Я остановилась как вкопанная, и Харди, задержавшись, насмешливо улыбнулся:

– Либерти, не из-за тебя ли собаки так разошлись?

– Они не могут учуять страх, – ответила я, прикованная взглядом к углу обнесенного оградой двора, где рвались и метались с пеной у рта питбули.

– Ты же вроде говорила, что не боишься собак, – сказала Ханна.

– Обычных – не боюсь. Но злые бешеные питбули – совсем другое.

Харди рассмеялся. Он положил свою теплую руку мне на шею сзади и, успокаивая, сжал ее.

– Пойдем к мисс Марве. Она тебе понравится. – Харди снял солнечные очки и обратил на меня улыбающиеся голубые глаза. – Обещаю.

В фургоне сильно пахло табачным дымом, цветочной водой и еще чем-то вкусным из духовки. Казалось, каждого квадратного дюйма жилища коснулась рука художника. Расписанные вручную вентиляторы в крыше, сплетенные из акриловой пряжи крышки матерчатых коробок, рождественские узоры, вязаные коврики и всех размеров и форм холсты без рам с изображениями люпинов.

Посреди всего этого хаоса стояла полная маленькая женщина с начесом-муравейником идеальной формы. Волосы были выкрашены в какой-то красноватый цвет, аналогов которого я никогда не встречала в природе. Лицо женщины покрывала сетка мелких и глубоких морщин, которые находились в постоянном движении, подстраиваясь под ее оживленную мимику. Взгляд был живой и настороженный, как у ястреба. Мисс Марва, может, и была старой, но уж неповоротливой ее точно не назовешь.

– Харди Кейтс, – проскрежетала она огрубевшим от никотина голосом, – я ждала, что ты заберешь мои картины два дня назад.

– Да, мэм, – кротко сказал Харди.

– Ну, мальчик мой, и что ты скажешь в свое оправдание?

– Я был очень занят.

– Если уж заявляешься с опозданием, Харди, то потрудись хотя бы изобрести нестандартное объяснение. – Ее внимание переключилось на нас с Ханной. – Ханна, что это за девочка с тобой?

– Это Либерти Джонс, мисс Марва. Они с мамой только что въехали в новый трейлер внутри новой дороги.

– Вы с мамой вдвоём? – спросила мисс Марва, поджав рот, словно только что проглотила горсть жареных пикулей.

– Нет, мэм. С нами еще мамин друг. – Поощряемая расспросами мисс Марвы, я рассказала все о Флипе, о том, что он вечно переключает телевизор с одного канала на другой, о том, что мама овдовела, и о том, что я пришла заключить мир с питбулями после того, как они, убежав из-за ворот, до смерти напугали меня.

– Негодники, – без выражения проговорила мисс Марва. – От них больше беспокойства, чем толку. Но они нужны мне для компании.

– А чем вас не устраивают кошки? – спросила я.

Мисс Марва решительно покачала головой:

– Я давно отказалась от кошек. Кошки привязываются к месту, собаки – к людям.

Мисс Марва, слегка подталкивая, повела нас троих в кухню и перед каждым поставила тарелку с большущим куском торта «Красный бархат». Харди с набитым ртом сообщил мне, что мисс Марва готовит лучше всех в Уэлкоме. По его словам, торты и пирожные мисс Марвы каждый год выигрывали трехцветную ленточку на выставке в округе, пока руководство не попросило ее отказаться от участия, чтобы дать другим шанс на победу.

Такого вкусного торта «Красный бархат», как у мисс Марвы, я никогда не пробовала. На пахте, с какао и добавлением красных пищевых красителей, он горел, как красный светофор, а сверху был покрыт слоем крема толщиной с дюйм.

Мы поглощали этот торт, как голодные волки, и, подбирая крошки, так яростно скоблили вилками желтые тарелки, что чуть не сковырнули с них слой. Я еще чувствовала во рту сладкий вкус крема, когда мисс Марва подвела меня к банке с собачьими печеньями, стоявшей на краю кухонной стойки.

– Отнеси пару печений собакам, – проинструктировала меня она, – и скорми их им через ограду. Покормишь их – они мигом к тебе проникнутся.

Я с трудом сглотнула. Торт в желудке разом превратился в кирпич. Видя выражение моего лица, Харди тихо сказал:

– Не бойся.

