— Итак, хозяева этой бельевой фирмы действительно считали, что платья Луиса-Хайнца способны разорить их? — размышляла я вслух.

— Какое безумие, — не выдержал Жак. — Все, о чем мечтал Луис-Хайнц, было сделать мир прекраснее. Каждую женщину. Он никогда не хотел создавать корпорацию!

Лола быстро перехватила внимание:

— А я бы и не позволила! Его платья должны быть эксклюзивом.

Шони лишь покачала головой.

— Это не то, что вы думаете, — сказала она. — Компания «Ле До Ляпен» настолько мелка — я даже не верю, что Бартоломе сделал бы меня когда-нибудь ее «лицом». — Она изящно фыркнула. — Они хотят шантажировать крупные компании-производители. Собираются угрожать им с помощью этого нового дизайна. Понятно?

Я увидела: кровь Лолы вскипела при мысли о том, что творения Луиса-Хайнца наводнят массовый рынок. Жак, явно ошеломленный поворотом событий, ссутулился в своем кресле. Помимо того что я находилась под большим впечатлением от навыков французской разговорной речи Шони, еще больше я была поражена извращенной логикой этих ничтожеств от нижнего белья. Маловероятно, что их затея могла быть успешной. Но это никак не могло помочь Луису-Хайнцу.

— Так, где же Луис-Хайнц? — спросила я Шони.

— Все еще на том складе, надеюсь, — ответила она.

Каким-то чудом — или из-за оплошности, типичной для ведения дел французами (зависит от вашего отношения к французскому бизнесу), — Бартоломе вместе с другим мужчиной и двумя громилами не побеспокоились о том, чтобы запереть дверь, и покинули помещение. Шони видела их проходящими через склад — при этом они обсуждали, что собираются есть на обед, — затем прокралась в кладовку. Там был Луис-Хайнц со стеллажом, полным его прекрасных одежд.

— Руки у него были связаны, но, увидев меня, он оживился, — вспоминала Шони. — Я попыталась заговорить с ним сначала по-английски, а затем по-французски, но он только качал головой.

— Ох, Луис-Хайнц! — вздохнул Жак. Вид у него был несчастный. — Мне действительно следует прекратить говорить с ним на эсперанто. Он должен учиться!

— Я-а развязала ему руки, он попытался что-то объяснить мне, только я не поняла. Так как его руки были свободны, он написал свое имя, ваше имя, Жак, номер вашего телефона… а потом вручил мне это платье и вытолкал меня за дверь.

Впервые за все время, что Шони рассказывала о Луисе-Хайнце, я смогла моргать. Увлеченная ее историей, я просто чувствовала, что она говорит правду. Теперь надо было сообразить, что нам с этим делать. Но Жак меня опередил.

— Где этот склад? — Спросил он нетерпеливо. — Мы отправляемся туда сегодня вечером.

Диктофон: есть. Крошечный блокнот, который вручили на показе «Миссони»: взяла. Механический карандаш: на месте. (Опытным путем, во время преследования охранника фирмы «Сакс» в коридоре здания суда на процессе по делу Вайноны, я узнала, что карандаши «тикондерога» № 2 ломаются, а в ручках кончаются чернила.) Мобильные телефоны снабжены текстовыми сообщениями на случай, если придется вести себя тихо: готово. Огромная сумка «момбаса», чтобы взять с собой все необходимое, вдобавок ко всему имеющая полезную тяжелую ручку из рога, может быть использована в качестве средства самозащиты: проверено.

Незадолго до полуночи мы, наконец, были готовы и вооружены.

Вопреки моему лучшему решению — конечно, в этом случае следует разобраться, что значит «лучшее», — я неохотно уступила требованиям моей мамы, желающей пойти с нами.

— Кому придет в голову подозревать средних лет женщину, одетую в «Шанель», в том, что она стоит «на стреме»? — заключила мамочка, разбуженная нашими голосами.

— Разве еще недостаточно историй для твоих друзей дома? — спросила я, прежде чем уступить окончательно. — А кто же останется здесь, чтобы принять телефонный звонок, если что-нибудь пойдет не так, как надо? — Я чуть не подавилась собственными словами. Мама и Лола посмотрели друг на друга.

— Ну ладно, — сказала Лола с недовольным видом. — Я останусь. — Осмотрелась вокруг. — Я заработаю деньги на вашем гардеробе, если вы не вернетесь? — Добавила она, подмигнув.

Жак и я оделись одинаково — черные свитера с воротниками «хомут», черные штаны и черные кожаные тренчи, будто нас извергнула «Матрица» — и сверили часы. (Как выяснилось, у нас обоих были «Картье тэнк франсэ», такие, с дополнительным циферблатом, которым я не пользовалась, потому что не знала как.) Тем временем мама наполняла свою сумку от Шанель салфетками «Клинекс», увлажняющим кремом, глазными каплями, пакетом «Эм-энд-эмс» (королевского размера), антибактериальным лосьоном для рук, димедролом и несколькими полиэтиленовыми пакетами для сандвичей — короче, хламом, который почти никогда не был нужен, но был удобно бесполезным на случай, если — ох! — вдруг мне потребуется немного комфорта. Я дрожала в своих туфлях от Джимми Чу на низком каблуке. Они были самыми низкими из всего того, что я привезла с собой, но где же вы, мои спортивные ботиночки от Прада, когда вы так нужны?

