– Тебе не холодно? – обнимая Юлю за плечи, нежно целуя ее в изгиб шеи, участливо спросил он.

– Нет. – Она освободилась от его рук и как-то странно посмотрела на него. Глаза ее вызывающе блестели, и вся она задышала чем-то порочным и увлекательным.

Изогнувшись гибким красивым телом, щурясь и ласково улыбаясь, она, видимо решив, что в ее волосы может набиться сенная труха, запрокинула руки и, инстинктивно чувствуя, что эта ее поза сводит Сережу с ума, стала собирать распущенные волосы в узел.

Сережа не сводил лихорадочно блестевших глаз с ее выступающих холмиками грудей, со стройных, красивых, обтянутыми брючками ножек. Они были согнуты в коленях и чуть раздвинуты.

Юля перехватила его взгляд, как-то по-озорному посмотрела на него и сомкнула колени. Она, видимо, догадывалась, что это ее движение в еще большей степени возбуждает его. По ее губам пробежала еле уловимая загадочная улыбка.

Наконец, волосы были у нее уложены. Юля обхватила колени и, как бы спрашивая: «Ну, что же дальше?» – посмотрела на него. Ее ноздри расширялись от пряного запаха сухого и мокрого душистого сена, мелкая сенная пыль уже ассоциировалась у нее с чувственностью, возбуждала ее и приятно щекотала ноздри.

Ночь, проливной ливень, сверкающие молнии, раскаты грома и они, спрятавшиеся в стоге сена, все это придавало их любви особую новизну, свежесть и неповторимость.

Сережа горел. Пока она укладывала волосы, он не знал, чем занять руки, губы и теперь, сразу повалив ее на спину, стал горячо целовать в шею. Его руки сжимали, ласкали ей плечи, от чего она, все больше и больше возбуждаясь, сладостно застонала.

Через тонкую ткань блузки он не прощупал лифчика, – это совсем вскружило ему голову. Желая зацеловать, прижать к груди холмики ее грудей, он стал расстегивать, в очередной раз думая, почему человечество ничего более подходящего не придумало, выскальзывающие из-под его пальцев пуговки. Ему хотелось не просто распахнуть на ее груди блузку, а полностью сразу же снять ее, вновь в полной мере насладиться, обладать ее телом.

Не сопротивляясь, Юля прогнулась, блузка слетела с ее плеч. У нее мелькнула мысль, что блузку следовало, чтобы не помять, отложить в сторону, но Сережа, уже куда-то ее закинув, стаскивал рубашку с себя, а затем повалился на нее.

Юля издала негромкий, манящий, возбуждающий его сладостный стон. Отдаваясь его поцелуям, она как обычно запрокинула голову. У нее возникло желание быть зацелованной не только в шею, лицо, холмики грудей, но и в каждый уголок ее тела. Она, извиваясь, подставляла под поцелуи то руки, то груди, то плечи, а когда он спустился ниже и стал целовать животик, ее маленькие ручки зарылись у него в волосах. Они то прижимали его голову к животу так сильно, что он не мог дышать, то опускали ее для новых поцелуев.

Чтобы перевести дух, Сережа на мгновенье замер, и Юля неожиданно отстранила его. Он даже не успел сообразить, что к чему, как она перевернулась и легла на живот, подставляя ему для поцелуев спину.

Это было что-то новое в их любовной игре. Сережа на мгновенье замер, но скоро очередная волна страсти подняла их на гребень.

Он, словно искусный массажист, то, лаская, скользил ладонями вдоль позвоночника, то его руки прощупывали ей хрупкие ребрышки, то сжимали подрагивающие плечи, то опускались на бедра и ягодички, то вновь скользили ладонями вдоль позвоночника, а она постанывала.

А затем он грудью стал поглаживать ей спину, порой зажимая ее так сильно, что ей трудно было дышать, но пик наслаждения еще не был достигнут.

Словно подсказывая ему, что нужно сделать, Юля убрала из под себя прижимавшиеся к грудям ручки, разметала их по сторонам и лежала теперь на животе распростертой. Следуя сладострастному инстинкту, Сережа подвел свои руки под ее груди, и нежные холмики оказались у него в ладонях, которые он то нежно сжимал, то разжимал, а она, словно мурлыкающая кошечка, которую гладили, продолжала постанывать. Только вот как с нее стянуть обтягивающие ее ножки брючки, ведь в этой позе сделать это так неудобно!

И Сережа вдруг, крепко обхватив Юлю, и прижимая ее к своему телу, перевернулся. Теперь он лежал на спине, а она лежала спиною на его груди. И в этом тоже была какая-то непознанная еще ими новизна.

Его руки скользнули вниз к ее животу, погладили его, устремились вверх, сжали холмики грудей, а затем он сильно-сильно прижал Юлю к себе, так что она, выдыхая, испустила сладострастный стон, затем это повторилось еще и еще раз.

«Сегодня ее брючки на ремешке», – подумал Сережа, в то время как его руки то гладили ей животик, то спускались на бедра. Но как его расстегнуть?! Ему казалось, что у ремешка имелся какой-то особый секрет.

Но в эту ночь для него не было ничего невозможного. Сережа нащупал пряжку и попытался определить запор на ощупь, но Юля зашевелилась. В том ее движении он усмотрел признак недовольства. И потому вновь стал ласкать ее груди, затем его руки опустились ей на животик, на бедра; он вновь нащупал пряжку и, как ни странно, она щелкнула, расстегнулась.

