Дом Сары выделялся чудесным цветником во весь палисадник. Цветы буйным водопадом вырывались из ящиков под окнами столовой и пестрой рекой заливали все пространство перед домом, до самого тротуара. И даже дальше — бурые ростки тунбергии пробивались сквозь трещины в асфальте. Несмотря на холода, они упорно цеплялись за жизнь. В самом деле, кого (при хорошей-то хозяйке) может остановить такая ерунда, как мороз и толстый слой асфальта?

Дело у меня было серьезное, но, поднимаясь на крыльцо, я не могла сдержать улыбки: даже осенние хризантемы у Сары были под стать ее характеру — такие же яркие и живые. Однако, когда Сара, не дожидаясь звонка, распахнула дверь, никакой живости в ней я не заметила. Сара была словно воду опущена.

— Сара! — Я испугалась, в жизни не видела ее такой. — Что случилось?

Сара шагнула мне навстречу, захлопнув за собой сетчатую дверь.

— Я всю ночь не спала. Все думала о том, что произошло в кофейне. Мне стыдно. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Проклятый мой язык! Но я совсем не хотела…

— Перестань. — Я взяла ее за руку, чтобы остановить эту лавину извинений. — Это я должна просить у тебя прощения. Поэтому и пришла. Нельзя было так реагировать.

— У тебя были все основания. Это я налетела на тебя со своими идиотскими догадками… да еще прилюдно! О чем я только думала? Другой такой никчемной пасторской дуры свет не видывал.

Я невольно улыбнулась:

— А что, среди пасторских дур проводят конкурсы? И лучших награждают?

— Даже не сомневаюсь. Где-нибудь сидит комитет, состоящий из семнадцати подкомиссий, и следит за каждым нашим шагом. И хорошие пасторские жены — те, что играют на пианино и в совершенстве овладели искусством выпекания просфор, — получают золотую звезду за каждое доброе дело. А потом эти золотые звезды подсчитывают, и тогда… — Сара скривила губы и дернула плечом, дескать, сама знаешь, что тогда.

— Похоже, ты много размышляла на эту тему, — засмеялась я.

— Ты не понимаешь. Когда я выходила замуж за Дэвида, я ему говорила: не получится из меня настоящей пасторской жены. А он меня не слушал.

— Ты для него — идеал.

И это еще мягко сказано. Всякому, кто хоть раз видел их вместе, было ясно, что Дэвид Кэмперс без ума от жены. Да и как иначе? Бывало, примчится она в церковь, когда воскресная служба уже началась, тащит по центральному проходу своих десятилетних близнецов, а сама улыбается так, что вокруг становится светлее. Сара притягивала окружающих, никто не мог устоять перед ее обаянием. И муж знал об этом лучше всех.

Меня кольнула зависть. А Сайрус? Любил ли он меня когда-нибудь так же, как Дэвид любит Сару? Вряд ли. По-моему, так никто и никогда меня не любил.

Я подавила вздох.

— В общем, мы обе повели себя глупо. И мне правда совестно. Ты мой… — Я чуть было не сказала «единственный друг», но сама себя оборвала — это прозвучало бы чересчур душещипательно. Кроме того, ведь еще есть Макс. И Лили.

Сара закончила фразу за меня. Только чуть изменив ее. Вышло замечательно.

— Ты мой лучший друг! — Она жарко обняла меня. — Прости, что обидела тебя.

— Лучший друг? — вырвалось у меня.

— Конечно. — Сара отстранилась и серьезно заглянула мне в лицо. — Ты не такая, как все, Рэйчел. Пойми меня правильно, наши «библейские» дамы, они милые. Но тебе иногда не кажется, что они какие-то… фальшивые? — Ее миловидное лицо изобразило притворный ужас. — Что я такое говорю! Ну разве я не права? Я отвратительная пасторская жена.

— Я не проболтаюсь ни одной живой душе. Но если говорить о том, кто фальшивый, а кто нет, то перед тобой королева обмана. Вся моя жизнь — одна большая фальшивка, а я — гнусная лгунья.

— Это другое. — Сара покачала головой, неодобрительно поджав губы. — Ты не прикидываешься, что все распрекрасно. Ты просто держишь обиды в себе. Потому я и заговорила о Сайрусе. Решила, что тебе нужно знать, что ты не одна.

Я задумалась. Разве я ждала чьей-то помощи? Надеялась, что кто-нибудь приглядится и поймет, что моя блестящая с виду жизнь прогнила насквозь?

— Наверное, ты права, — сказала я наконец. — Не знаю почему, но я так больше не могу. Поэтому выложила все начистоту Лили, поэтому работаю у Макса…

Глаза Сары округлились. Господи, ну кто меня тянул за язык! Никто же не знает, что я работаю у Макса. Никто не должен знать, что я вообще работаю…

— Ты ведь никому не скажешь? — взмолилась я. — Если до Сайруса дойдет…

— Никому, обещаю! — перебила меня Сара. — Даже Дэвиду. А кто такой Макс?

Вопрос поставил в тупик.

— Кто такой Макс? — повторила я. Как рассказать о человеке, который уже однажды спас меня, а теперь спасает во второй раз? Нет таких слов. Да и история слишком длинная. — Будет лучше, если ты сама с ним познакомишься.

Сара взяла меня под руку:

— Ну как? Теперь легче?

Я взглянула на наши переплетенные руки — светло-розовый, в цветочек, рукав Сары поверх моего темно-синего свитера — и улыбнулась.

