* * *

Это чудо, но последние две недели в «Ателье Эдем» прошли гладко. Не придумав ничего другого, я вернулась к тем порядкам, которые завела, когда Сайрус уехал в Калифорнию, и от которых отказалась, когда он вернулся. По утрам мы с Максом работали вдвоем. Днем на час-другой забегала Сара. И все бы ничего, если бы не мрачное неудовольствие Лили.

С тяжелым сердцем я запретила ей показываться у Макса. Но что было делать? Сайрус ни в коем случае не должен проведать о моей независимости — тем более теперь, когда мне стало ясно, что за свою свободу я готова драться. Слава богу, дурное настроение Лили можно было списать на переходный возраст. Она дулась, бросала на меня угрюмые взгляды. Словом, вела себя как типичная одиннадцатилетняя девочка. Конечно, было обидно, но я знала: все обойдется, мы помиримся.

Не успела я оглянуться, а ноябрь уже на исходе, и мы с Максом бережно заворачиваем в папиросную бумагу последний костюм. Мы так торопились, голова была занята только одним: еще строчка, еще пуговица. Ни о чем другом не думали. И вдруг все закончилось — делать больше нечего, швейные машины молчат. Ателье погрузилось в такую плотную тишину, что ее можно было пощупать.

— Получилось! — прошептала я, разорвав безмолвие мастерской. Макс закрыл картонную коробку крышкой, и у меня вырвался нервный смешок. Мы не только выполнили заказ вовремя, мы сохранили все в тайне от Сайруса. — Просто не верится.

— А мне верится. — По глазам Макса я видела, что он гордится нашей работой.

Я протянула руку, но Макс привлек меня к себе и крепко обнял. И странное дело: только что я была счастлива, а тут вдруг скисла. До меня дошло, что эта глава нашей жизни завершена. К концу подошла короткая интерлюдия, временная передышка от серых будней. Костюмы упакованы и готовы к отправке, официально Макс — пенсионер. «Ателье Эдем» закрывает двери, и причин приходить к человеку, которого я любила, как отца, больше нет.

— А теперь что? — пробормотала я, уткнувшись в толстый шерстяной свитер. От Макса шел чистый, свежий запах. Такой же чистой и свежей была моя жизнь, пока меня защищали стены ателье. — Не хочу, чтобы все кончилось.

— Я тоже. Мне так хорошо стало, когда ты вернулась. Очень я по тебе скучал.

— Я уже не смогу расстаться с тобой снова. — Меня начало трясти.

Макс взял меня за плечи, отодвинул от себя.

— Хочу показать тебе кое-что, — сказал он. — Только обещай, что не рассердишься.

Я настороженно свела брови, но Макс не сводил с меня тревожных глаз. Я медленно кивнула.

Он повернулся к стоящему у стены столу, выдвинул средний ящик. Вытащив коробку с конвертами и прочим канцелярским хозяйством, углубился в недра ящика и извлек какую-то фотографию.

— Вот. Это тебе.

Я озадаченно взяла в руки глянцевитый прямоугольник. Это была моя фотография.

Молодая девушка, почти ребенок. Распущенные волосы, распахнутые глаза, синяя футболка топорщится на тощих, выпирающих ключицах. Ох… Из меня словно весь воздух выкачали. Не из-за того, что объектив выхватил и сохранил миг ушедшей юности, нет. Из-за синяка.

Я слегка отвернулась от камеры, и в объектив угодила моя скула, распухшая, багровая. Нешуточная отметина. Даже смотреть больно. Буквально чувствуешь, как горит и ноет щека.

— Хорошо помню, когда ты меня снял. Сайрус запретил мне общаться с вами, и я пришла за своими вещами. Ты тогда еще нас вместе с Еленой несколько раз щелкнул. Не понимаю только, зачем было этот кошмар оставлять. У тебя же куча отличных фотографий. С выпускного и свадебных…

Макс опустил голову:

— Оставил, потому что тут вся правда.

— Какая еще правда?! Я же говорила: в душе оступилась.

— Старо как мир, — отмахнулся Макс. — Могу еще добавить, из той же оперы: «На лестнице споткнулась. С велосипеда упала. На льду поскользнулась…» Все это мы с Еленой слышали не один раз. И не верили. Никогда.

— Чему это вы не верили? — весело вмешалась ворвавшаяся в «Эдем» Сара.

Она прикатила на пикапе Дэвида — чтобы перевезти коробки с костюмами. Я хотела сменить тему, но Сара уже углядела фотографию у меня в руке.

— Это ты? — Она с любопытством заглянула мне через плечо.

— Да, только… — Слова замерли у меня на губах. У нее был такой взгляд.

— Матерь божья! — От улыбки не осталось и следа. — Как только у этого чудовища рука поднялась! Совсем еще ребенок…

Я так привыкла выгораживать его, что тотчас ринулась возражать:

— Сайрус тут ни при чем!

Ложь резанула слух. Точно ножом по стеклу провели. Внутри что-то перевернулось. Во что превратилась моя жизнь?

— Господи! — вырвалось у меня. Не знаю, что стало тому причиной — взгляд ли Сары, правота ли ее слов: на фотографии действительно была почти девочка, — но только я впервые осознала, насколько все скверно. — О господи, нет!

Сара крепко обняла меня, уткнулась лбом мне в висок.

— Но… как же это? — задохнулась я. — Почему?