Итак, мы были готовы: мама, мой учитель французского и я. Но это, поклялась я себе, не будет упоминаться ни в моей статье, ни в книге или фильме, созданных по этому сюжету. В любом случае, кто бы мне поверил?

Стараясь казаться как можно менее заметными, мы втроем промаршировали строем по холлу гостиницы и вышли в облачную ночь.

Сев на заднее сиденье такси, спустя тридцать секунд я осознала, что, собственно говоря, даже не знаю точно, куда ехать. Опустив стекло, я подозвала швейцара отеля («Так невежливо с моей стороны», — поежилась я, но момент был отчаянный — и спросила, не знает ли он, где находится оптовый склад нижнего белья фирмы «Ле До Ляпен». Сначала его брови подпрыгнули в тревоге, ведь парижане знают свою моду так же хорошо, как лондонские таксисты окольные дороги.

— Bien sur, mademoiselle[75], — ответил швейцар, наклоняясь к полуоткрытому окну водителя и пускаясь в самые подробные объяснения, какие мне когда-либо доводилось слышать. Водитель периодически кивал.

— Ты записываешь все это? — спросила шепотом мама. Я беспомощно пожала плечами. Я перестала что-либо понимать уже после упоминания первого поворота.

— Заплачу, чтобы он подождал нас, — пообещала я, пытаясь ободряюще улыбнуться ей.

Швейцар дружески шлепнул такси по крыше И пожелал нам успеха.

«Хуже некуда, — подумала я, — хотя, конечно, не хуже, чем погоня за несбыточным в случае Луиса-Хайнца и Жака». Откинулась на спинку и постаралась расслабиться. Судя по описанию маршрута, нам предстояла долгая поездка.

Через двадцать пять минут, миновав не запертые и не охраняемые ворота, я спряталась за тележкой, наполненной рулонами лайкры и кожи.

В такси мы согласовали план действий, основанный на информации, полученной от Шони: мама и я встанем на страже в главном помещении мрачного бетонного блока склада. Несмотря на то, что открытое пространство было большим, как футбольное поле, можно было почувствовать клаустрофобию, находясь в центре скопления двух десятков тележек с тканями всех оттенков черного, белого и серого.

Тем временем Жак отправится на поиски кладовой, где держали Луиса-Хайнца. Мы очень надеялись, что он все еще там. Мы даже не рассматривали возможность того, что он может находиться где-то еще, не говоря уж о том, чтобы составить запасной план действий, — пока в моем мозгу не сверкнула внезапно эта мысль, в тот момент, когда кусок кожи задел макушку. «О, черт», — пробормотала я, отметая и мысль, и кожу. Я пыталась думать о чем-нибудь хорошем — о том, как Жак воссоединяется с Луисом-Хайнцем. А Лола — с теми платьями. А я — с…

Из состояния мечтательности меня вывела вибрация мобильного, который я прикрепила к своему ремню — уродливому, но необходимому модному аксессуару, раз уж я не догадалась взять с собой новую вместительную шоколадно-коричневую кожаную сумку «Боттега Венета» с маленьким карманом для телефона, удобно расположенным на замшевой внутренней поверхности, достаточно низко, чтобы быть спрятанным от «липких» пальцев посторонних. Я оставила включенной только функцию текстовых сообщений, ведь не могла же я отправиться в свой первый полицейский рейд с мобильным, который мог зазвонить в самый неподходящий момент?

Мама наблюдала, как я прокручиваю строчки сообщения, и, естественно, видела выражение моего лица, постепенно приобретающего глупую слащавость.

— Ник? — прошептала она.

— Да… — усмехнулась я. — Но что я должна сообщить ему, находясь здесь в этой… этой… ситуации?

Уже сам разговор об этом сделал меня упрямой, я сунула голову между двумя рулонами ткани и осмотрела склад. Никаких признаков жизни. Я втянула голову, как черепаха под панцирем.

— Я должна послать ему какое-нибудь текстовое сообщение.

Мама подняла брови.

— Наподобие тех, что посылают друг другу десятилетняя дочь Макдаффа и ее друзья? Неужели больше никто нормально не разговаривает?

— Гм… нет, если не с кем, — призналась я. Одному лишь Богу известно, насколько проще было отвечать «нет» Рода, и по электронной почте.

— Знаешь, миссис Макдафф убеждена, что тот усеченный язык, который дети используют сегодня для мгновенной передачи сообщений и прочего, делает их почти неграмотными, — выдала моя мама с большой степенью неодобрения. Она имела привычку перескакивать с одного на другое. — А ты — ты работаешь для журнала новостей! Ты ведь писатель!

— Да, я писатель, и, вероятно, ты права, — ответила я. — Но здесь особые обстоятельства — это смягчает мою вину. Так что мне ответить? — Я стиснула телефон в правой руке, держа наготове большой палец, в то время как мама заглядывала через мое плечо.

— Сообщи ему, что ты в данный момент занята, — посоветовала она нерешительно.

Я снова открыла сообщение Ника и выбрала функцию «ответить». Затем я позволила своим большим пальцам «поговорить», усердно нажимая соответствующие кнопки, пока не получилось правильное письмо. Я задалась вопросом, быстро ли обнаружили доктора новую эпидемию среди подростков, сопровождаемую мононуклеозом и прыщами: растяжения связок большого пальца, вывих большого пальца или даже параличи большого пальца, вызванные без конца повторяющимися нагрузками.