— Теперь просто замечательно.

* * *

Макс и Сара с первого взгляда понравились друг дружке. Не успела Сара войти в заднюю дверь ателье, как Макс уже покатывался над ее шутками. А когда после школы в ателье завернула Лили, Сара была уже полноправным членом нашей бригады и вовсю орудовала отпаривателем, который только что освоила.

— Шить не умею, хоть вспорите меня ножницами, а пар выпускать — всегда пожалуйста! — И она хохотала над своим диковатым каламбуром.

Лили всегда любила Сару и после крепкого объятия засыпала ее вопросами о будущем представлении. В церкви готовились ставить живые сцены Рождества Христова — с катанием на санях, запряженных лошадью, с горячим сидром. Лили напрашивалась на роль ангела. Ходили слухи, что Дэвид придумал, как перенести ангела со стога сена (представление должно было состояться на ферме) до двойных дверей конюшни. Лили хотелось летать.

— Ну, не знаю, — притворно вздыхала Сара. — Ты из ангельского материала?

— Определенно — нет. — Я дернула Лили за хвостик и подмигнула.

— Это как посмотреть. — Макс бросил на меня многозначительный взгляд. — У ее мамы отличные ангелы получаются.

— У кого? У меня? Насколько помню, я в жизни не сделала ни одного ангела. Хотя, спорить не стану, в моей дочери есть что-то ангельское.

— Насчет Лили ты права, — заметил Макс. — А насчет других ангелов ошибаешься. Ты их постоянно делала. Елена даже как-то сфотографировала одного. Где-то он у меня тут, этот снимок… — Макс повернулся к висевшей над письменным столом доске и принялся шарить в пестроте покрывавших ее сверху донизу вырезок из журналов, рекламок пиццы, квитанций. Имелось там и несколько фотографий. Я заметила черно-белый свадебный портрет Уиверов и какой-то отпускной снимок в горах — Елена, молодая и хорошенькая, стоит на лугу, протягивая руки к горизонту.

Наконец под ресторанной салфеткой, исписанной мужскими мерками, Макс обнаружил то, что искал. Вытащил кнопку, с улыбкой полюбовался на фотографию и протянул мне:

— Видишь? Ты делала ангелов.

Поначалу я увидела лишь белый фон. Казалось, Елена сфотографировала просто свет. Потом, приглядевшись, я поняла — это сугробы чистейшего снега. В ослепительном сиянии солнца снежинки вырисовывались четко и рельефно. Можно было разглядеть неповторимый узор каждой. И кто-то, улегшись в сугроб, разметал этот снег руками и ногами. Получилось явственное очертание крылатого ангела.

— Снежный ангел, — невольно вырвалось у меня.

— Да, ты делала замечательных снежных ангелов, — подтвердил Макс. — У себя во дворе, а когда не хватало места, то и у нас. Этот снимок Елена сделала утром после особенно сильного снегопада. Ты, должно быть, посреди ночи выбралась на улицу, потому что, когда на следующий день из-за туч выглянуло солнце, оказалось, что нашу округу посетил целый сонм ангелов.

— Потрясающая идея! — Сара заглянула мне через плечо. — Мне ужасно нравится. Лили, думаю, ангелом будешь ты. У вас это наследственное.

Лили потянула меня за руку, чтобы тоже взглянуть на снимок.

— Ты делала снежных ангелов? — изумленно спросила она.

— А что тут такого удивительного?

— Просто после твоих рассказов я думала, что ты… — Лили поискала нужные слова, не нашла и только виновато пожала плечами. — Я думала, что тебе не очень-то весело жилось, когда ты была маленькой. Думала, ты ничего такого не делала.

— Даже в снегу не играла?

Лили наморщила нос:

— Вроде того.

Я призадумалась. Какие мои детские истории известны Лили? Макс поведал ей о нашей первой встрече — когда я пряталась от матери на дереве. А я рассказала про синее платье, про неудавшиеся печенья и кое-что еще про то, как мать оскорбляла и унижала меня. Ну и про вечную папину работу, которая не оставляла ему времени для меня. А что-нибудь хорошее я ей рассказывала? Что-нибудь такое, что заставило бы ее поверить: и в моем детстве бывали светлые дни?

Не о чем, по правде говоря, было рассказывать. Подружки? Имелись, конечно. Но их имена я забыла. Случались и радости, скрашивавшие серое существование, но случались так редко, что почти не поднимали настроения. Так что бы такое — хорошее, доброе — рассказать?

— Я думала, та ночь мне приснилась, — тихо призналась я. — Помню, как делала снежных ангелов, только считала, что это было во сне.

— Нет, это был не сон, — сказал Макс. — Я видел тебя. Как ты всю округу устелила ангелами.

— Ты видел?

Макс кивнул. На губах его гуляла улыбка, но глаза смотрели печально.

— Метель тогда разыгралась. Я услышал голоса на улице. Ну, думаю, застрял кто-то. А это вы. Ты и твой папа. Не помню, чтобы видел тебя такой счастливой.

Папа… Что-то зашевелилось у меня в душе. Страстное, отчаянное желание вернуться в то время, когда моя ладонь целиком пряталась в его руке. Как коротки были те дни и как непреодолима обида, что выросла между нами. Но на мгновение все дурное отлетело, как шелуха на ветру. Значение имело только одно: в ту ночь, когда он был мне очень нужен, он был рядом.