• Я имею право просить компромисса и достижения решений, приемлемых для всех. Я не должен быть тем, кто всегда уступает и прогибается под остальных.

   • У меня есть право на то, чтоб поддерживать отношения с людьми, а не с отношениями. То есть строить отношения с живыми, думающими и чувствующими людьми, а не с набором правил. И я имею право общаться не только со всеми вместе, но и с каждым по отдельности.

   • Я имею право ожидать, что планы, построенные вместе с партнёром не будут отменены в последнюю минуту только из-за того, что у его партнёра выдался тяжёлый день. Будучи дополнительным, я проживаю большинство своих тяжёлых дней в одиночестве и вправе ожидать что неожиданные изменения планов будут происходить в редких и действительно важных случаях.

   • Я имею право на сбалансированность того, что я вкладываю в отношения и того, что получаю в ответ.

   • Я имею право на отношение как к равной личности (что отлично от отношения как к равному партнёру). Я заслуживаю того, чтоб мои партнёры приходили ко мне, а не только я к ним. Мои вкусы, пристрастия, надежды не должны отвергаться только из-за того что я дополнительный партнёр.

   • В разумных пределах, я могу наслаждаться взрывами чувств и новизной отношений без чувства вины и извинений.

   • Я имею право на приватность. Детали физической близости или задушевных разговоров не должны распространяться в тайне от меня, а в идеале — без моего согласия. Это не означает права на тайны от других участников отношений, но я должен иметь возможность радоваться той же степенью базовой приватности, что и они.

   • Я имею право на то, чтоб мне всегда говорили правду. Право знать о страхах, сомнениях и огорчениях как только они возникают, а не только тогда, когда они становятся невыносимыми. Не надо говорить мне то, что, как вам кажется, я хочу услышать — скажите правду.

   • Я имею право на то, чтобы испытывать и выражать все свои чувства. Я прекрасно понимаю и принимаю тот факт, что роль дополнительного партнёра накладывает определённые ограничения (например, обычно семейные праздники и отпуска проводятся с основным партнером, возможность быть рядом и в горе и в радости для дополнительного партнёра обычно тоже ограничена), но это не означает, что я не буду разочарован и даже расстроен в такие моменты. Более того, роль побочного партнёра почти неизбежно связана с проблемами с уверенностью (особенно в начале) и могут возникать ситуации, в которых мне надо будет удостоверяться в отношении ко мне и моём месте в мире моего партнёра. Я обещаю сдерживать проявления чувства вины, вспышки ярости, обиды, но ожидаю от своего партнёра и его/её партнёров в разумных пределах принимать мои огорчения и разочарования.

   • У меня есть право на то, чтоб быть не просто приемлемым, но желанным для каждого в основных отношениях. Я имею право чувствовать, что я не проблема и не компромисс, а благо. Кому-нибудь это может показаться глупым, но если я нежелателен для партнёра моего партнёра — это не может не влиять на меня.

Ответ последовал незамедлительно. За одну ночь Декларация Прав Дополнительного Партнёра стала самой помещаемой страницей моего сайта. Она также порождала множество писем, при этом более пылающих ненавистью, чем любая другая страница до или после того.

Меня захлестнул поток писем и большинство из них были сердитыми. Множество, множество людей настаивали на том, что у дополнительных партнёров в отношениях не может быть каких либо прав. Как говорилось во множестве писем, дополнительным партнёром позволяется встречаться с кем-то только по милости основного партнёра этого кого-то. Эта милость является привилегией, которая может быть отозвана в любой момент. Дополнительные партнёры должны быть благодарны за то, что у них есть, и они определённо не имеют права ожидать большего. Значительное количество писем объединяла мысль, что если дополнительный партнёр хочет иметь право голоса, ему надо завести собственного основного партнёра. Значение имела только пара. Пара разрешала дополнительным партнёрам вступить в отношения, пара могла в любой момент вышвырнуть их. Ни у кого не может быть никакого права ожидать чего-либо от человека, уже имеющего основные отношения. Ничего и никогда.

Но среди возмущённых тирад, приходили и письма с благодарностью за то, что я сказал это. Люди рассказывали мне о своей жизни в роли дополнительных партнёров. Люди писали о том, как получив отказ в возможности влиять на свои отношения, они чувствовали полное бессилие. О том, как они оказывались под властью правил, говорящих о том, что им позволено и не позволено чувствовать. О том, как людей наказывали или полностью изгоняли из отношений, так как они преступно испытывали «неправильные» чувства.

Мне писали люди, на которых наложили вето без всякой причины. Те, кто никогда не мог ожидать, что партнёр придёт на свидание, так как свидание могло быть отменено в любой момент просто потому, что так сказал другой партнёр. О том, как люди оказывались покинутыми посреди свидания потому, что другой партнёр почувствовал одиночество и потребовал наконец вернуться домой.

