– Сынок, ну ты сам посуди... Это и не любовь, наверное, а так, временное какое-то помешательство... Ну зачем она тебе, такая любовь? Да и не пара она тебе... Бог знает чего от нее ждать, сам говоришь, она девушка со странностями! Ну не надо, прошу тебя...

– Мам, я люблю ее... Я не могу без нее...

– Да не нужна она тебе, не нужна! И никому не нужна! Иногда надо совершать в жизни правильные поступки, сынок, как бы это тяжело ни было! Господи, да неужели же я тебе счастья не хочу... Я твоя мать, я люблю тебя... Неужели ты хочешь, чтобы я выбирала между тобой и мужем?

– А ты хочешь, чтобы я выбирал, да? Между кем и кем, интересно? Ну как ты не можешь понять, что я уже не смогу без нее... Никогда... Что мы все равно будем вместе... Рано или поздно, но будем.

– Макс! – выкрикнула шепотом, склонившись к нему заплаканным лицом. – Что же ты говоришь, сынок?..

– Ну хочешь, я уйду? Вот встану сейчас и уйду... Ничего, мы с Эльзой как-нибудь проживем, квартиру снимем, я работать пойду...

– Куда? Куда ты уйдешь? Совсем с ума сошел? Тебе всего двадцать лет, и какая квартира, кто тебя с этой квартирой где ждет...

– Ничего. Я уже взрослый, мам. А я тебе буду звонить каждый день.

– И встречаться с тобой станем украдкой, да? Институт бросишь, да? Думай, что говоришь...

– Но что же делать, мам?

– Что делать, что делать... Не знаю, что делать...

Она вдруг испугалась – сильно, до дрожи. Подумалось вдруг: а он ведь и впрямь может встать и уйти... И будто холодной волной окатило голову, смывая гнев и отчаяние, и распрямилась спина, и в одну секунду высохли на глазах слезы. Спокойно, Лиза, спокойно... Да, пока не знаешь, что делать, но завтра придумается что-нибудь...

– Что ж, сынок... Давай пока все оставим как есть. Наговорили всего друг другу, разнервничались... Надо обоим успокоиться, потом решим на свежую голову, что нам делать.

– А отец когда из командировки приедет?

– Недели через две... Надеюсь, ты за это время не успеешь на ней жениться?

– Мам...

– Ну, прости. Это у меня так, отголоски. Пойдем спать, поздно уже...

* * *

Никакого сна, конечно же, и в помине не было. Была паника в мыслях, в сердце, в каждой нервно издерганной клетке. Пыталась охладить голову, посмотреть на всю ситуацию со стороны... Не получалось – со стороны. Какая уж тут сторона, если сын любимый, родной, и муж тоже любимый, родной... Проще всего, конечно, Максима в сыновнем эгоизме обвинить, но это опять же, если со стороны рассуждать... Им же поначалу благие намерения руководили, когда ситуацию с «роковым» вмешательством в чужие отношения заварил! Хоть и глупые, по-юношески максималистские, но все равно – благие...

Странно, но и Влада почему-то жалко. Какой-то он в этой нелепой ситуации совсем уж неприкаянный получается. Мало того, что влюбленностью как обухом по голове ударило, еще и в невестки эту «влюбленность» не хватает заполучить...

Нет, ситуация с потенциальной «невесткой» никак не допустима, конечно же. Эту ситуацию уже не вытянешь, терпением не спасешь. По крайней мере, цветов от нее точно никогда не дождешься. Это уж, простите, для любой дурочки с переулочка перебор... И что же тогда остается?

А непонятно, что остается. Ничего, в общем. Все разлетается на мелкие осколки, которые можно всю жизнь собирать и склеивать в жалкую мозаику. Как ни старайся, а дыра-прореха где-нибудь да высветится. Нет, что это за Эльза такая окаянная, маленький Джек Потрошитель в красной шапке с помпоном? А главное, еще и не виновата ни в чем, как выяснилось! Не виноватая я, он сам пришел! Прямо святая, хоть икону с нее пиши... Святая семейная разрушительница...

Нет, надо что-то делать. Нельзя лежать, смотреть в темный потолок да исходить на пустые рефлексии. Надо что-то предпринимать, спасать положение, грудью на амбразуру бросаться. Пора включать в себе хранительницу семейного очага, причем решительную хранительницу, может, где-то и жестокую даже. Видно, тут одним терпением не обойтись. Хоть и не по нутру ей все это, и никогда в роли бабы-воительницы не была...

Наутро подошла к зеркалу – сама себя испугалась. Тяжкая бессонная ночь сделала свое дело – под глазами темные провалы, лицо застыло в бледно-зеленой окаменелости, мелкие морщинки «гусиные лапки», вчера еще совсем незаметные, отвоевали себе пространство, вольно побежали из уголков глаз. Ну да, с тоскливым и в то же время отчаянно-решительным взглядом они вполне сочетаются...

Подумалось вдруг – а пусть! С таким зверским лицом аккурат хорошо на войну идти. Ведь она войну замыслила, тайный поход в стан врага? Вот и пусть... Теперь главная задача – с врагом лицом к лицу встретиться, и чтобы по возможности этой встрече никто не мешал...

На работе шмыгнула в свой кабинет, кое-как досидела до обеденного перерыва. Оделась, бросила в телефонную трубку секретарю: «Я до конца дня с отчетом в налоговой...» Хотела было Тиграна попросить до места «военных действий» довезти, но потом передумала. Правда, искать пришлось эти «места» долго – тот самый тихий дворик, где стоял Эльзин дом, лишь визуально помнила.