Подошел Макс, обнял меня с другой стороны.

— Это значит, я была такой… Как же я могла?.. Как он мог? — бормотала я.

— Вот именно, — мрачно заметила Сара. — Как он мог? Меня это и раньше возмущало, а оказывается, это безобразие тянется уже столько времени! Какая мерзость!

— Двенадцать лет, — уточнила я. Никто не спрашивал, но мне было важно расставить все точки. — Двенадцать лет Сайрус меня мучает. Оскорбляет. Унижает. И бьет. Когда не в духе, он… Как мальчишка, который силы своей не знает.

— Знает он свою силу, — сказал Макс. — И прекрасно умеет владеть собой в любых других ситуациях. А с тобой просто дает себе волю, сознательно.

Я зажала рукой рот — то ли слезы удержать, то ли новые упреки, не знаю. Возврата нет. Макс и Сара все знают. Теперь мне не списать на собственную неуклюжесть ни одного синяка. Теперь им единого взгляда довольно будет, чтобы распознать, что Сайрус снова распустил руки.

Страшненькая мысль. И успокаивающая. Я больше не одна. Как птица, долго прожившая в клетке, я со страхом взирала на приоткрывшуюся вдруг дверь своей темницы. Достанет ли у меня смелости улететь?

* * *

Наступили непростые дни. Лили как объявила мне бойкот, так по-прежнему и не разговаривала. Позвонить Максу или Саре? Вроде бы самое разумное, но духу не хватало. Они все про меня знали, и я сама себе казалась грязной, испорченной.

К тому же Сайрус все это время был на удивление спокоен, что все только усложняло. По дому разлилась тревожная тишина. По временам за столом, под стук ножей и вилок, я робко поднимала глаза на мужа и натыкалась на внимательный взгляд. Сайрус улыбался чуть заметно, с некоторым даже дружелюбием, но глаза были холодные, цепкие.

«Не к добру эта ледяная задумчивость. Ему все известно!» — думала я, но держалась так, будто все в порядке, а чуть что — оправдывалась надвигающимся праздником.

Прайсы с неизменной торжественностью отмечали День благодарения, а вся подготовка ложилась на меня. Из Атланты со своим новым мужем прилетала мать Сайруса; бесчисленная родня съезжалась в крошечный городок, откуда пошел их род, со всех концов страны. Мы с Сайрусом закатывали шикарный праздник, достойный упоминания в журнале «Лучшие дома и сады».

И все же каждый раз День благодарения оборачивался нелепым событием с демонстрацией коллекции семейных грехов. Но Прайсы — воспитанные люди, мы вежливо отворачивались, когда дядя Теодор перебирал лишнего, а тетя Роза пускалась в пространные рассуждения на тему «как трудно нынче найти приличную прислугу». Сайрус даже терпел своего нагловатого отчима, Уолта. С помощью внушительного количества виски.

В самый День благодарения, когда стали подъезжать гости, я пребывала в страшном напряжении — по-моему, это в глаза всем бросалось. А Сайрус встречал гостей с таким рвением и натужным радушием, что уж лучше бы просто заперся у себя в кабинете. Мне спокойнее было бы. Но делать нечего, и я завязала бантом шикарный передник и растянула губы в подобии улыбки. Если переживу этот семейный праздник Прайсов, мне вообще ничего не страшно.

— Здравствуйте, Диана. — Я чмокнула в щеку свекровь.

Та критическим оком обвела сверкающие чистотой столы, вытянула из салатницы морковку, понюхала осторожно, откусила кусочек.

— Надеюсь, индейка у тебя органическая. — Диана изъяснялась тихим и вкрадчивым, но не допускающим возражений голосом. — Уолт сейчас на особой диете.

— Вы бы меня предупредили, я бы что-нибудь сообразила специально для него.

— Теперь уж поздно. — Диана выплыла из кухни. Но прежде обожгла меня красноречивым взглядом. Откуда, скажите на милость, мне было знать о новой диете Уолта? И тем не менее смысл этого взгляда сомнений не вызывал: «Могла бы и сама поинтересоваться!»

Каждый из Прайсов явился со своими капризами и претензиями. Тетя Роза разобиделась на погоду — слишком, мол, слякотно на улице. Дядя Теодор остался крайне недоволен качеством и количеством виски. Лили и та ворчала. Я приготовила на десерт три разных торта, но, видите ли, не испекла ее любимого, с изюмом и взбитыми сливками.

— Но ведь кроме тебя его никто не ест, — пыталась я урезонить дочь. — А на следующей неделе я специально для тебя испеку целый торт. И ты его весь съешь.

— Ничего мне не надо! — оскорбленно ответила Лили и умчалась к себе.

Готовясь к приему, я аккуратно подписала и расставила карточки с именами, но, когда все стали рассаживаться, немедленно выяснилось, что мой порядок никого не устраивает. Прайсы живо перетасовали карточки и уселись где кому вздумается. А я в результате оказалась между вечно пребывающей не в духе свекровью и погруженным в мрачную задумчивость мужем. «Дай, Господи, терпения», — мысленно попросила я, садясь на свое место.

Сайрус прочел что-то из Библии. Я особо не вникала. В его устах Святое Писание всегда отдавало металлом, казалось суровым и осуждающим. Ничего общего с душевной историей про любовь, которую рассказывали Макс и Сара. Бог Сайруса представлялся мне требовательным надзирателем, которому я не доверяла.