Первой сдалась она. В этом не было ничего необычного. Удивительно, что ей удалось так долго продержаться.

— Мне просто хотелось помочь тебе, Норри. Хотелось доказать, что ты не один.

Норт зажмурился. Лицо исказилось от острого желания.

— Спасибо, — вдруг шепотом сказал он.

Она ожидала чего угодно — криков, ругани, гнева, но только не благодарности.

Поэтому Октавия сказала первое, что пришло на ум:

— Всегда пожалуйста.

Норт пересек мизерное расстояние между ними и опустился перед ней на колени. Ухватившись за подлокотники, Норт придвинул ее к себе вместе с креслом.

— Если ты еще хоть раз так меня испугаешься запру тебя на чердаке и не выпущу, пока ты не превратишься в старую калошу. Я ясно выразился?

Она не удержалась и усмехнулась, несмотря на мрачность его тона.

— Да, Норри.

— Отлично. — Норт дотронулся до ее щеки. — Господи, как я рад, что с тобой ничего не случилось, Ви.

А потом он завладел ее ртом, и Октавия не успела придумать, что сказать в ответ. Ее губы приоткрылись, встречая его язык. От него отдавало вкусом бренди, вкусом мужчины и еще чем-то, что она боялась больше никогда не ощутить. Это был вкус ее драгоценного Норри.

Ее руки оказались у него под сюртуком, ощущая жар и силу тела через рубашку и жилет.

Норт погладил ее лицо, шею, плечи. Его пальцы прошлись по спине. Пока Октавия возилась с пуговицами на его жилете, он расстегивал крючки на ее платье.

Она ласкала его язык своим языком. Пила Норта, как пьют воду, и все равно не могла напиться.

Оторвавшись от ее губ, он скинул жилет и отбросил в сторону рубашку.

Норт был само совершенство. Во всем мире не было ничего прекраснее этих массивных плеч, этой мощной, как крепостная стена, груди. И все это принадлежало Октавии.

— Как ты хорош! — выдохнула она. От бренди и от желания заплетался язык.

Норт улыбнулся и потянул ее платье с плеч.

— Только хотел сказать тебе то же самое.

Норт стянул с нее платье и отбросил в сторону, чтобы оно не путалось в ногах. За платьем последовала рубашка. И теперь Октавия сидела в кресле — парчовая обивка холодила кожу — только в подвязках и чулках. Их он оставил. Наверное, ему так нравилось.

— Какая красота! — прошептал он, проведя руками по ее бедрам, а потом поднялся выше. Ее груди теперь лежали у него в ладонях. Большими пальцами он потер соски, и Октавию горячей волной затопило желание. Она невольно застонала. Не в силах отвести взгляд, она наблюдала, как под его лаской розовые соски темнели, твердели, становясь похожими на маленькие камешки. Они просто просились к нему в рот. Ей хотелось, чтобы Норт пососал и помял их, чтобы они зазвенели от наслаждения и боли.

Словно услышав ее мысли, он взял один сосок в рот, поиграл с ним языком, слегка покусал, и Октавия замотала головой и прижалась к Норту, чтобы он не смог прекратить эту сладостную пытку. В глубине билось желание, которое мог утолить только он один.

Норт погрузил в нее палец, и Октавия охнула, оцарапав щеку о его небритый подбородок. Стало приятно и немного прохладно, но это не облегчило ноющую боль внутри. Она стала только острее. Бедра задвигались в такт его проникающим движениям. Но только этого было недостаточно.

— Будь моим, — шептала Октавия ему в ухо. — Сделай меня своей.

— Спустись на пол.

Даже если вдруг ей захотелось бы отказать ему, услышав гипнотический тембр его голоса, она не смогла бы устоять. Держа ее за руку, Норт отдвинулся, а она съехала на пол, как будто тело у нее расплавилось от внутреннего жара и стало текучим.

Норт не сказал ни слова. Просто положил руки ей на плечи и развернул к себе спиной, слегка подтолкнув вперед.

— Возьмись за подлокотники, — хрипло приказал он. Октавия послушалась. Сердце неистово заколотилось, когда она сообразила, зачем это.

Чувство, связывавшее их, было настолько тяжелым и плотным, что становилось страшно. Если он возьмет ее со спины, это будет чересчур, это будет слишком пронзительно. Как бы то ни было, ее трясло от желания заполучить его навсегда. Чтобы избавиться от напряжения, чтобы можно было отдаваться, и доверяться ему, и нуждаться в нем.

Господи, какое это было прекрасное и острое чувство! Изо всей силы вцепившись в кресло, она вибрировала, как скрипичная струна, которую слишком сильно натянули. А он продолжал мучить ее. Его опытные пальцы находили такие укромные места, о которых она и не догадывалась. В конце концов ей пришло в голову, что она сейчас умрет от наслаждения.

Октавия прогнулась еще больше, добиваясь, чтобы он вошел в нее. Норт не двинулся.

— Пожалуйста! — Ей было все равно, что она умоляет. Она будет молить его, если ему этого хочется.

Горячее влажное дыхание коснулось ее уха.

— Хочешь, чтобы я вошел в тебя, Ви?

— Да-а-а! — О Господи, чего же он добивается?

— Чтобы я заставил тебя визжать?

