Хармий: Искушаешь.

Гедеон: Еще немного, и кому-нибудь из горожан придет в голову здравая мысль: прийти и убить нас. Тебя. И открыть ворота Бетулии ассириянам.

Хармий: Открыть ворота.

Гедеон: Люди уже не люди, когда все мысли их только о еде и воде. Они пресмыкаются и алчут и не помнят закона.

Хармий: Закона.

Гедеон: Так что там за слова про пять дней? Ответь нам, Озия.

Хармий: Озия.

Гедеон: Быть может, ты сам полезешь на стену с оружием в руках и одолеешь ассирийскую громаду в одиночку?

Хармий: В одиночку?

Гедеон: Я-то, бывает, восхожу ночью на стену. И вижу огни, огни, костры до края земли, слышу барабанный бой, визгливые голоса труб. Плеск воды под горой у нашего источника, который они оскверняют теперь, разоряют без нужды. О-о, у них-то воды в избытке! Яростные крики и хохот иногда доносятся. Их слишком много, Озия. Мы все равно не выдержим осады.

Хармий: Все равно.

Озия: Гедеон, жажда, как я погляжу, не сказалась на твоем красноречии. Но что прикажешь делать, если Иоаким, великий священник, сам сидючи в Иерусалиме, не велит сдаваться? И ты это знаешь. Все мы это знаем. А что до того, чтобы с оружием в руках лезть на стены, так я слишком стар и слаб – с трудом держу посох, и голова моя клонится то и дело.

Хармий (клюет носом): То и дело. Голова.

Озия: Но я не стыжусь своей телесной немощи, потому что соображение пока еще при мне.

Хармий: Потому что.

Гедеон: Ты что-то придумал? Нашел какой-то выход?

Хармий: Какой-то.

Озия: М-да! Гедеон и Манассия! К вам обращусь. Вы сюда не зря званы, уважаемые! И ты, Хармий, послушай, коли еще не спишь! Вы еще не знаете, что сегодня перед рассветом явился посланный от Олоферна.

Гедеон: Что ты сказал?

Озия: Что слышал. Кто-то бродит ночью по стенам и любуется ночными огнями и спит потом, будто праведник, а кто-то занят делами. Так вот. Олоферн, по словам посланного, предлагает нам послабление в обмен на женщину. У него, видишь ты, плоть взыграла, у молодца.

Хармий: Плоть…

Гедеон: О! Вовремя взыграла. Сыщем женщину, да хоть десяток! Сами побегут, дщери Евины. Какая удача, Озия!

Озия: Они-то побегут. Но Олоферн-то требует одну, самую прекрасную. Он хочет Юдифь.

Хармий: Хочет.

Манассия: Юдифь? Мою Юдифь?! Мою?!

Озия: Полагаю, что твою, Манассия. Вряд ли его привлекла косоглазая вдова торговца пряностями, что живет на Ослиной улице. Или та сухая рыба, что замужем за водоношей Михой. Или слабоумная дочь пекаря Симеона. Других Юдифей в Бетулии нет, насколько мне известно. К тому же твоя Юдифь и впрямь редкостная красавица. Такой не сыскать от моря до моря. И все теперь зависит от твоей жены.

Манассия: Но как же так?

Хармий: Так…

Манассия: Отдать жену?! Отдать ассириянину, варвару какому-то, на поруганье? Бесчестье! Горе!.. Но, послушай-ка, Озия. С чего это он взял, варвар этот, что есть такая красавица Юдифь? Во сне она ему, что ли, явилась?

Озия: А я вам говорил, что Ахиор – шпион? Говорил или нет? Тот юноша сладкоречивый, которого связанным нашли у ворот Бетулии? Тот самый Ахиор, что наплел нам с три короба небылиц о своем сочувствии народу Израиля, о готовности принять нашу веру и уж к обрезанию готовился?

Гедеон: И вдруг исчез. Так он – шпион?

Озия: А я вам говорил! Но… это оказалось к лучшему. Прости, Манассия, теперь мы можем купить себе воды.

Хармий: Ух!

Манассия: Воды? За чашку воды моя жена должна отправиться на поруганье, лечь с варваром?

Озия: Ложились и за меньшее.

Хармий (заинтересованно): Э-э? Когда это?

Озия: Гедеон, ты старше Манассии и должен быть мудрее. Скажи племяннику.

Гедеон: Манассия, послушай. Я ли не уважаю твою Юдифь? Да и кто в городе ее не уважает, не восхищается ее красотой? Она мне племянница, как и ты. И Озия ей как отец. И не за чашку воды ты отдаешь ее – за спасение Бетулии. Тут нет бесчестья. Это подвиг, Манассия.

Манассия: Я не желаю таких подвигов. Позор! Позор на мою голову! Да лучше б я умер от солнечного удара три года назад, да лучше б Юдифь не выхаживала меня тогда!

Гедеон: Манассия, что толку убиваться, уж все решено, и ты это сам понимаешь. Но, Озия! Когда это ты был так прост, чтобы обмен совершать баш на баш? Ты что-то придумал, старый хитрец?

Озия (самодовольно): А вы как думали?

Хармий: Как.

Озия: Вот мой замысел: когда Олоферн расслабится, утолившись, тут-то ему и конец. Юдифь должна его убить. А что армия без полководца?

Хармий: Что?

Озия: Правильно, Хармий. Ничто.

Гедеон: Слушай мудрейшего, Манассия.

Озия: Мы ведь не век в осаде просидим. Иди, поговори с Юдифью. Пусть готовится, пусть снимет власяницу, пусть принарядится в льняные одежды, чтоб Олоферна пуще прельстить. Пусть наденет цепочки, браслеты, серьги, умастится елеем и… И что там еще положено делать знатной женщине, чтобы показать себя. А это – тебе в утешение.


Озия протягивает Манассии объемистый сверток.


Манассия (отворачивает угол свертка, вздыхает, смотрит): Пусть будет так.


Идут к выходу. Озия провожает. Остается один Хармий. Озия оборачивается к нему.


Озия: Ты, Хармий, что-то хочешь мне сказать?


Хармий молчит. Озия приближается к нему, наклоняется над сидящим, вглядывается.


Озия (с досадой и в раздражении): Вот те на! Он скончался, негодный! Самое место. И кто здесь есть такой сильный, я вас спрашиваю, кто вынесет это вон?!


Голос за сценой:

«Иудифь сказала им: послушайте меня, и я совершу дело, которое пронесется сынами рода нашего в роды родов. Станьте в эту ночь у ворот, а я выйду с моею служанкою, и в продолжение дней, после которых вы решили отдать город нашим врагам, Господь посетит Израиля моею рукою. Только не расспрашивайте о моем предприятии, потому что я не скажу вам, доколе не совершится то, что я намерена сделать».

Сцена вторая

Дом Манассии. Юдифь встречает вернувшегося с совета мужа. Тот суетливо откладывает в темный угол принесенный с собой сверток, стараясь, чтобы она не заметила. В продолжение сцены иногда из дверного проема выглядывает Лия, старая служанка Юдифи. Она подслушивает и строит рожи.


Юдифь: Что ваш совет, Манассия? Что путного придумали старейшины? Мы спасемся? Слух прошел, что был посланный от Олоферна? Предлагается мир?

Манассия: Ммм… Слух. Слухи распространяются быстрее заразы. Ну да, был посланный. Тут такое дело… Я расскажу тебе, жена. Тебе нужно это знать. Ты помнишь этого юношу, Ахиора? Того, что мы нашли связанным у стен Бетулии? Того, кого якобы выдали ассирияне, потому как он вел в лагере неподобающие на их взгляд речи о богоизбранности нашего народа, о том, что надо оставить в покое евреев и не воевать с ними, так как это грех против их Бога?

Юдифь: Как же, помню. Он так переживал, этот Ахиор. Его утешили и расхвалили. Угостили. Он, признаюсь теперь, Манассия, смущал меня. Так смотрел! Молитвенно.

Манассия: Молитвенно.

Юдифь: Ну да, мне так показалось. А потом он пропал. Все думали – погиб, упал в ущелье, волки съели.

Манассия: Ну так не упал и не съели. Он был шпион.

Юдифь: Шпион? Что в Бетулии делать шпиону? После того как ассирияне оставили нас без воды?

Манассия: Шпионы, как им положено, высматривают. Он и высмотрел. Молитвенно.

Юдифь: Брешь в защите? Ужасно!

Манассия: Какую там брешь? Мы же, как сама знаешь, особо и не защищаемся. Нас гора защищает и ущелье, по счастью узкое настолько, что погибельно для любой армии, если двинется по нему. И один человек способен защитить город, а стало быть, и путь на Иерусалим.

Юдифь: Тогда что же он высмотрел?

Манассия: Э-э-э… Тебя, видишь ли.

Юдифь: Не понимаю.

Манассия: Где ж тебе, женщина. Понимать – занятие мужчин. Занятие женщин – послушание.

Юдифь: Я это с младенчества затвердила, и ты об этом знаешь. И что же?

Манассия (страстно): А то, что ты прекрасна как… как… лилия, заря и все такое прочее. Власа, ланиты, стан… В общем, понимаешь.

Юдифь: Манассия, что это с тобой? Мы вроде бы в беде и постимся который день. И молитвы возносим, и всесожжения совершаем. А согрешим – Господь отвернется от нас совсем. Или нет? Власа, ланиты, стан… Ты что же, хочешь, чтобы я… разделась? Прямо сейчас?