Во всех этих историях снова и снова возникала одна и та же тема: к дополнительным партнёрам относились не вполне как к людям. Их чувства и потребности трактовались в лучшем случае как неудобства, а в худшем — как вина. Пары так боялись того, что новый партнёр плохо обойдётся с ними, что заранее плохо обходили с ним. То, что было бы сочтено недопустимым в отношении друга (и даже домашнего животного!) воспринималось в полиамурных отношениях как нормальное, даже необходимое.

Тем не менее эти письма терялись среди гневных тирад. Меня удивлял уровень ярости в некоторых из них. Полиаморное сообщество, похоже, было в целом не готово к множественным отношениям, расширяющим возможности всех их участников.

Я начал понимать, что ключевая проблема была очень простой — доверие. Целести любила меня, но не доверяла мне. Она не верила в то, что я искренне хотел быть с ней. Так как она не доверяла мне, она не могла доверять и моим любимым. Она считала, что любая из них может превратиться в ту, ради которой я её покину, в ту, которая захочет меня всего для себя самой.

Письма, которые я получал о Декларации Прав Дополнительного Партнёра, отражали недостаток доверия. Под всей это гневной риторикой было скрыто одно единственное опасение, написанное сотнями различных способов: Как без строгих правил я смогу верить в то, что любимые мной люди не покинут меня?

И я начал постепенно понимать ещё одно: нельзя любить без доверия. Правила и условия, которые хотела Целести, были созданы для того, чтоб смягчить мои остальные отношения, отрезать их от всего, что им было необходимо для жизни и развития, потому, что она не верила, что я действительно хочу быть с нею.


Три наихудших момента моей жизни случились в машинах.

Когда мы с Амбер поняли, что её переезд в Орландо не смог улучшить то, что он должен был улучшить, и расстояние только делает несчастнее нас обоих, она вернулась обратно в Тампу. Мы стали чаще видеться. Иногда она составляла мне компанию в моём офисе, где мы работали вместе, радуясь возможности побыть рядом.

Осенью 2003-го мы с Амбер ехали в офис. Мой мобильник зазвонил, когда мы пробирались через загруженные улицы центра Тампы.

— Алло? — сказал я.

— Это я, — ответила Целести. — Послушай. Я хочу, чтоб ты что-то сделал.

— Хорошо. Что именно?

Целести ответила после небольшой паузы:

— Того, что ты завершил отношения с Элейн недостаточно. Я хочу, чтоб ты прекратил и дружбу с ней. Начиная с этого момента, я хочу, чтоб ты никогда больше не разговаривал с ней. По любой причине.

Ослеплённый слезами, я заехал на парковку у фаст-фуда. Мне не верилось, что требование Целести было справедливым, уместным или разумным. Насколько я помню, я никогда не считал, что один участник пары может говорить другому отказываться от друзей. Даже когда я считал, что я не могу ожидать, что кто-то примет мою полиамурность и считал разумным, когда один человек контролирует любовные отношения другого, я никогда не думал, что потребовать от другого человека прекратить дружбу — нормально. На это я никогда не соглашался.

Но когда этот момент пришёл, я подчинился. Я сказал Целести, что не приму нового вето, но когда дошло до дела — я сделал это. Я заглянул в пропасть и зажмурился. Позвонил Элейн и сказал, что больше никогда не смогу с ней поговорить.

Амбер сидела со мной в фаст-фуде, обнимая меня, пока я плакал. Я больше ничего не помню об этом дне.

Понятное дело, Амбер была обеспокоена тем, чем могут обернуться для неё все эти события. Когда Целести потребовала прекратить дружбу с Элейн, стало ясно, что она хочет и готова тщательно контролировать все мои взаимодействия с другими людьми.

13

За несколько лет до этого, примерно тогда, когда Белла переехала в Атланту, Целести пришла ко мне с новым пунктом для наших соглашений. «Я хочу зарезервировать праздники только для нас.» Её родители переехали в Вирджинию. «Я хочу, чтоб мы провели с ними праздники. И я не хочу, чтоб с нами ехал кто-либо ещё. Только ты и я, хорошо?»

Так как её родители не знали о нашей немоногамности, это казалось разумным. Таким образом я согласился с тем, что все главные праздники и, в первую очередь, Рождество будут зарезервированы исключительно за Целести. Следующие полдюжины лет или около того я встречал Рождество в тесной и сыроватой гостевой комнате в подвале дома её родителей, изобретая способы избежать контакта со своими свойственниками. Я устанавливал свой большой и неуклюжий компьютер на шаткий деревянный столик, стоявший в ногах кровати. Гостевая комната была мала, нас двоих она вмещала с трудом. В ней была узкая кровать с жёстким матрасом, покрытым зелёным стёганым покрывалом, в которой нам едва хватало места для сна. Я проводил ночи на краешке, всегда опасаясь с грохотом свалиться на пол посреди ночи.