Я потираю шею.

— Должен сказать, я удивлен, что ты еще здесь — после того, что сейчас случилось.

Не глядя на меня, она отвечает:

— Я тоже. Признаться, я удивлена, что вообще согласилась пойти с тобой. Наплевать на осторожность, отправиться на квартиру к незнакомому человеку… я известна, как человек совершенно иного склада.

Голос у нее спокойный, успокаивающий, и я ловлю себя на том, что мне нравится ее слушать. Я прислоняюсь плечами к плоской поверхности двери, складываю руки на груди.

— Какого же? — любопытствую я. — Ты похожа на тех, кто никогда не нарушает правила. Я угадал?

Она смеется, но каким-то пустым смехом.

— О, даже не знаю… Сперва меня натаскивали быть идеальной дочерью, потом — идеальной женой. И внушали, что импульсивность — это эмоция слабых.

— И все же ты здесь.

— Да. Я здесь.

— Ты замужем? — Я смотрю на ее руку. Обручального кольца на ней нет.

— Разведена. И мне бы хотелось не обсуждать эту тему.

Я согласно киваю. Так странно вновь видеть женщину среди моей мебели и вещей. Ей, элегантной и отстраненной, здесь явно не место. Поворачиваясь из стороны в сторону, она оглядывает мой древний диван с протертой обивкой, книги в бумажных обложках, разбросанные на деревянном полу, маленькую кухню справа.

— Извини за бардак. Я не ждал гостей.

Я вижу, как ее внимание привлекает то, что лежит на деревянном журнальном столике. Она наклоняется и поднимает смятую фотографию — единственную фотографию, которую я оказался не в состоянии выбросить. Даже не глядя на нее, я знаю, что краски запечатленного там женского лица начали блекнуть — как и то, насколько большая разница между мужчиной на снимке и нынешним мной.

Пальцем она ведет по лицу, которое мои пальцы выучили наизусть.

— Она ослепительна.

Я тру свою грудь. Как нечто пустое может так сильно болеть?

— О да.

— Что случилось?

Я смотрю на фотографию у нее в руках.

— Я полюбил ее.

И внезапно воспоминание о ней бьет меня по лицу…

…Садилось солнце. Мы лежали, раскинувшись на траве, наши тела согревали теплые лучи янтарного света, нашу кожу ласкал сладкий воздух — сладкий, потому что пах ею. Я помню, как она повернулась ко мне, взглянула на меня своими сапфировыми глазами, и через этот взгляд мы обменялись той невысказанной правдой, в которую она слишком боялась, а я слишком жаждал поверить.

— Не двигайся. Хочу снять тебя ровно так, как сейчас.

Она рассмеялась, но все же не стала противиться. Сделав снимок, я отложил камеру на покрывало, повернулся к ней и накрыл ее щеку ладонью. Закружил по скуле большим пальцем.

— Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.[1]

Она лениво улыбнулась.

— Пытаешься соблазнить девушку Толстым?

— Не знаю. А у меня получается?

Она взглянула на меня, и в ее глазах заискрилось веселье.

— Ты даже не представляешь. — Мы оба расхохотались, но как только момент прошел, она тихо прибавила этим своим хрипловатым голосом: — Неужели ты правда здесь? — Она нашла мою руку, поднесла ее к губам и приложилась к ней в поцелуе. Он был таким мягким — можно было подумать, что мне показалось. Но нет. От ее ласки по моим венам понесся ток, медленно пробуждая мою душу и чувства. И, черт, я никогда еще не чувствовал себя настолько живым.

Я придвинулся к ней и приподнялся на локте, чувствуя, как острые травинки щекочут мне кожу. В таком положении я мог впитывать взглядом буйство ее черных волос, которые, обрамляя ее лицо, оттеняли нежный румянец на скулах, и цвет ее красных, как яблоко, губ.

— Правда, — ответил я шепотом.

— Все это словно сон… и я не хочу, чтобы он заканчивался. — В ее голосе появился страх, свет в глазах потускнел, сменяясь печалью.

— Я очень даже настоящий, Блэр, — прошептал я перед тем, как куснуть ее за ухо. — И никуда не денусь. Я прилип к тебе.

— Но надолго ли? — спросила она, и я вновь услышал в ее словах, в ее голосе страх.

— На столько, малыш, на сколько ты разрешишь мне.

— Навечно?

— Даже вечности будет мало. — Склонившись над нею, я ощутил, что ее тело дрожит. Я поцеловал ее в кончик носа, поцеловал ее веки, изгиб ее шеи, рот…

Я целовал ее долго-долго, пока не заклеймил ее собой целиком и полностью, пока в мой язык не впечатался ее вкус. Когда мы отстранились друг от друга, Блэр улыбнулась мне, и я подумал, что жизнь не может быть прекраснее, чем она есть сейчас.

— Что?

— Я простой человек, Блэр. Мне не нужны дорогие вещи для счастья или для того, чтобы доказать, что я что-то стою. И, знаешь, очень долго я думал, что у меня все прекрасно. Я был здоров, у меня была крыша над головой, еда на столе. Возникали ли у меня мысли о том, что все может быть лучше? Возможно, но я не зацикливался на них. Моя жизнь устраивала меня. Но, думаю, в глубине души я понимал, что чего-то в ней не хватает. Я не знал, чего именно. Пока не встретил тебя.