Сережа вновь стал ее целовать, но на этом их влечение друг к другу не могло остановиться, ибо их неистовое стремление к взаимному обладанию могло утолиться, только если бы каждый из них на самом деле впитал в себя и усвоил каждую частичку тела и души другого.

Сережа потянул брючки вниз. На этот раз Юля приподняла стан, прогнулась, брючки съехали…

Она лежала перед ним совсем нагая и как-то естественно не стеснялась своей наготы. И он был нагой. Любовная игра продолжалась. Сережа вновь прильнул к ней, чтобы еще и еще раз насладиться манящим, волнующим, свежим, испускающим благоухание телом.

Их руки словно не находили себе места в ласках: то скользили по плечам, спине, то оказывались на бедрах. При этом каждый из них, ощущая под ладонями шелковистую, горячую кожу, испытывал непередаваемое словами чарующее чувство.

Юля, чувствуя, как к ее животу прижимается и трется «дружок», на этот раз не только подумала, но прошептала: «Я умираю!»

А у Сережи возникло инстинктивное желание погладить ее тело своим «дружком», но перед этим он поймал ее маленькую ручку и подвел ее к «дружку». Пальчики скользнули по всей его длине. Не иначе как ее интересовала его величина. Ручка отдернулась. Юлю охватил восторг и в трепете она забилась. А он, следуя зову природы, не без гордости и удовлетворения стал гладить «дружком» ее животик.

Юля то извивалась, то, прогибаясь, отстранялась от Сережи, то вновь прижималась к «дружку», а когда «дружок» настойчиво уперся ей в пупок, она задохнулась, незнакомое до сих пор чувство, словно чарка сразу выпитого большими глотками крепкого вина, вскружила ей голову.

– Еще! – не своим голосом вскрикнула она в тот момент, когда он отстранился, а к ней отчасти вернулось ощущение реальности.

Но в этот момент его пальцы скользнули вниз, коснулись влажного горячего входа и стали нежно поглаживать его.

Она окончательно обезумела. Он тоже обезумел, подсунул руки под ее таз, он приподнялся, бедра раздвинулись. Она, желая его принять, выгнулась и, прижимая его к себе, стала царапать коготками его еще не зажившую от царапин спину.

А его «дружок» осторожно, словно желая поласкать все, что могло встретиться на его пути, устремился к заветной цели.

И вдруг она резко вскрикнула, вскрикнула так, как обычно кричат от сильной внезапной боли, а он и не осознал, что же произошло. Его «дружок» был настолько возбужден, что почти ничего и не почувствовал.

Ее бедра сжались. Он даже не предполагал, что они могут так сильно сжаться, что в хрупкой изящной девочке может быть столько силы. «Дружок» ретировался и сник.

Сережа, лежа рядом, приходя в себя стал ее целовать. В лунном свете он пытался уловить выражение ее лица, но оно было неуловимо. Юля резко вдруг отстранила его от себя и села.

– Кровь, – чуть слышно прошептала она без всякого оттенка чувств, видимо еще до конца не осознавая, что же произошло, ощупывая пальчиками определенную часть своего тела.

– Кровь, – изменившимся голосом повторила она, глядя на окрашенные пальчики.

По ее голосу Сережа понял, что для нее произошло что-то неповторимое, трагическое. При этом ему даже стало казаться, что он чувствует привкус крови во рту. Юля всхлипнула. А он, если бы она не сказала, так бы и не понял, что к чему, а для его «дружка» слишком нежной, не прочной оказалась ее преграда.

– Много? – задал Сережа глупый вопрос.

Юля приподнялась с куртки, на которой они лежали. На светлой подкладке виднелось темное пятно размером немногим более куриного яйца и несколько пятнышек было возле. Она трусиками зажала ранку, потом посмотрела на них. Они были окрашены кровью.

– Как ты мог?! – упрекнула она его и горько всплакнула.

Что он ей мог сказать? Он думал, что и она, так же как и он, страстно этого желала, по крайней мере, делала все, чтобы это произошло. И что ему в этой ситуации оставалось делать, когда к этому все шло? Ведь он же не бесполое существо!

– А, может быть, подошел неблагоприятный период? – участливо предположил он.

– Нет, – сквозь слезы ответила она. – Он уже прошел.

– Давно?

– Два дня назад.

Сережа нежно обнял ее за плечи, стал целовать заплаканное лицо. Она казалась ему такой беззащитной, хрупкой и несчастной.

– Но я же не совсем, – тихо сказал он.

– Что не совсем?

– Ну… не до конца.

– Откуда ты знаешь?

– Я и не почувствовал.

– Зато я почувствовала.

– Было больно?

– Тебе этого не понять.

– Почему?

– Потому что ты мужчина

– Но мы же по любви, – после длительного молчания, во время которого Юля продолжала всхлипывать, заметил он.

Она, видимо, до конца не поняла, что же он хочет сказать, и выразительно посмотрела на него.

– Ты боишься, что покину тебя? – спросил он.

Она, догадываясь, о чем он сейчас будет говорить, всем телом прильнула к нему. Чтобы ее утешить, он стал целовать ее руки, плечи, лицо, шею. Это были очищающие поцелуи, они снимали тяжесть с ее сердца.