Хиона рассмеялась и, тут же спохватившись, как бы ее не упрекнули в чрезмерной экзальтированности, сделала легкий реверанс.

— Для меня большая честь видеть вас, ваше сиятельство, — скромно произнесла она, но глаза девушки сияли по-прежнему.

— Ну-ка дайте мне вас рассмотреть, — потребовал герцог.

Она ничуть не оробела, а, наоборот, раскинула руки, воскликнув:

— Да пожалуйста! Мы с бабушкой так ждем ваших похвал!

Хиона была одета по последней моде, но герцог не мог оторвать глаз от ее лица. Он видел, как смягчилась острая линия подбородка и скул, а блеск глаз и волос свидетельствовал о том, что она больше не голодает, ничего и никого не боится и счастлива. Произошло чудо, на которое он надеялся!

Герцог молчал, и Хиона взволнованно спросила:

— Вы разочарованы?

— Как я могу быть разочарованным? Бабушка замечательно поработала своей волшебной палочкой.

Войдя следом за ним, Люсьен приветствовал бабушку.

— Я очень рада видеть тебя, дорогой мальчик, — сказала герцогиня. — Хочу познакомить тебя с моей гостьей, о которой, я думаю, ты много слышал, но еще ни разу ее не видел.

— Да, мы никогда раньше не встречались.

Люсьен протянул руку. И улыбка, появившаяся на его лице, уничтожила следы разгульной жизни последних дней.

Герцог запоздало поцеловал бабушку в щеку и заметил:

— Я полагаю, ты потратила на Хиону целое состояние?

— Ты полагаешь правильно. Но мы с мисс Хионой собираемся потратить еще больше.

— Если, конечно, я могу себе это позволить, — сказала тихо Хиона, прежде чем герцог успел ответить.

В ответ на вопрос, который содержался в этой фразе, герцог взял ее под руку и повел к стеклянной двери террасы.

— Могу я оставить тебя с Люсьеном, бабушка? Пусть он тебя развлечет, а мне надо сообщить кое-что важное Хионе наедине.

— О, я как раз хочу послушать Люсьена, — ответила герцогиня и одарила внука такой улыбкой, перед которой никто не смог бы устоять, несмотря на ее преклонный возраст. — Мне очень жаль, что тебе пришлось так жестоко и без всякой необходимости страдать, — ласково сказала она.

Уводя Хиону из гостиной, герцог был уверен, что до их возвращения Люсьен выплеснет бабушке все свои несчастья, та посочувствует ему, проявит сострадание — это как раз то, что ему сейчас надо.

Знаток человеческих характеров, герцог понимал, что для Люсьена ожидание тяжелее, чем разочарование. Он ждет момента отмщения сэру Джарвису и Клэрибел.

Несомненно, они приставали к нему с расспросами — почему его больше не интересует Клэрибел и что с ним происходит.

Но в свое оправдание он ничего не мог им поведать.

«Ну бабушка его успокоит», — с надеждой подумал герцог.

Он провел Хиону через террасу вниз, в розарий, и они направились к беседке, укрытой жимолостью и розами.

Внутри беседки на скамейках лежали шелковые подушечки, приглашавшие отдохнуть. Они опустились на скамейку, и герцог, повернувшись к Хионе, вновь — в который раз! — отметил, что она не только одна из самых прелестных женщин, которых он когда-либо видел, но и самая необыкновенная из них. Вообще-то он немного побаивался, что стоит ей одеться по моде, как греческие черты, которые так ему нравились, исчезнут или будут едва заметными. Но вышло все наоборот: она стала еще больше походить на гречанку. Ее серые глаза, обращенные к нему, были полны обожания, которого ему так не хватало.

— Что вы хотели мне сказать? — еле слышно произнесла она.

— У меня кое-что для вас есть. — С этими словами герцог протянул бумаги, полученные от мистера Мидлтона перед отъездом из Лондона.

Хиона взяла их дрожащими пальцами, а когда стала читать, Алверстод увидел, какое волнение охватило ее. Несколько секунд она не могла произнести ни слова, а потом тихо, едва слышно сказала:

— Это правда… Я знала…

— Очень помогло то, что вы точно назвали месяц и год. И указали место — окрестности Дувра.

Она снова и снова перечитывала бумаги, словно желая лишний раз убедиться в том, что то, о чем она мечтала, реально существует и лежит перед ней.

Хиона подняла на герцога серые глаза. Свет счастья, струящийся из них, почти ослепил его.

— Как вам это удалось? — спросила она. — И как мне отблагодарить вас?

— Я знал: это вас обрадует.

— Гораздо больше, чем я способна выразить словами. Да, я знала, что дядя лжет, что он порочит мою дорогую маму, и у меня было такое чувство, будто меня обливали грязью.

— А теперь вы готовы вознестись на вершину Олимпа, не так ли? — с улыбкой спросил герцог.

— Но только с вами, — быстро проговорила Хиона. — Потому что без вас мне страшно…

Он понял, о чем она недоговаривает; и тихо сказал:

— Ну это уже вопрос времени. Ваш дядя будет полностью скомпрометирован и никогда больше не сможет угрожать вам.

— Я просто не могу в это поверить…

— Тогда доверьтесь мне, — сказал герцог. — Вы останетесь пока у моей бабушки, и никто не должен знать, кто вы на самом деле.

— Ее сиятельство так добра ко мне, я очень счастлива. Но в то же время я боюсь подвергать вас опасности.

— Вы все еще думаете обо мне?

— Конечно, — ответила она. — Разве я могу думать о ком-то другом? Если бы не вы, меня бы, возможно, уже не было в живых…

Последние слова она произнесла с дрожью в голосе, и он понял: это от вполне реальных переживаний.

— Вы должны забыть прошлое, как и Люсьен — происшедшее с ним. Поэтому постарайтесь проявить к нему доброе участие. Ему так нужна ваша помощь.

— Ваша бабушка сказала, что в последнее время он вел себя не слишком достойно. Я понимаю, он пытается забыться и скрыть свои страдания от других.

— Верно, — согласился герцог, — но это не идет ему на пользу. И я прошу вас: если сможете, попытайтесь его отвлечь.

Он чувствовал на себе ее вопросительный взгляд, но она не задавала лишних вопросов, а просто попросила:

— Пожалуйста, расскажите, чем вы занимались в последнее время. Какие новости в парламенте?

Герцог удивился ее интересу, но все же рассказал и о биллях, принятых в палате лордов, и про речь, которую он собирается там произнести.

— А здоровье его высочества действительно неважное? — поинтересовалась она, когда он закончил.

— Да, очень плохо, — ответил герцог. — Думаю, его дни сочтены.

— Значит, регент станет королем? — предположила Хиона. — Я недавно подумала, что нет ничего труднее ожидания, я испытала это на себе. Отец всегда говорил в таких случаях: надо запастись терпением…

Герцог засмеялся:

— Этим вы сейчас и занимаетесь?

— Я не знаю, как насчет терпения… — уклончиво ответила Хиона, — по-моему, у меня не слишком хорошо получается.

— Тем не менее вы прекрасно выглядите и не похожи на серую тень, которую я когда-то обнаружил на поваленном дереве.

— В мечтах я воображала, как вы идете ко мне. В тот момент я не поняла, но сейчас отчетливо вижу: вы были окружены сиянием Аполлона!

— Звучит очень поэтично, — признал герцог.

— Да. И вот поэтому… — Хиона остановилась. Герцог вопросительно посмотрел на девушку.

— Не сочиняете ли вы стихи? — спросил он.

На щеках девушки вспыхнул легкий румянец.

— Да, я не собиралась говорить, но стихи посвящены вам. Я попыталась выразить свои чувства. В стихах это проще, чем в прозе…

— О, я польщен! И когда я смогу увидеть их своими глазами?

— Никогда!

Он удивился, а она объяснила:

— Они не столь хороши… Потому что нет слов, даже поэтических, достойных вас. Я написала страницу и порвала. Мне было стыдно, что я не в состоянии выразить словами свои чувства.

— Может, виноват английский? — предположил герцог. — Попытайтесь по-гречески.

— Ах! — воскликнула она, всплеснув руками. — Какая замечательная идея! Именно так я и поступлю. И тогда, я думаю, мне не будет неловко показать их вам.

— С нетерпением стану ждать, — сказал герцог. И задумался: а есть ли среди его знакомых женщин сейчас и были ли в прошлом, кто бы мог написать о нем стихотворение на греческом?

Однако герцог забыл о другом: он должен побудить Хиону сосредоточиться не на нем, а на Люсьене.

Когда они вышли в сад, герцог приказал:

— А теперь делайте так, как я говорю. Попытайтесь помочь Люсьену. Может быть, даже и хорошо для него — обрести любовь и потом ее потерять. Сейчас он очень страдает.


Герцог удивился — бабушка настолько хорошо себя чувствовала, что спустилась ужинать вместе со всеми.

Вечером Хиона вышла на террасу, а через секунду к ней подошел Люсьен. Опершись о каменную балюстраду, они тихо говорили.

Герцог не слышал о чем, но, без сомнения, в голосе Люсьена не было мрачных оттенков, как в последние две недели.

— Очаровательная пара, — удовлетворенно заметила герцогиня.

— Да, оба очень хороши собой, — согласился герцог.

— Хиона красива, уравновешенна, что и нужно молодому человеку вроде Люсьена, — продолжала герцогиня. — Очень приятное создание. Слуги просто обожают ее, да и собаки, и лошади тотчас бегут на ее зов.

— Да, исключительная девушка, — согласился герцог.

— Я счастлива, что она здесь. В общем-то я даже лучше себя чувствую.

— Я всегда говорил, что у тебя ничего серьезного. Тебе просто скучно.

— Ну с Хионой не соскучишься! И, если бы даже она не была героиней столь интригующей истории, которая вполне могла стать основой увлекательного романа, я все равно бы считала ее очаровательной.

Герцог понимал, это — высокая похвала из уст бабушки, редко хвалившей молоденьких женщин, и подумал: Люсьену ничего не стоит потерять голову от новой любви.