Священник удалился, его сменили две надзирательницы. Одна из них была миловидна и говорила ласковым голосом. Она была ровесницей Сары; на лестнице она взяла Сару за руку и сжала ее, пытаясь подбодрить. Потом, когда она сидела рядом с подсудимой, выражение ее лица было холодным и безразличным.

Сара оглядела зал суда, с трудом поворачивая голову. Она сразу увидела Филис, у которой на лице остались одни глаза, полные сострадания. Милая Филис! Рядом с ней сидели Али и Джимми, тоже очень хорошие люди.

Дэн напряженно следил за Сарой. Ее душа потянулась к нему и призвала: «Не плачь, Дэн! Хватит плакать!» Рядом с Дэном сидела Кэтлин. Ее лицо было мучнисто-белым, глаза стали двумя темными озерами, переполненными жалостью. Ее душа потянулась и к дочери, рванулась к ней, призывая: «Милая, милая, не волнуйся, все обойдется…» Дальше сидел Пол, потупив голову и не глядя на нее. Ни разу не взглянул! Ее внутренний голос воззвал к нему: «Посмотри же на меня, Пол, я вовсе не плохая. Пожалуйста, посмотри!» Но Пол отказывался ее слышать. Рядом с Полом сидела Мэй. Мэй не боялась смотреть на Сару. Но что у нее на уме? Никто никогда не знал этого в точности. Рядом с Мэй сидел мужчина, на которого уже сама Сара отказывалась смотреть; она не желала даже мысленно произносить его имя, потому что все случилось именно из-за него: желание, которым исходила его плоть, определила ход всей ее жизни, а теперь он сидел здесь… Увидимся на Страшном суде, на Страшном суде…

Она снова отключилась. До нее смутно донесся голос прокурора, определенно, питавшего к ней ненависть. Он выступал так, словно знал ее с рождения, словно у нее на счету не было ни одного достойного поступка. Почему он так о ней отзывается? Он, судя по всему, ненавидел не только ее, но и симпатичного человека, выступавшего в ее защиту. Он говорил ему неприятные слова, обдавал сарказмом, всегда имевшим отношение и к ней.

В данный момент защитник обращался к судье, испрашивая разрешения пригласить еще одного свидетеля. Через некоторое время на месте для дачи свидетельских показаний появился совершенно незнакомый Саре мужчина. То, что она никогда в жизни его не видела, не вызвало у нее удивления, так как он сказал, что живет в Уоллсенде, а она не знала там ни души. Он назвался Джеймсом Балластом и показал, что его брат однажды сильно поколотил покойного.

– Почему ваш брат это сделал? – спросил симпатичный человек.

Потому что покойный шпионил за влюбленными. Он подглядывал за братом свидетеля, и брат устроил засаду, поймал его и отделал.

– Где сейчас ваш брат? – спросил симпатичный человек.

– Его нет в живых, – был ответ. – Он погиб на войне.

– Зачем все это? – прозвучал холодный вопрос судьи. – Это не имеет никакого отношения к данному делу.

– Я просто пытаюсь показать, ваша честь, – ответил симпатичный, – каким человеком являлся покойный.

– Мы здесь не разбираем характера покойного, – прозвучал холодный ответ, – а выясняем, имело ли место убийство. Зачем вы пригласили такого свидетеля?

– Он сам вызвался выступить свидетелем, ваша честь, полагая, что этим поможет обвиняемой.

– Вы, видимо, тоже так полагали?

– Да, ваша честь.

Люди очень добры. Дэн всегда повторял, что люди добры. Это относилось ко всем, кроме прокурора. Сейчас он стоял перед присяжными, убеждая их в ее порочности. Он даже вспомнил про то, как на следующий день после налета она отказала отцу в крове, кричала на него и порывалась чем-нибудь в него бросить.

У людей хорошая память. Очень хорошую память продемонстрировала, например, Мэй – это она ответила утвердительно на вопрос, случалось ли Саре и раньше поднимать руку на отца. У Мэй оказалось немало общего с прокурором.

Потом к присяжным обратился симпатичный защитник. Он поведал им, через что она прошла в детстве, как боялась покойного, как он избивал ее и сестру… Филис уже рассказала про это все, что могла, проявив полнейшее бесстрашие. Филис никого не боялась. Она откровенно заявила: «Я всегда хотела его убить и много раз обещала, что так и сделаю. Я бы сдержала обещание, если бы выдался случай». Судья велел ей прекратить болтовню, но она разошлась, и он предупредил, что ее выведут из зала суда. Он дважды делал ей предупреждение, потому что она постоянно вскакивала с места.

Потом присяжные удалились в совещательную комнату, а надзирательницы повели Сару вниз, причем добрая надзирательница сочувственно стиснула ей плечо, хоть и промолчала. Ей предложили еду и питье, но она ограничилась чашкой чаю, у которого был совершенно не тот вкус, как у ее домашнего чая.

Она сидела, глядя прямо перед собой, сложив руки на коленях. Шло время. Она полагала, что истекли часы, но не знала, сколько в точности. Всем, кроме нее, не сиделось на месте. С ней пытался разговаривать полицейский, даже самые надутые личности обращались с ней ласково. Потом все разом отошли, чтобы поговорить в коридоре. До нее долетел чей-то голос:

– … Он, кажется, не признал ее умалишенной, хотя очень долго обследовал. Просто она ушла в себя. С ними это бывает. Скорее всего, она такой и останется до самого конца. А может быть, конца не будет…

– Тсс! – прошептал кто-то.

