— Не знаю, — неопределенно ответила Полина, но Данке такой ответ показался невразумительным.

— Что значит — не знаю? Все ты знаешь, моя дорогая, просто говорить не хочешь. Мне кажется, что даже я это знаю!

— Ты? Что ты знаешь, Данка?

— То, что ты от него без ума. Ну разве не так? Дана подошла сзади, обхватила подругу за плечи, повернула к себе, и та тут же зарылась лицом в ее волосах, прижалась крепко, не зная, плакать ей или смеяться.

— Не знаю, — снова сказала она, — я же ото всех без ума... Ты ведь меня знаешь, Данка, я влюбчивая.

— Но на этот раз... На этот раз мне почему-то кажется, что ты влюбилась как-то по-особенному. Да и он... Он ведь из-за тебя сюда ходит.

— Да брось ты! — попыталась протестовать Полина, в то же время заглядывая в глаза подруги с тревогой и надеждой. — С чего ты взяла?

— С того и взяла, что это очевидно. Не мне же он сегодня цветы принес, а тебе.

— Просто купил по дороге... Да что в этом особенного — цветы...

— Полька! — Данка встряхнула ее за плечи. — Жалко, я тебя не вижу... Не будь такой упрямой. Ты ведь всегда рассказывала мне, делилась... А в этот раз молчишь. Почему?

Полина помолчала минуту, а потом, решившись, вздохнула и произнесла осевшим голосом:

— Потому что в этот раз на самом деле все по-другому. Со мной никогда такого не было... Никогда! Ты не представляешь, как я жду вечера. Дни кажутся бесконечными, я постоянно на часы смотрю, часы — да что там часы — минуты считаю... И боюсь.

— Чего ты боишься, глупая? Разве этого надо бояться? Радоваться надо!

— Дана, пойми... У меня в жизни столько всего было, что я уже не могу поверить... Не могу тебе объяснить... Я боюсь, что это будет очередной эпизод. Очередная страница, приключение... Я этого не хочу. Не хочу, чтобы все было как всегда.

— И не будет! С чего ты взяла? Полька, да ведь он тоже по тебе с ума сходит! Неужели ты не видишь! — Возмущение в голосе Данки было искренним. — Я, слепая, и то заметила!

— Правда?

— Говорю тебе, он из-за тебя приходит! К тебе, а не ко мне!

— А почему же... Почему же тогда молчит? Не говорит ничего, даже не намекает? — снова засомневалась Полина.

— Да потому, что ты слишком колючая. Не пойму, что с тобой происходит. Ты же обычно мурлыкаешь, как кошка, а с ним...

— Знаю, знаю, — подхватила Полина, — сама не пойму, что со мной творится. Жду его целый день, он приходит, и я тут же как будто ледяным панцирем покрываюсь, хотя внутри — горю... Ой, Данка, как здорово, что я тебе наконец все рассказала! У меня прямо камень с души упал.

— А почему молчала? Я все-таки не пойму.

— Не знаю... Да я сама себе признаться боялась. И что теперь делать?

— Да ничего не надо делать. Все придет само. Вот увидишь. Поверь мне, я умею чувствовать людей. Не за горами твое счастье.


На следующий день Артем появился намного раньше обычного. Позвонил в дверь — настойчиво, несколько раз без перерыва. Полина тревожно взметнула брови — кто это может быть? А он влетел в комнату как ошпаренный.

— Данка! Где твои документы? У тебя есть документы?

— Естественно, у меня есть документы. А что, собственно, случилось?

— Случилось то, что тебе срочно нужно оформлять заграничный паспорт. Мы едем в Штаты снимать клип.

— Мы едем в Штаты снимать клип, — механически повторила она, словно не поняв смысла фразы. — Какой клип, в какие Штаты? Артем, ты вообще о чем?

— Мы едем в Штаты снимать клип. На фоне статуи Свободы. Этот клип мне заказали сегодня, с финансированием — никаких проблем. Ты будешь в главной роли. Нужно только оформить документы.

— Нужно еще меня спросить, — буркнула она слегка раздраженно, не понимая причины своего раздражения, — казалось бы, радоваться надо...

— Радоваться надо — Америку увидишь, а ты бурчишь, — растерялся Артем.

— Ничего я не увижу. Не забывай, что мне этого не дано. Если только услышать или понюхать.

— Прости. Да что с тобой? Откуда такая агрессия? Ты что, не согласна?

— Не знаю... Не знаю, Артем, я ничего не понимаю, дай мне прийти в себя.

— Приходи, — охотно согласился он, — только послушай... Без тебя я его не представляю. Именно ты должна в нем сниматься, Данка... Я не могу тебя заменить.

Он посидел еще с полчаса, тревожно посматривая на Данку, которая не принимала никакого участия в их с Полиной разговоре. Она сидела у окна, нервно перебирая и спутывая длинные пряди влажных волос.

— Мне страшно, Полька, — шептала она подруге. — Как я туда поеду? Без тебя...

— Перестань, это не важно. Артем же будет рядом, ты ведь знаешь, он надежный.

— И все равно — страшно.

— Почему?

— Не знаю...

— Все ты знаешь! Данка, — Полина отстранилась, встала, несколько раз прошлась по комнате, передвинула зачем-то горшки с цветами на подоконнике, — хватит нам с тобой друг с другом в прятки играть. Ну скажи, что тебя мучает!

— Да ты сама знаешь... Андрей.

— А что — Андрей?

— Он ведь там живет.

— Да не смеши, родная. Он живет в Нью-Йорке, а статуя Свободы...

— Там же. Там же, Полина. Ты разве этого не знала?..

— Не знала... Я думала, в Вашингтоне. Да это не важно. Послушай, Нью-Йорк — мегаполис, огромный город! Тысячи, миллионы людей, больше, чем в Москве! Представляешь? Не встретишь ты его, не бойся.

— А я — боюсь.

— Чего?

— Того, что не встречу. Вдруг я его не встречу, Полина? — И она рухнула на диван, обессиленная, скомкала в руке край подушки и разрыдалась.


Больше к этому разговору не возвращались. Полина прекрасно знала, что у Данки — один шанс на миллион, поэтому не могла ничем ее утешить, не могла обнадежить. Данка дала, свое согласие на отъезд только ради Артема. Документы были оформлены в максимально короткий срок — оставалось дождаться, пока вся съемочная группа и аппаратура будут подготовлены. Эти дни она жила как во сне. Так и не затянувшаяся рана снова начала кровоточить, ни дня, ни ночи не проходило без мучительных воспоминаний. Надежда, загораясь, тлела, и она в который раз говорила себе, что в одну реку нельзя войти дважды. То, что было, — уже было. Теперь у него другая жизнь, возможно, ребенок... То вдруг все ее существо начинало бунтовать, ей казалось, что все эти долгие месяцы она шла к тому, чтобы этот день наконец настал, что судьба наконец сжалилась над ней, подарив ей шанс снова обрести любимого человека. И тут же вспоминались слова Полины: Нью-Йорк — мегаполис, тысячи, миллионы людей — не бойся, ты его не встретишь... Не встретишь. Конечно же, ей глупо надеяться на то, что она его встретит. Но она не могла ничего поделать со своей глупой надеждой, она вдруг стала слабой. С каждым днем становилось все тяжелее — к дню отъезда она так вымотала себя, что ею овладело полное равнодушие.


День этот был каким-то суматошным. Полина суетилась, нервничала, Артем легонько обнимал ее и шептал, что скоро вернется, — Данка, отгородившись ото всех стеной своего страха, не успела заметить, как Артем и Полина наконец стали близки. На улице стояла страшная жара, ветер был горячим. Полина долго и старательно собирала Данкины вещи, долго не могла найти в шкафу ее любимую заколку для волос, отчаялась, расплакалась... А к середине дня, как раз ко времени отъезда, у нее от волнения так разболелась голова, что она даже не смогла поехать в аэропорт, чтобы проводить их. Они распрощались, присев на дорожку. Полина чмокнула подругу в подставленную щеку, ощутив тут же на своей щеке холодок ее сомкнутых губ.

— Все будет в порядке. Знаешь, вообще не думай об этом. Положись на судьбу, ведь в жизни всякое бывает...

Данка кивнула, вцепившись в руку Артема. Она больше не выпускала ее — ни по дороге в аэропорт, ни в аэропорту... И только в тот момент, когда объявили посадку, Артем вдруг вспомнил, что совсем забыл купить в киоске какую-то исключительно важную и необходимую ему в Америке российскую газету. Он оставил Данку невдалеке от выхода, строго-настрого велел ей не двигаться с места, сказал, что быстро вернется.

Он ушел, и она тут же почувствовала дрожь в коленях. Ноги подкашивались. Куда она едет, зачем? Разве можно быть такой жестокой по отношению к себе? Ведь это жестокость — снова давать себе надежду. Она прекрасно знала, что с надеждой жить легче, но расставаться с ней так больно... Так зачем же заставлять себя страдать?

Решение пришло внезапно — она сама не понимала, не сознавала отчетливо, что она будет делать, но в какой-то момент поняла, что эта поездка не состоится. Никогда, ни за что в жизни она не поедет туда, где — теперь она точно это знала — мог бы наконец состояться печальный финал ее жизни... Нет, уж лучше она будет — жить так, как живет. А значит, ехать нельзя. Нужно остаться.

Сделав первый шаг, она вдруг вспомнила свой поход в парикмахерскую — первые самостоятельные шаги в черной пустоте, которая за прошедшие два года стала такой привычной... Она дойдет, нужно только сделать это побыстрее, пока не заметил Артем, потому что она не сможет объяснить ему все так, как есть... Лучше — потом, после того, как улетит этот чертов самолет, но только не сейчас. Только не сейчас... Шаг, другой, третий... Она не чувствовала уверенности, никак не могла почувствовать пространство, пробить эту черную дыру — а ведь до этого у нее всегда получалось... Она прошла не больше пяти метров, сделала десять, может быть, пятнадцать шагов. Она шла медленно, неуверенно... И в следующее мгновение наткнулась на чью-то дорожную сумку, покачнулась и едва не упала.


Тридцать второй, тридцать первый, тридцатый, двадцать девятый... Скоростной лифт спускался вниз, методично отсчитывая этажи. Рабочий день был закончен.

На Ист-Ривер, прямо под окнами секретариата, его ждала служебная машина. Но в тот день ему не хотелось садиться в душный, хоть и освежаемый потоками искусственного свежего воздуха из кондиционера, но все-таки душный салон. В любом случае он всегда сможет остановить такси.