— Ронан…

— Нет, выслушай меня до конца. Я знаю, как это звучит, и, может, это безумие, но я впервые ощущаю себя так, словно проснулся от долгого сна. Моя жизнь больше не в тумане. И все благодаря тебе. — Сделав паузу, я сорвал с ее губ еще один поцелуй. — К черту все. Давай сбежим и поженимся. По-настоящему. Прямо сегодня. Стань моей и только моей.

Блэр хихикнула.

— Ненормальный! Ты знаешь, что я и так твоя.

— Моя ли?

Она помолчала немного.

— Ронан, чего ты хочешь?

— Стать твоим кислородом, Блэр, как ты стала моим. Навечно. И однажды я добьюсь того, что ты ответишь мне «да».

Когда она посмотрела на меня, в ее глазах были слезы.

— Ах вот как? — спросила она. Ее голос дрожал.

— Угу. — Я снова взял ее лицо в ладони и почувствовал, как одна сбежавшая слезинка капнула мне на палец. — Я никогда не откажусь от тебя, поняла меня?

Она осталась молчать, потому что знала — все это было ложью. Все слова, все взгляды, все прикосновения. Все было гребаной ложью. И, что самое смешное, в самую прекрасную ложь я влюбился — в нее. Ее поцелуи были обманом, сладким ядом на вкус, ее смех — приманкой для моей гибели, ее тело — проклятой игрушкой дьявола.

Но опять же, любовь — это грязная, кровавая, подленькая игра. Любви плевать на правила и на честность. Она может вдохнуть в тебя жизнь, пробудить желание измениться к лучшему, и с тем же успехом — убить тебя, а заодно и твои мечты. В один миг.

— …И что же произошло? — возвращает меня в настоящее женский голос, и ее лицо, ее светлые волосы заменяют лицо и волосы Блэр.

То, что происходит всегда, когда ты забываешь о своем месте в мире и осмеливаешься мечтать.

— Она разбила мне сердце.

Я преодолеваю разделяющие нас шаги, пока не подхожу к ней вплотную. Костяшками пальцев провожу по ее лицу, а она, полуприкрыв глаза, льнет к моей ласке. Я беру ее за подбородок. Склоняясь к ней, поднимаю ее лицо. Когда мои губы касаются ее губ, она закрывает глаза и отдает себя поцелую. Но я — нет. Я не могу. И ненавижу себя за это, потому что, целуя другую женщину, я все равно ощущаю вкус Блэр.

Когда поцелуй подходит к концу, я говорю ей:

— Теперь разденься.

На ее лице впервые появляется неуверенность.

— Я не такая молодая и красивая, как она.

Ее слова что-то творят со мной. Нет, они не затрагивают никаких струн, ничего такого — это попросту невозможно. Может, если б я встретил ее в другой жизни, где я был бы целым… Но они пробуждают во мне желание показать ей, какой я ее вижу. Ее красоту, которая с каждой секундой становится все очевидней.

Я отпускаю ее и заступаю ей за спину. Не прикасаясь, склоняюсь к ней.

— Ты очень красивая. Покажи мне себя. Всю себя.

Она делает судорожный вдох. Отходит в сторону. Повернувшись ко мне лицом, по очереди снимает с плеч тоненькие бретельки. Зрелище того, как она раздевается для меня, не просто эротическое, оно опьяняет. Под моим взглядом шелк скользит по ее подтянутому телу плавно, словно вода, открывая нежные формы, маленькие, но безупречные грудки, гладкую сладкую промежность. Мои ладони начинают зудеть. Я хочу исследовать ее всю. Хочу, чтобы тепло ее кожи просочилось в меня, согрело меня — хоть на миг.

Она прикрывается руками, нервно и неуверенно.

— Не прячься от меня. — Я развожу ее руки в стороны. — Ты изумительна.

— Ты говоришь так из вежливости. Я видела ее фотографию и знаю, к чему ты привык. И могу сразу сказать, что совершенно на нее не похожа.

— Ты права. Но тем не менее я хочу тебя.

Она краснеет. Румянец идет ей, вызывает желание смущать ее вновь и вновь. Мой член твердеет, соглашаясь со мной. Я сокращаю расстояние между нами до тех пор, пока мой торс не упирается в кончики ее грудок. Ее соски заостряются, дыхание становится частым.

— Да и как тебя не хотеть? Ты красива, желанна и охерительно сексуальна. — Моя рука поглаживает ее кожу, движется от плеча к нежной выпуклости груди. — Я хочу провести языком по каждому твоему изгибу, побывать им в каждом отверстии твоего тела. — Я захватываю ее волосы в горсть и убираю их в сторону, обнажая шею, потом наклоняюсь и целую ее, ощущая ртом ее пульс. — Узнать вкус твоего пота, твоего желания, всего, что может предложить твое тело. — Я выпрямляюсь. Берусь за ее бедра и, вминаясь пальцами в плоть, рывком притягиваю к себе.

Ее глаза распахиваются, показывая мне, насколько расширенными стали ее зрачки. Она облизывает губы.

— Я тоже тебя хочу.

Я кладу ладонь ей на шею, и мы начинаем отчаянно целоваться. Нет места воздуху. Нет места мыслям. Нет места ничему, кроме ощущения ее рта, ее кожи под моими руками. Я вдыхаю ее, впускаю в легкие ее аромат, одурманивающий меня запахом похоти и желания. Ищу забвения в ее теплом, притягательном теле.