– Ничего, до нее сейчас все равно ничего не доходит.

Внезапно ее опять повели наверх, где все уже расселись по местам, словно не было бесконечного перерыва. Со скамьи присяжных поднялся мужчина и на вопрос судьи ответил:

– Мы признали подсудимую виновной в непредумышленном убийстве, ваша честь. Мы пришли к мнению, что умысел лишить его жизни в ее действиях отсутствовал.

Ее мозг заработал, она стремилась унестись прочь – туда, куда не сможет долететь голос судьи, однако, как только она достигла желаемых далей, голос судьи проник и туда. Она разобрала две фразы. Первая была такая:

– Присяжные признали ваше преступление неумышленным.

Ей почему-то показалось, что сам судья не согласен с этим вердиктом.

Вторая фраза гласила:

– Тем не менее вы убили человека и признаны виновной в непредумышленном убийстве. Посему я приговариваю вас к тюремному заключению сроком на пятнадцать лет.

Она снова обрела способность анализировать происходящее. Значит, ее не ждет смерть. Это сильно ее удивило. Потом в голове застучало: «Пятнадцать лет, пятнадцать лет!» До ее ушей донесся крик Филис:

– Это чудовищно! Какая жестокость! Ему уже давно пора была подохнуть! Свинья! Жаль, что я сама его не прибила! Господи, Сара, Сара! Пятнадцать лет! Боже всемогущий!…

Голос Филис постепенно смолк – ее выволокли из зала.

Перед тем, как ее увели вниз, Сара окинула взглядом всю свою родню. Они стояли в немом оцепенении, за исключением Джона. Наверное, потому, что он не смотрел на нее, она уперлась в него взглядом. Он низко опустил голову и закрыл руками лицо.

3

День был бесцветный, весь мир лишился красок. Все вокруг сводило с ума – он чувствовал, что лишается рассудка. После суда все изменились – и люди, и вещи. Впрочем, некоторые изменились еще до суда. Взять хотя бы Пола. Что случилось с парнем? Почему такая перемена в его отношении к Кэтлин?

Джон в три прыжка достиг окна и увидел, как Кэтлин идет по аллее к задней калитке своего дома. Дом все еще принадлежал ей, она отказывалась съезжать. Впрочем, это уже была не прежняя девушка, подвижная и жизнерадостная, она повзрослела за одну ночь и сама не успела к этому привыкнуть. Она нуждалась в помощи и утешении, но единственный человек, от которого она надеялась получить и то, и другое, отвернулся от нее. Почему, почему? Ничего, он обязательно в этом разберется. Он найдет слова, чтобы пронять юного нахала.

Джон отвернулся от окна с намерением выйти, но в этот момент в комнату вошел Пол. Джон подпустил его к камину и только тогда произнес:

– Скажи на милость, что с тобой случилось? Все мы испытали потрясение, но хуже всего пришлось Кэтлин. Ей требуется твоя помощь, а что ты? Ты уже несколько недель ее сторонишься, словно она прокаженная. Мне это не нравится. – Джон нахмурился, потом ощерился. – Мне не нравится эта черта характера: в тот самый момент, когда в человеке больше всего нуждаются, им овладевает робость. Даже если тетя Сара совершила дурной поступок – о чем еще можно поспорить, – ты не должен винить в этом Кэтлин. А ты поступаешь именно так. Как только она появляется, ты бежишь от нее сломя голову. Давай-ка расставим точки над «i». В чем дело?

– Я хочу с тобой поговорить. – Пол сказал это спокойно и холодно.

– Так говори. Выкладывай!

Джон смотрел на сына и ждал. Устав ждать, он прикрикнул:

– Ну, что ты тянешь? Кажется, ты хотел…

– Я хочу стать священником.

В комнате повисла тишина, от какой лопаются барабанные перепонки. Ее не могли нарушить ни детские крики с улицы, ни мужской голос, звавший сына, ни младенческий плач.

– Повтори, – попросил Джон безразличным тоном.

– Ты слышал, что я сказал.

– Кажется, слышал. Мне показалось, ты сказал: «Я хочу стать священником». Я не ослышался?

– Да, я сказал именно это.

Джон опустил голову на грудь, шея его напряглась и покраснела.

– Значит, мы желаем стать… Слушай, ты в своем уме?

– Да.

– Священником? Не пастором, не викарием, а именно священником?

– Да, так я сказал.

– Католическим священником?

– Католическим священником.

– Ты что, ждешь, чтобы я рассвирепел и ударил тебя?

– Можешь делать, что хочешь, это ничего не изменит.

– Не изменит, говоришь? Убирайся! – Джон описал рукой полукруг, указав на дверь, однако стоило Полу шагнуть в указанном направлении, как он преградил ему путь с криком: – Господи, что я говорю? Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу от тебя разумных речей. Священник! Он собрался стать священником… Только через мой окровавленный труп! Сядь-ка. – Он указал на стул. – Давай сядем и во всем разберемся.

Юноша с кажущимся спокойствием шагнул к стулу, сел на самый край и замер в ожидании. Джон, возвышаясь над ним, приказал: