Фиона съела одну лепешку и вылезла из шалаша. У нее затекли ноги и болели суставы, но над головой голубизной сияло небо. Она привыкла умываться снегом, как бы холодно ни было. Умывшись, Фиона выпрямилась и огляделась.

Она увидела Дункана, занимавшегося лошадьми. Ее поразила мягкость и плавность его движений, движений человека, владеющего только одной рукой. Он научился ловко пользоваться ею, и складывалось впечатление, что не было ничего, чего бы он не мог сделать.

Его обезображенное лицо мешало ей уснуть, и она мало спала в эту ночь. Она притворилась спящей, когда он вернулся, потому что чувствовала его смятение и потому, что не могла избавиться от мыслей об ожогах и страдании, которое видела в его глазах. Бог мой, его глаза. В них было столько боли, что она передавалась и ей. Она даже не могла представить, как он страдал, как физически, так и душевно. Ее сердце переполняло сочувствие. Как ей хотелось внушить ему, что не шрамы заметила она, а увидела, какой он человек. Увидела его глаза. Они были так выразительны, так глубоки и полны страсти, взволновавшей ее. Дункан был немногословен, но с такими глазами, руками и губами слова ему не требовались.

Фиона понимала, что, вопреки всему, увлеклась этим мужественным человеком. Ее не смущало, что он арендатор, а она леди. Она говорила себе, что в Шотландии это имеет меньшее значение, чем в Лондоне.

Существовало что-то еще. Что-то не выходившее из ее головы, что-то как будто знакомое в этом человеке, которого она встретила всего лишь пару дней назад. Очень странно, но она чувствовала, как будто знает его давно.

Фиона смотрела, как Дункан устало поднимается по холму к построенному им шалашу. Он остановился, наклонился и, набрав большие горсти снега, бросил их в огонь. Фиона пробралась по снегу, чтобы помочь ему.

— Веселого Рождества! — с улыбкой сказала она.

Дункан лишь мельком взглянул на нее.

— Веселого Рождества. — Повязка скрывала его глаз, голова замотана шарфом, шляпа надвинута на глаза.

— Так мы доберемся сегодня до Блэквуда? — спросила она, чтобы завязать разговор.

— С Божьей помощью — да.

— О, какая великолепная новость! Я все замерзаю и замерзаю. А как вы чувствуете себя этим утром, мистер Дункан?

Дункан поднялся и взял под мышку меховой коврик, под которым они спали.

— Хорошо. — Он начал снимать парусину с каркаса. Фиона бросилась помогать ему.

— В этом нет необходимости, — сказал он.

— Простите, сэр, но чем скорее мы все здесь уберем, тем скорее тронемся в путь.

Дункан настороженно посмотрел на нее.

— Да, — согласился он.

Фиона улыбнулась и продолжила стаскивать парусину.

— Но мы аккуратно сложим ее и положим в повозку, ибо я отказываюсь прятаться под ней, — весело сообщила она. — Во-первых, я хочу погреться на солнышке.

Дункан стиснул зубы и отвернулся.

Но Фиону это ничуть не смутило.

Когда же они наконец выехали на дорогу, Фиона уселась рядом с Дунканом и принялась болтать как сорока, пытаясь развлечь его рассказами о Лондоне. Раз или два ей показалось, что ее истории забавляли его, но, кроме редких насмешливых замечаний, Дункан ничего не произнес.

У Фионы начало разыгрываться воображение, как это часто с ней случалось. Сожалел ли он о тех страстных поцелуях, которым они обменялись? Сожалел ли о том, что она увидела его лицо? Может быть, в его жизни с ним обращались очень плохо, и это сделало его таким скрытным. Сердце разрывалось при одной такой мысли, но она не могла не думать об этом. Возможно, она совсем не интересовала его. Не могла же она так ошибиться, неправильно истолковав его страсть?

Расстроенная, Фиона поступила так, как поступала всегда, — начала говорить. Она говорила и говорила, заполняя своими словами все пространство вокруг них и яркое синее небо.

Но непрерывный монолог утомил ее. Между тем день уже клонился к вечеру, а признаков Блэквуда все еще не появлялось.

— Мне представляется, что Блэквуд может показаться за каждым поворотом, — пробормотала Фиона, несколько упав духом.

— Проехать придется еще порядочно, — сказал Дункан. — Снег задержал нас.

При мысли о еще одной ночи с ним под звездным небом Фиону бросило в жар. И холод не пугал ее — скорее наоборот. Она почти надеялась, что это маленькое приключение никогда не кончится. В мистере Дункане было что-то впитавшееся в ее кровь. Еще одна ночь. От одной этой мысли Фиона испытывала приятное волнение, вдохновившее ее рассказать еще одну историю из лондонской жизни.

Как однажды она и леди Гилберт взяли фаэтон лорда Гилберта и поехали кататься в Гайд-парк.

