы пропеть «Господь мой пастырь», я замечаю, что Аннабель и Марк сидят порознь, и сердце у меня сжимается. Он по-прежнему встречается с Поппи, и Аннабель непременно дознается. Надеюсь, папа приобрел на кладбище семейный склеп.

Я смотрю на большой витраж и наблюдаю за яркими солнечными пятнами, которые пляшут на полу и озаряют гроб мягким розовым светом. На улице – роскошный зимний день. На горизонте ослепительное солнце, и иней на траве сверкает, как сахарная глазурь. Солнце блестит на замерзшей паутине, которая висит на живых изгородях. Где свинцовые небеса и противная морось? Я так надеялась на них сегодня. Остановись, мгновение. Мир должен скорбить, а не изображать рождественскую открытку.