– Джей о тебе спрашивал, – добавляет Сэм, словно прочитав мои мысли.

– Да? Когда? Что он сказал?

– Он просит прощения и надеется, что вы останетесь друзьями.

Я закрываю глаза.

– Может быть. Когда-нибудь.

– Он не любит Рокси, – продолжает Сэм. – Он живет с ней только потому, что у него старомодные представления о долге. Он считает, что обязан остаться с Рокси… – Она фыркает. – Мой брат – герой, а она просто шлюха. Что-то не верится, что она забеременела от Джея! Но он, разумеется, узнает последним. Он говорит, что должен принять ответственность на себя и что не намерен портить и твою жизнь заодно.

Поздновато, думаю я.

– Но так же нельзя! – восклицает Поппи, вскакивая, и курительные палочки разлетаются во все стороны. – Вы любите друг друга, ну и в чем проблема? У Рокси богатый отец, ей совсем не грозит жизнь бедной матери-одиночки. Джей может присылать чек раз в месяц, если на то пошло. Ура, все счастливы.

– Джей не был бы Джеем, если бы бросил ее, – отвечаю я.

– А Элли не была бы Элли, если бы уговорила его остаться, – парирует Сэм.

– Мужчины – сыновья Марса, женщины – дочери Венеры! – радостно декламирует Поппи. Она целый месяц не отрываясь изучала мифологию. В конце концов и Марс, и Венера отправились в мусорное ведро благодаря Сэм.

Я слабо улыбаюсь:

– Если мужчины с Марса, то и оставались бы там и избавили меня от неприятностей. Жизнь стала бы намного проще…

– Да, – соглашается Сэм, – но мы бы померли со скуки. А в интим-магазинах скоро закончились бы вибраторы. – Она берет суповую миску и несет на крошечную кухоньку. – Я просто в шоке, что Рокси взяла да и выкинула такой фокус. Я надеялась, что у вас с Джеем наконец все сложится. В конце концов, я так и не переспала с Марком Оуэном, но должны же хоть у кого-то исполниться мечты юности.

– Может быть, лучше, если мечта останется мечтой, – устало говорю я, потом смотрю на часы и охаю. Пора ехать обратно в больницу и везти маме свежие журналы. – Я побежала, девочки. Надо еще забрать папу.

От курительных палочек в магазине распространяется запах лаванды.

Сэм сует мне целую пригоршню.

– Отлично помогают расслабиться. Судя по твоему виду, лишними не будут.

Я бросаю палочки в потрепанный старый рюкзак.

– Спасибо. Правда, не уверена, что успею ими воспользоваться. В понедельник я еду к Шарлотте, чтобы познакомиться с каким-нибудь титулованным вырожденцем и наконец обрадовать маму.

– Думаешь, поможет? – недоверчиво спрашивает Сэм.

– Шарлотта полагает, что я по крайней мере развеюсь.

– Возвращайся поскорее, ладно? – Сэм целует меня в щеку. – Без тебя тут всё не так. И на сей раз обещаю не сдавать твою комнату.

Шагая по главной улице Тэпли, я гадаю, как бы объяснить Сэм, что жизнь уже никогда не станет прежней. Шарлотта груба, но права: пора меняться.

Сев в машину, я тянусь на заднее сиденье и беру рыбацкий свитер Джея. Как ребенок зарывается в одеяло, так и я зарываюсь лицом в колючую шерсть и втягиваю едко-сладкий запах. Потом кладу свитер рядом и смаргиваю слезы.

Пора двигаться дальше. Иного выхода нет.

Беда не приходит одна

– Элли, это ты? – кричит папа, как только я вставляю ключ в замок. – Зайди в кабинет на минутку, ладно?

Я бросаю ключи на полированный столик у лестницы, едва не разбив старинную вазу с розами, и по привычке присаживаюсь на нижнюю ступеньку, чтобы разуться. Пускай мама в больнице, но я не в силах нарушить правила, которые она вдалбливала в меня в течение двадцати с лишним лет.

Прошлепав по выложенному клетчатой плиткой полу, я открываю дверь кабинета ногой в носке. Духота стоит страшная. Пускай на дворе лишь сентябрь, но папа жарко топит камин, и в кабинете запах яблоневых дров смешивается с едким ароматом трубочного табака.

– Как дела, па? – Я целую его в темя. Волосы у отца редеют, виднеется детски розовая кожа. Сидя в любимом кресле, которое мама давным-давно выдворила из гостиной, он выглядит усталым и как будто уменьшившимся. – Ты обедал?

– Нормально… – Он нетерпеливо машет рукой. – Не важно. У нас беда.

У меня пересыхает во рту.

– Мама?…

– Нет, детка, не пугайся, не мама. Шарлотта. Барни только позвонил, он в ужасе. Лотти, насколько я понял, отправилась кататься и упала. Она сейчас в Бейсингстоке, со сломанной ногой и какими-то внутренними повреждениями. Барни говорит, у нее адские боли.

– Бедная Лотти! – Я пытаюсь говорить сочувственно, хотя и думаю втайне, что психи, которые носятся по полям на бешеных лошадях, заслуживают неприятностей.

– Ты же знаешь Барни, – продолжает папа, рассеянно разглаживая указательным пальцем складки на газете. – Он без жены с ума сойдет.

Я знаю характер Барни. Он, мягко выражаясь, темпераментен. Шарлотта удерживает его стальной рукой и оправдывает мужнины эскапады тем, что он художник. Ага. Артист весьма оригинального жанра.