Ага, вот тут, кажется... Да, точно, напротив подъезда детская площадка с домиком-ракетой была. Надо присесть на скамеечку, с мыслями собраться, навострить себя на решительность. Да, и на жестокость тоже. Господи, а трудно-то как, оказывается! Одно дело – ночью в постели за решительность и жестокость мыслями хвататься, и совсем другое – перед встречей с врагом...

Нет, все-таки просто терпеть – легче. А когда то и другое на себя надеваешь – это уже многовато. Наверное, они по сути своей вещи несовместимые – терпение и жесткость в одном флаконе. Хотя для ее ситуации любая взрывная смесь подойдет... Ну, все, хватит сидеть, надо идти. Второй этаж, первая дверь налево. И домофон, насколько помнится, должен быть в нерабочем состоянии.

Дверь на звонок открыла Маргарита Исидоровна. Секунду глядела ей в лицо, подняв черную ровную бровь, потом чуть откинула голову назад, насмешливо улыбнулась:

– Ах, это вы... Здравствуйте, здравствуйте... Простите, забыла ваше имя...

– Елизавета Васильевна меня зовут. Скажите, а Эльза дома?

– Да, Эльза на сей раз дома. А вы, похоже, так и не оставили стремления поговорить с моей дочерью?

– Да. Мне очень нужно с ней поговорить, Маргарита Исидоровна. Можно, я войду?

– Ну что ж, входите, конечно... Только я не понимаю... Насколько я знаю, подоплека для разговоров должна быть исчерпана? Моя дочь, как я вам и предрекала, вашему благоверному от ворот поворот дала. У нее теперь такой хороший мальчик, славный, молоденький! Знаете, он даже мне понравился! Так что я не понимаю...

– Да, Маргарита Исидоровна, вы все правильно понимаете. Вернее, не понимаете. И тем не менее мне очень нужно поговорить с Эльзой.

– Мама, кто пришел? – послышался из комнаты звонкий, немного сердитый голосок Эльзы. – Это ко мне или к тебе?

– К тебе, дочь, к тебе... Иди сюда, сама посмотри.

В голосе Маргариты Исидоровны послышалась явная издевка, и Лиза поморщилась поначалу, но потом взяла себя в руки – не до психологических анализов теперь. Тем более в проеме двери уже нарисовалась Эльза – с банным полотенцем на голове. Совсем детское личико, бледное, удивленное.

– Ой... Елизавета Васильевна... Здравствуйте... – пролепетала, растерянно улыбнувшись. – Ой, а как вы...

– Ты хочешь спросить, как я тебя нашла? – сбрасывая с плеч шубу, спросила нарочито насмешливо. – Так я уже была здесь однажды, дорогу запомнила... Правда, я не думала, что еще раз придется, но что делать, обстоятельства заставили, уж извини!

– Какие... обстоятельства? Я что-то не понимаю...

– А я тебе сейчас все объясню. Где мы можем с тобой поговорить?

– Пойдемте в мою комнату...

– Ой, да ну зачем же в твою, Эльза! – вступила в разговор до того молча за ними наблюдавшая Маргарита Исидоровна. – У тебя же там бардак, как всегда! Прошу вас в гостиную, Елизавета Васильевна, там и поговорим!

– В гостиную? Но мне бы хотелось наедине... – коротко пожала она плечами.

– Нет, это исключено! – вдруг сердито прокаркала Эльзина мать, злобно взглянув сначала на нее, потом на дочь. – Все разговоры будут проходить в моем присутствии! Я здесь мать и хозяйка, и прошу с этим обстоятельством считаться! Так что прошу, прошу в гостиную!

Лиза видела, как передернулось Эльзино лицо, будто пробежала по нему судорога. Пробежала и сменилась выражением презрительного равнодушия, лишь плечики дернулись вверх-вниз и поднялась маленькая ладошка, махнула вяло:

– Не пугайтесь, Елизавета Васильевна, у нас так... Маме непременно надо информацией обо мне поживиться, она исключительно в этом свою материнскую роль понимает... Она информацией обо мне питается, как хлебом. Я-то уже привыкла, конечно...

Гордо откинув голову, Маргарита Исидоровна обволокла дочь насмешливым взглядом, улыбнулась снисходительно:

– Ты бы при чужих людях не позволяла себе лишнего, дорогая... Не так уж глупа твоя мать, как ты хочешь себе представить. И я думаю, наша гостья не затем сюда заявилась, чтобы полюбоваться на нашу с тобой родственную привязанность. – И, обернувшись к Лизе, неловко застывшей в узком пространстве прихожей, продолжила насмешливо: – Ведь так, Елизавета Васильевна, я права?

– Да мне, в общем, все равно... – пожала она плечами. – С вами так с вами, как скажете...

В гостиной сели вокруг журнального столика – она на диване, мать и дочь в креслах. На Эльзу было жалко смотреть – лицо такое, будто на него только что стакан холодной воды выплеснули. Казалось, горечь необходимости терпеть материнское присутствие стекает с него каплями... Но что делать – надо эту жалость проглотить как-то. В конце концов, какое ей дело до их странных семейных взаимоотношений? Не затем пришла...

– Я, собственно, вот что хочу тебе сказать, Эльза... Не буду говорить о себе... То есть о том, сколько я неприятных минут пережила, когда мой муж... Ну, да ладно, не в этом суть. Надеюсь, ты сама все понимаешь.