— Его милость был просто вне себя, — говорила она, после того как объяснила, что обычно послушные лошади перестали слушаться ее твердой руки и случайно перепугали гулявших там пожилых женщин. — Его милость очень ясно высказал свое мнение, что леди не следует править лошадьми, и особенно гнать их с такой быстротой. На что леди Гилберт возразила, будто леди вообще должны это делать, ибо они внимательны, замечают все мелкие подробности и лучше всех умеют править лошадьми. Однако лорд Гилберт очень рассердился на нас обеих и пробурчал: «Видимо, все так и происходит в этой чертовой Шотландии, — сказала она, подражая голосу лорда Гилберта. — но это касается Лондона». И в самом деле, сэр, я чувствовала себя оскорбленной. Потому что действительно правила я, но разве это была моя идея? Мне бы и в голову не пришло пользоваться его собственностью…

Неожиданно Дункан положил свою большую руку на руку Фионы, и она на минуту лишилась дара речи. Она посмотрела на его руку. Дункан молча, по-своему, показывал ей, что в ее болтовне не было никакой необходимости. Фиона прекрасно понимала его.

Она перевернула ладонь и, сжав его руку, посмотрела на него. В его глазу мелькнула улыбка, и она снова увидела в нем что-то знакомое.

— Значит, сегодня мы не увидим Блэквуд, да? — сказала она, возможно, со слишком заметной надеждой. — Я знаю, прошлой ночью было очень холодно, но я… я была… прошлая ночь была…

— Фиона, — перебил Дункан, резко отводя свою руку, и теплота исчезла из его взгляда. — Есть вещи, которых вы не знаете.

Он говорил о своих ранах, и Фиона с жаром закивала, показывая, что понимает, о чем он говорит.

— Мне безразлично, Дункан. Для меня это не имеет никакого значения.

Казалось, он удивился и смутился.

— Я хочу сказать… я понимаю… понимаю, что ваше лицо…

Дункан мгновенно отшатнулся и отвернулся, скрывая лицо.

— Простите меня! — воскликнула она, увидев, какую боль причинила ему. — Но это, очевидно, тяжело для вас. А я хотела сказать, что мне это безразлично. Я…

— Фиона, — начал Дункан, останавливая лошадей. — Послушайте меня. Я должен сказать то, что вы должны знать…

— Веселого Рождества! Веселого Рождества вам!

Они оба вздрогнули, оглянувшись на голос, и увидели, как из леса вышли пять человек — двое взрослых и трое детей. У всех в руках были корзины.

Неожиданно Фиона поняла — они несли согласно обычаю на Рождество пшеницу и пироги для бедных.

Мужчина в заплатанном коричневом плаще вышел вперед. Когда он подошел ближе, его лицо озарила улыбка.

— Милорд! А я издалека и не узнал вас. Старческие глаза, — засмеялся он. — Милорд, как хорошо, что вы приехали на Рождество!

Этот человек принимает Дункана за кого-то другого, подумала Фиона и вопросительно посмотрела на него, ожидая, что тот исправит ошибку и представится. Но на лице Дункана, когда к нему подошел этот человек, она увидела только страдание.

— Мы посещали ваших арендаторов! — продолжал человек. — Снег слишком глубокий, и наша старая телега не проедет. Вы приехали в гости, милорд?

Неожиданно его глаза блеснули, он что-то понял и оглянулся.

— Карен! Карен, лорд приехал к нам в госту! — Его лицо сияло. — Мы не ожидали вас, лорд, а вы взяли и приехали.

«Лорд». Это слово медленно доходило до сознания Фионы, сначала как шепот, становившийся все громче и громче, и наконец истина открылась ей. Фиона вдруг поняла, почему Дункан казался ей таким знакомым. Лорд Дункан Бьюкенен! Он даже не скрывал своего имени, а она все равно не узнала его! Он все время стоял перед ней, слушая ее болтовню. А она была так поглощена этим приключением, что даже не узнала его!

Теперь Фиона смотрела на него, сосредоточив внимание на чертах его лица. Она так спешила увидеть и привыкнуть к шрамам, что не разглядела его лица. И Фиона действительно увидела багровую изуродованную кожу, свидетельство трагедии, сделавшей его еще более таинственным, чем она думала сначала. Она не смотрела на него по-настоящему вот до этой самой минуты.

Фиона чувствовала себя колоссальной дурой. Безмозглой, болтливой дурой. Как она могла питать какие-то чувства к мужчине, который однажды так грубо сравнил ее с сурком?

— Mi Diah, — тихо сказала она.

Дункан взглянул на нее. Она смотрела на свои колени, униженная своей безграничной глупостью.

— Фиона…

— Это для нас честь, лорд, — говорил встретивший их человек.

«Честь!» Честь принимать человека, который однажды оскорбил ее, а теперь еще и обманул!

— Уверяю вас, мистер Невин, это честь для меня, — сказал Дункан. Он дотронулся до руки Фионы. — Леди Фиона Хейнс, позвольте представить мистера Невина. Это мой арендатор.

Фиона с трудом заставила себя разогнуться, но все же выпрямилась. Она смотрела на мистера Невина, а в ее сердце и голове проносился ураган горьких отвратительных мыслей, от которого ее тошнило.

— Рад познакомиться с вами, мэм, — озабоченно сказал мистер Невин. — Дом у нас очень скромный, он вон там, за поворотом, но мы очень рады принять вас. Ceud mile finite, — добавил он по-гэльски, приглашая ее.