– Мама будет волноваться, – говорит отец. – Прямо сейчас ей точно не нужны такие новости. Ты же ее знаешь. Она будет рваться в Хэмпшир к Шарлотте, хотя должна отдыхать и набираться сил перед химиотерапией.

– Почему у меня такое ощущение, что ты не решаешься сказать что-то очень неприятное? – спрашиваю я.

Папа вздыхает:

– Ты же знаешь маму, детка. Нельзя, чтоб она нервничала. Она потребует, чтобы кто-нибудь поехал туда и занялся близнецами.

Я согласна. Пускай Шарлотта наймет Суперняню. Или сдаст их на неделю в колонию для несовершеннолетних. Там с этими очаровательными малютками будут обращаться именно так, как они заслуживают.

– А Барни?

Он, конечно, дурак набитый, но, полагаю, в присутствии отца даже Тристан и Изольда не в состоянии разрушить дом до основания.

– Шарлотта сказала, завтра он уезжает. Он пишет портрет какого-то футболиста и его жены. Деньги на дороге не валяются… – Папа берет со стола трубку и выколачивает (еще один пережиток, давным-давно изгнанный мамой из гостиной), а затем принимается набивать золотистым виргинским табаком. Давний и весьма успешный способ уходить от разговора. Беседы по поводу моих школьных отметок и споры о допустимой длине юбки начинались с того, что папа выколачивал трубку.

– Ты хочешь, чтобы я поехала туда, не дожидаясь следующей недели? – Сердце у меня обрывается. Сосуществование с Тристаном и Изольдой сделает Бедлам приятной опцией. Двадцать четыре часа с этими чудовищами – и любому понадобится комната с мягкими стенами.

– Я, несомненно, буду тебе очень признателен, – соглашается отец, затягиваясь так энергично, как утопающий глотает воздух. – Нельзя же, чтобы мама все время нервничала. И потом Барни поклялся вернуться через два дня. И домработница поможет.

Сомневаюсь, поскольку дети Шарлотты действуют на домработниц, как репеллент на комаров. Ингрид – последняя в длинной череде совершенно не отличимых друг от друга домработниц. Судя по нервному тику, который я наблюдала у нее, когда мы виделись на свадьбе Аннабель, она вряд ли успешно справляется с детьми, лошадьми, собаками и грудой неоплаченных счетов. С другой стороны, не представляю, как буду справляться я. Причем мне даже языковым барьером не отговориться.

Но как отказать папе? Я по-прежнему переживаю из-за проблем, которые навлекла на родителей, испортив свадьбу Аннабель, а затем став своего рода местной кинозвездой. Если такова расплата, я должна принять ее без единого упрека.

Или хотя бы не слишком жаловаться.

Вскоре мы с «Эстер» уже ползем в Хэмпшир под звуки «Аббы». Я еду медленно, в тщетной попытке отсрочить неизбежное, и уже сбилась со счету, сколько раз другие водители, наконец обгоняя, демонстрировали мне средний палец. Но Элли Эндрюс так просто не испугаешь, и к тому же я крашу ногти, стоя на перекрестке, а значит, все пальцы у меня заняты. Лучше приберегу накопленную ярость для племянника и племянницы.

Лишь в седьмом часу я сворачиваю на извилистую дорогу, ведущую к Кеттон-Плейс.

– Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли… – цитирую я сквозь зубы, пока бедная «Эстер» грохочет, переваливаясь в выбоинах. Вдоль дороги растут темные купы рододендронов, которые заслоняют свет и царапают бока. Пучки густой травы торчат между колеями, словно зеленые островки среди огромных луж. Повсюду ощущение запущенности и беспорядка. Я вздрагиваю. Не знаю, на что Шарлотта и Барни тратят деньги, но уж точно не на поддержание подъездной дороги в порядке. «Неудивительно, что Шарлотта разъезжает на “лендровере”», – думаю я, цепляясь за руль и морщась, потому что от тряски подпрыгивает грудь.

Свернув, я с облегчением выезжаю из сумрака и вижу облупившийся фасад Кеттон-Плейс. Хотя историки по нему с ума сходят (зал тринадцатого века, часовня дореформаторских времен), он больше всего похож на классический дом с привидениями. Шарлотта и Барни занимают лишь одно крыло особняка, потому что в остальной части здания потолок может обвалиться на голову. Не сомневаюсь, что в последний раз Кеттон-Плейс ремонтировали в Средние века.

Я еще не оправилась после последнего визита. Меня не только заперли в конюшне, но и целый вечер терзали историями о призраках. Приятное, славное развлечение, когда сидишь в уютно освещенной кухне, – зато часом позже, лежа в старинной кровати с пологом и коченея от холода, ты вздрагиваешь от каждого незнакомого звука. Когда какая-то закутанная фигура скользнула в комнату и угрожающе остановилась в изножье, я чуть не умерла. И негодяй Тристан тоже, когда откинул капюшон и обнаружил свое мерзкое веснушчатое лицо. Шутка перестала казаться гаденышу такой смешной, когда тетя Элли схватила его за горло.

– Элли! Ну наконец-то!

Из двери вылетает фантастическая фигура с растрепанными седыми волосами и очками, которые едва держатся на переносице. Барни Кеттон, мой зять, модный светский художник и совершенный безумец, чуть не отрывает дверцу «Эстер», горя желанием поскорее извлечь свояченицу из машины. Видимо, обстановка в доме и впрямь накалилась.