– Я собирался вводить тебя в курс дела постепенно, а не вываливать все одним махом. Думал действовать с оглядкой, истратить на это неделю. Просто хотел дать тебе время оглядеться, прижиться, поразмыслить. Чтобы тебе не показалось, будто тебе навязывают что-то такое, чего тебе на самом деле не хочется. Но теперь, когда Майкл все мне рассказал по телефону, прежние планы стали неосуществимыми. Я готов кинуться туда и собственноручно заткнуть ей рот. Надо же такое сказать: Мэй и я…

– Все в порядке, Дэн. – Она взяла его за руки, и он от неожиданности посмотрел на свои и ее руки. – Все в порядке, я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! Ничего! Именно к этому я и клоню, именно это и пытаюсь тебе внушить. Послушай, Сара, для того, чтобы хотя бы на милю приблизиться к Мэй, я должен был бы стать другим человеком и испытать жгучую потребность в женщине – не важно, в какой. Пока я сюда ехал, меня колотила дрожь, так мне было страшно. Наконец-то мне все стало ясно: Мэри все заранее спланировала. Мэй – часть ее плана. Развод, многолетнее ожидание – и вот она появляется и предлагает помочь мне получше все устроить у меня наверху. Я дал ей от ворот поворот, но еще не до конца разобрался и продолжал навещать ее по воскресеньям – я делал это всегда после того, как Джон ее бросил. Но, Боже всемогущий, мужчины – те же дети! Все мы – сущие дети, Сара. Не плачь, ну, не плачь же! – Он сам вытер слезы с ее щек.

– Ничего, Дэн, ничего.

– Можно мне продолжать?

– Продолжай, Дэн.

Он посмотрел на ее руки, переплетенные с его руками, и перешел почти что на шепот:

– Я очень долго ждал. Каждый день на протяжении этих десяти лет был пронизан ожиданием, сознательным ожиданием. Я заранее знал, что скажу тебе в ту минуту, когда ты появишься из ворот. Этой минуты я с надеждой ждал целых десять лет. Да будет тебе известно, мое ожидание длится гораздо дольше – с того мгновения, как я впервые в жизни увидел тебя, только сначала мне не на что было надеяться… В одном Мэри все-таки права: ты всех нас прибрала к рукам. Но у нее ты нас не забирала, потому что ей мы никогда не принадлежали. У тебя нет причин горевать – ты манила нас к себе не более сознательно, чем манит прохожего цветок, раскрывающийся под лучами солнца.

В общем, я тщательно продумал и спланировал свою речь. Иногда, особенно по ночам, меня охватывала тревога, ведь я уже не молод, я на десять лет старше тебя. А взгляни на себя! Я не преувеличиваю – ты столько пережила, но совсем не постарела с той минуты, как я впервые тебя увидел. Скажу больше: ты, наоборот, похорошела, если такое только возможно. Итак, вот мой вопрос: ты согласна быть моей женой, Сара? – И он совсем тихо повторил: – Согласна?

– Дэн! О Дэн!…

Он сполз с кресла и оказался перед ней на коленях, чтобы, обхватив ее руками, застыть в ожидании ответа. Когда ожидание слишком затянулось, он переспросил:

– Ты согласна?

Она молча кивнула.

Теперь он, как незадолго до этого Филис, уронил голову ей на грудь. Она прижалась щекой к его волосам. Она не спрашивала себя, любит ли она Дэна, потому что ответ был хорошо ей известен. Это был отрицательный ответ: ни той любви, которую она испытывала к Дэвиду, ни того, что чувствовала к Джону, она не находила теперь в своем сердце. Зато там было новое чувство: тепло, нежность, бесстрашие, спокойствие, предвкушение веселья, потому что она не могла представить себе, чтобы жизнь с Дэном оказалась лишена веселья.

Дэн словно прочитал ее мысли, потому что она услышала:

– Я дам тебе все, что у меня есть, Сара. Никакой дележки пополам, все мое – твое. У меня отложено достаточно денег, чтобы мы жили в комфорте. Хватит и на веселье. – Он поднял голову и посмотрел на нее. – Ты создана для веселья, Сара, для веселого смеха, но до сих пор тебе не было дано осуществить свое предназначение. Твой смех всегда тонул в печали.

– О Дэн, Дэн… – Она пыталась получше его разглядеть, но теперь его скрывала от нее влажная пелена.

– Я люблю тебя, Сара.

Не стесняясь своих слез, Сара одарила его благодарной улыбкой.

– А теперь я совершу то, что давным-давно хочу совершить.

Он потянулся к ней и поцеловал ее. Это был долгий, страстный поцелуй в губы. Потом, поднявшись и протянув ей руки, он привлек ее к себе и обнял.

Стоя совсем близко, они посмотрели друг другу в глаза, и Сара засмеялась, продолжая плакать. Впервые за много лет она могла смеяться свободно, от души. Срывающимся голосом она задала Дэну вопрос:

– Как поживает миссис Флагерти? Она еще жива?

Это было сигналом к совместному взрыву хохота, огласившего гостиную и весь дом. Дэн смеялся самозабвенно, запрокидывая голову. Только через некоторое время, совладав с собой, он взглянул на Сару и ответил:

– Жива, что ей сделается! О, я такого тебе расскажу про миссис Флагерти – ты устанешь смеяться!

Впрочем, то, что он поведал о миссис Флагерти сразу, смеха не вызвало.

– Знаешь, она столько лет могла себе позволить выбирать только мясные обрезки, но всегда твердила: «Как добр Господь!» Ей совершенно не за что было благодарить Создателя, но она упорно славила Его доброту. Я лишь сейчас готов к ней присоединиться – у меня есть все, за что можно вознести Ему хвалу, и я провозглашаю вместе с миссис Флагерти: «Как добр Господь!»

Сара не испытывала желания выпытывать, что собой представляет Бог Дэна и есть ли у Него хотя бы крупица сходства с Богом старушки Флагерти, в которого можно верить, даже голодая. Она не исключала, что богов на свете столько же, сколько и людей. Если у каждого свой Бог, то каждый встретит после смерти то, во что верил при жизни. Миссис Флагерти – свое, Дэн – свое. У Дэвида тоже был свой Бог – он не называл Его по имени, зато умел любить ближнего. Бог отца Бейли… Были, наверное, свои боги у людей вроде отца О'Малли, ее отчима, Мэри Хетерингтон. Эти боги крутят свои жернова вслепую. Такие боги страшны, и их паства может вызывать только холодный ужас.

Из кухни выглянула Филис.

– Ни на минуту не могла оставить плиту! – крикнула она. – Что это вы тут так расхохотались?

Она смолкла и целую минуту смотрела на них, после чего раскинула руки и бросилась к ним.

Дэн и Сара притянули ее к себе. Филис опять положила голову Саре на грудь и, смеясь и плача одновременно, проговорила:

– Как все-таки добр Господь! В конце концов Он всегда дает нам почувствовать Свою доброту.


Мелят жернова Господни,

Да мелка идет мука.

Велико Его терпенье,

Но тверда Его рука.