Наконец, мы подходим к последней картине, «главному блюду» выставки.

Я не могу оторвать глаз.

Только не сердитесь на меня сейчас, потому что мне необходимо описать вам эту картину. Она потрясающе эротична и невероятно красива в исполнении, но в ней присутствует что-то еще. Почти чувствуется, будто картина ожила и живет, глядя на тебя, нежно мурлычет. Скрытая загадочность и эмоции, как бы выхлестываются наружу и превращаются в вполне осязаемую энергию, от которой мой желудок сжимается. Я испытываю такое же чувство, когда читала заметки Ланы. У меня возникает неприятное ощущение, что в картине что-то спрятано, и я не могу этого разглядеть, также как я ничего не могу узнать о вещах, которые хранятся в темноте.

На картине я сижу в саду, который выглядит настолько пышным и волшебным, что зритель видно подумает, что это должно быть Рай. Я обнаженная, мои ноги широко раздвинуты, голова слегка наклонена, рот приоткрыт, и глаза таинственно прикрыты в приглашении, но это не бесстыдное приглашение любого наблюдателя, чтобы войти в меня. Они не посмеют, потому что большая кобра обвивает мое тело и ноги. Ее капюшон раскрыт и пасть агрессивно открыта, она яростный охранник, охраняющая мой вход.

Я вспоминаю его слова: «Красота может быть опасной, она может измучить и даже раздавить, и может стать ужасающей красотой».

Картина называется «Адам и Ева». Казалось бы, я — Ева, а Адам — Кобра, но здесь и находится скрытый смысл: настоящее полное имя Вэнна – Куинн Адам Баррингтон. Внизу картины есть маленькая карточка: «Не для продажи».

Я не поворачиваюсь к нему и не говорю, что картина прекрасная, чтобы не удешевить ее значение, высказываясь о ней в вслух. Пусть все останется так, и пусть он думает, что его искусство оставило меня безмолвной.

— Мое искусство появилось не на пустом месте. Оно пришло, как вспышка ... после тебя. Спасибо.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он выглядит невыносимо грустным. Я очень хочу обнять его, но знаю, что сейчас это будет неправильно. Позже. У меня есть планы на этого мужчину. Я не знаю, что он видит в моих глазах, но отходит назад.

— Давай вернемся. Я представлю тебя всем.

Я киваю, и мы выходим из огороженной экспозиции, возвращаясь к сверкающей толпе. Лана подходит ко мне, у нее на шеи висит подвеска с умопомрачительным большим розовым бриллиантом в виде капельки. После приветствия она отходит, и я улыбаюсь и киваю, улыбаюсь и киваю, я не отношусь к тем людям, которые любят посещать все возможные экспозиции и выставки. У меня все время в голове прокручивается и стоит перед глазами его последняя картина «Адам и Ева» — то выражение, отображенное на моем лице, преувеличенно пухлые губы и ужасающая свирепость Адама между моих ног. Вэнн пытается удержать меня рядом с собой, но я обращаю внимание, что все эти люди хотят поговорить именно с ним. Некоторые женщины даже смотрят на меня косо. Они тоже хотят стать звездами, и видно предполагают, что я монополизировала его. Через некоторое время, косые взгляды становятся совсем утомительными, и я отрываюсь от Вэна. Мои ноги сами собой ведут меня назад к картинам.

Его картины заставляют меня вспомнить, высказывание, еще со школьных времен, Оскара Уайльда «Выявить искусство и скрыть художника — цель искусства».

Я начинаю сначала осматривать экспозицию, но сейчас с другими людьми, перешепчивающимися обо мне, тихое бормотание стоит в воздухе, обсуждая воздействие его картин, к счастью, менее интенсивное. Сейчас мои ощущения не такие, как первый раз, не настолько перегружены, и я могу больше впитать и понять. До меня доносятся обрывки разговоров.

— Цвета напоминают Эда Байнарда в его картине «Цветы, которые говорят», но фон похож на Мураками.

Женщина заявляет, что они «страшные, и чувствуется какая-то неизбежность, как на дороге, которая ведет к аварии, и ты в ужасе, но все равно это притягивает тебя». Мужчина, говорящий помпезным голосом, заставляет меня остановиться и прислушаться. «Отлично, но слишком много раболепного внимания к красотки».

Он как раз относится видимо к тем интеллектуальным снобам, которые объявляют банку с экскрементами, как инновационным произведением великого искусства. Вэнн показал то, что и хотел показать, что красота является не легкомысленной вещью, в виде симпатичной открытки или обертки шоколада с картиной Моне. Вэнн пытался донести, что красота, может и способна приводить в ужас. Вам не захочется смотреть на череп, несущий зло, или плотоядный цветок, но ведь они тоже прекрасны. Вэнн стал мастером красоты, странной красоты.

Ко мне подходит мужчина и встает рядом.

— Итак, вы — муза.

Я смотрю на него. Ему где-то около тридцати или чуть-чуть побольше, весь его вид говорит, что он потрясающе успешный в своих способностях, что сделает его совершенно бесполезным на необитаемом острове. Но здесь, он словно принц, с двумя бокалами шампанского. Он из типа тех парней, которые с удовольствием установят шест для стриптиза у себя в спальне.