— Да, пожалуйста! — Визжать, рыдать, верещать — все, что угодно, лишь бы помог ей разрядиться.

— Скажи, что любишь меня.

Значит, вот что ему нужно. Если ему хочется слушать эти слова, она будет их твердить.

— Я люблю тебя, — забормотала она. — Я люблю тебя!

Он вошел в нее одним резким движением. Октавия, испытывая благодарность, не удержалась и вскрикнула.

Он проникал все глубже. Он двигался все быстрее. Их стоны зазвучали в унисон. Октавия цеплялась за кресло, бессвязно умоляя не останавливаться, входить дальше, жестче и быстрее.

А потом вся вселенная взорвалась. Уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить крик, Октавия отдалась уносившему ее водовороту удовлетворенного желания.

Норт у нее за спиной замер. Из горла вырвался громкий стон. Крепко удерживая ее за бедра, Норт выплескивался в нее. Потом рухнул ей на спину, прижимаясь телом и не разъединяясь с ней.

Какое-то время они так и оставались соединенными. Дыхание успокаивалось. Наконец он выскользнул из нее и отодвинулся. Тогда она смогла пошевелиться.

Октавия уселась на ковер. Она ощущала легкость, какой давно не было. Норт чувствовал то же самое.

Октавия подползла к нему и устроилась рядом, положив голову на грудь.

— Я люблю тебе, Норри, — тихо проговорила она.

— Спасибо.

Что? Подняв на него глаза, она нахмурилась.

— Ты не это собирался сказать.

В его улыбке была грусть.

— Я знаю.

У Октавии замерло сердце. Она смотрела на Норта, на глазах закипали слезы. Неужели она ошиблась? Может, она не так уж хорошо знает его?

— Ты не любишь меня, да?

— Ты для меня — все. — Голос был необычно хриплым. — Но я не смогу дать то, что тебе хочется, пока не уверюсь, что твоей жизни ничего не грозит.

Подхватив платье, она вскочила.

Норт тоже поднялся, натягивая брюки. Полуобнаженный и такой чертовски красивый, он попытался успокоить ее. Октавия оттолкнула его, влезая в измятое платье.

— Октавия, пожалуйста.

— Нет! — Она вывернулась из его ласковых рук. — Так не пойдет, Норт! Ты не можешь пользоваться моей любовью и ничего не отдавать взамен.

У него перекосилось лицо.

— Я думал, что отдаю.

Засовывая руки в рукава, она кинула на него уничтожающий взгляд.

— То, что было сейчас, не любовь, разве я не права? Для любви требуется, чтобы любили двое.

— Я ведь уже говорил. Как только выяснится, что ты в безопасности, я дам тебе все, что ты хочешь.

Он что, ненормальный?

— Значит, до тех пор ты будешь отдавать то, что сам считаешь нужным? Этого мало. Я разорвала помолвку ради тебя, Норт Шеффилд. Я приняла решение только в надежде на то, что ты ответишь мне тем же. А ты сейчас стоишь тут и нагло утверждаешь, что мне нужно подождать. Я уже ждала двенадцать чертовых лет!

— Тогда почему нельзя подождать еще немного? Я не прошу ждать год, Ви. Дождись, пока я не возьму Харкера.

Она вгляделась в него. Что-то необычное было в глубине его светлых глаз. Что-то незнакомое во взгляде.

— Ты чем-то напуган. Он кивнул:

— Это Харкер.

Она покачала головой, прижимая к груди сорочку.

— Нет. Ты боишься меня, а не Харкера. Ты думаешь, что я отвергну тебя, как раньше тебя отвергало общество.

Норт побледнел, но не стал ничего отрицать.

— По положению я ниже тебя.

— Ты ниже меня по уму! Потому что это самая большая глупость, какую я от тебя слышала.

— А что, если в один прекрасный день ты пожалеешь о своем выборе? Ведь ты можешь выйти за человека, который стоит тебя. За человека, который обеспечит тебе достойную жизнь.

— Единственный человек, который может дать мне то, что я хочу, — это ты! А сейчас уходи. — Голос Октавии задрожал. — Возвращайся, когда решишь жить, не оглядываясь на то, что думают другие.

— Ви…

Она не стала слушать. Повернулась к Норту спиной и направилась к двери. Потом остановилась и посмотрела на него. Сердце разрывалось.

— Вот тогда и возвращайся, Норри. Я, может, тебя дождусь.


* * *


Так что же она хотела сказать этим «может, дождусь»? Шутит, что ли? После всего, что у них было, после того, как она разорвала помолвку ради него?

Норт размышлял, пока наемный экипаж тащил его по освещенным улицам Мейфэра. Октавия не шутила, выставляя его за дверь. Ей было по-настоящему больно, когда он отказался признать, что любит ее.

Дело не в том, что ему не хотелось признаться ей в любви. Просто такими словами мужчины не разбрасываются. Во всяком случае, не должны разбрасываться. К признанию нужно подходить ответственно. Клясться можно только тогда, когда уверен, что исполнишь клятву. А сейчас, пока Харкер утюжит улицы, Норт не был уверен ни в чем. Харкер и так представлял для нее угрозу. Но если ему станет известно, что они с Нортом собираются соединиться, он не колеблясь попытается использовать Октавию как оружие.