— Сэм Шепард, — представляется он. — О чем они говорят? Что не видят унитаза.

Я улыбаюсь, думаю про себя, что Вэнн бы засмеялся, оценив шутку, позже я расскажу ему об этом.

— Последняя картина... интересна, не правда ли? Вы думаете в ней есть какой-то скрытый смысл? Общественный комментарий на нашу распутную жизнь? Или... — его глаза вдруг меняются, начиная раздевать меня. Я цепенею от неистовства в его взгляде. Никто никогда не смотрел на меня так. — Не хотели бы вы иметь полный кошелек денег, и ужин со мной в Париже?

Вдруг рядом со мной появляется Вэнн. Я выдыхаю, так от его слов у меня просто перекрыло кислород. Сэм улыбается Вэнну.

— Я спросил мисс... — он мельком смотрит на меня. — К сожалению, не совсем расслышал ваше имя, какой тайный смысл скрыт в той картине, и есть ли он вообще.

Вэнн поднимает подбородок, и я замечаю краем глаза, как напрягаются его скулы. Он не улыбается и выглядит рассерженным. Я ловлю себя на мысли, что никогда не видела его таким, хотя и осознаю, что в основном видела его только снисходительным или страстным. Такой новый Вэнн вызывает у меня недоумение. У меня полный сумбур в голове, и еще то, что говорит этот человек, точно зная, что я с другим. Это трудно, не связывать меня персонально с Вэнном.

— Тебя это так волнует?

— Я бы хотел купить ее.

— Она не продается.

— Я готов заплатить больше, гораздо больше, чем цена, которую предложат другие.

— Не продается, — повторяет Вэнн плотно сжав губы и обняв меня за плечи, и начинает отворачиваться, чтобы уйти.

— Триста тысяч, — громко говорит Сэм. И сейчас я прекрасно понимаю, что он просто пьян.

Вэнн подталкивает меня вперед, когда другой тонкий голос, из толпы говорит:

— Однозначно пять миллионов.

Возникает удушье, я чувствую, что мне не хватает воздуха.

Вэнн останавливается и оборачивается, чтобы взглянуть на обладателя голоса, все головы поворачиваются туда же. Невысокий худой мужчина, полностью одетый во все черное. Его лицо тонкое, заостренное и смертельно бледное, глубоко посаженные глаза блестят, словно темные драгоценные камни. Он кажется каким-то маленьким и незначительным, но я вдруг начинаю бояться его. Я не могу объяснить, почему у меня появляется такой сиюминутный и безотчетный страх, но я чувствую, как Вэнн напрягся. Стоит долгая напряженная тишина, которая кажется бесконечной. Я знаю, что выражение «можно услышать, как муха пролетит» — старое и избитое клише, но оно действительно очень подходит для данного момента.

Я ощущаю движение воздуха рядом с собой, и вижу Блейка, вставшего рядом. От него исходят волны мощи и неимоверной силы, он словно непоколебимая скала, в виде поддержки Вэнну. Я чувствую, как Вэнн расслабляется, и мой страх, отшелушивается от меня, как старая кожа. Это самое удивительное ощущение, иметь кого-то вроде Блейка «на своей территории», если можно так сказать, потому что точно знаешь, чтобы не случилось, он выйдет победителем.

— Монфорт, — холодно говорит Блейк.

Монфорт приветствует его легким поклоном головы, уголки его рта кривятся, в нем есть что-то очень злое даже гротескное. Я чувствую, как мурашки бегут у меня по спине и меня начинает колотить дрожь.

— Поздравляем. Это прекрасная картина... мистер Вульф. Мы гордимся вами, — он преднамеренно усилил паузу, потому что прекрасно знает, что Вэнн является Баррингтоном.

— Спасибо.

— У вас есть мое предложение, если вы все-таки решите продать картину.

Вэнн кивает.

Монфорт обращает свое внимание на Блейка.

— Ваш отец был бы доволен вами. Заезжайте ко мне в сигарную комнату.

— Если выкрою время.

В этот момент я четко понимаю то, что сказал Вэнн Лане, является абсолютной правдой: «Братство продолжит в том же духе держать великих мира сего за яйца для пользы Эль. Тебя не пригласят, также, как и меня. Блейка будут приглашать всегда в качестве почетного гостя…»

Мужчина в черном недовольно кривит губы, у него появляется жесткое выражение, его темные глаза останавливаются на мне.

— Я желаю вам хорошего вечера, мисс Сугар, — затем он поворачивается и уходит, исчезая словно бесшумная черная тень.

— Молодец, Вэнн, — мой взгляд возвращается к ним, Блейк улыбается своему младшему брату. И в этой улыбке такая гамма чувств. Вэнн заметно успокаивается, вокруг нас толпа начинает шептаться и приходит в движение, все приходит в норму. Лана пробирается сквозь толпу, она морщит лоб от волнения и страха.

— Все нормально?

Блейк обнимает ее за талию и игриво рычит:

— Конечно. За исключением того, что ты не была рядом со мной. Где ты была?