Перспектива оказаться лицом к лицу с питбулями не очень-то вдохновляла, но если это обещало еще несколько минут рядом с Харди, то я и к стаду разбушевавшихся лонгхорнов вышла бы. Запустив руку в банку, я взяла два печенья в форме косточки, которые в моей влажной ладони сразу же стали липкими. Ханна осталась в прицепе помочь мисс Марве сложить ее работы в коробку, принесенную из винного магазина.

Как только Харди подвел меня к воротам, воздух наполнился сердитым лаем. Собаки скалили зубы и рычали, прижав уши к пулевидным головам. Кобель был черно-белым, а сука желтовато-коричневой. Интересно, недоумевала я, неужели их так тянет изводить меня, что они ради этого даже покинули тень возле трейлера.

– А они не вырвутся из-за ограды? – спросила я, держась так близко к Харди, что он почти спотыкался об меня. Энергия собак била фонтаном. Они так неистовствовали, что казалось, хотели перепрыгнуть через ворота.

– Ни за что, – с ободряющей уверенностью сказал Харди. – Я сам делал эти ворота.

Я с опаской покосилась на разъяренных собак.

– Как их зовут? Псих и Киллер?

Харди покачал головой:

– Кекс и Твинки[4].

Я от изумления раскрыла рот:

– Шутишь.

По губам Харди пробежала улыбка.

– Нисколько.

Если мисс Марва дала им имена десертов, пытаясь придать привлекательности, то ее надежды не оправдались. Глядя на меня, собаки истекали слюной и клацали зубами, точно перед связкой сосисок.

Тоном, не допускающим возражений, Харди приказал им замолчать и вести себя прилично, если они не хотят неприятностей, а также сесть. Последняя команда была выполнена лишь частично: Кекс с неохотой опустил зад на землю, а Твинки с вызывающим неповиновением осталась стоять. Тяжело дыша и открыв пасти, парочка смотрела на нас глазами, похожими на черные пуговицы.

– А теперь, – начал Харди, – протяни на ладони печенье черному псу. В глаза ему не смотри. И не делай резких движений.

Я переложила печенье в левую ладонь.

– Ты левша? – спросил Харди с дружеским интересом.

– Нет. Но если эту руку откусят, то останется правая, чтобы писать.

Низкий смешок.

– Тебя не укусят. Смелее.

Я остановила взгляд на блошином ошейнике на шее у Кекса и начала протягивать руку с печеньем к железной сетке, разделявшей нас с псом. Собака увидела угощение и напружинилась в ожидании. Правда, что его привлекало – печенье в моей руке или что другое, – к сожалению, оставалось под вопросом. В последний момент, смалодушничав, я отдернула руку.

В горле Кекса засвистел жалобный вой, а Твинки несколько раз коротко гавкнула. Я бросила на Харди смущенный взгляд, думая, что он посмеется надо мной. Но он, не говоря ни слова, одной рукой твердо обхватил меня за плечи, а другой поймал мою ладонь и аккуратно сжал ее в своей, как птичку колибри. Вместе мы протянули печенье ожидавшей его собаке, которая моментально с чавканьем заглотнула его и завиляла прямым, как карандаш, хвостом. От собачьего языка на моей ладони остался слюнявый след, и я вытерла руку о шорты. Когда я давала печенье Твинки, Харди тоже держал меня за плечи.

– Вот и умница, – тихо похвалил меня он. Коротко пожав мои плечи, он выпустил меня, но я и после этого продолжала ощущать давление его руки. Бок, которым я прижималась к нему, был теплым. Мое сердце забилось в новом ритме, и каждый вдох вызывал в легких приятную боль.

– Все равно я их боюсь, – сказала я, глядя, как пара зверюг вернулась к трейлеру и тяжело шлепнулась на землю в тени.

Продолжая стоять ко мне лицом, Харди положил руку поверх ограды, слегка на нее облокотившись. Он смотрел на меня так, словно его что-то притягивало в моем лице.

– Бояться не всегда плохо, – мягко сказал он. – Страх может способствовать продвижению вперед. Помогает справиться с задачей.

Мы замолчали, но наступившее молчание было не таким, как бывало раньше, – оно было каким-то теплым и выжидающим.

– А чего боишься ты? – осмелилась спросить я.

В глазах Харди мелькнуло удивление, точно ему такого вопроса никогда прежде не задавали. Мне на мгновение показалось, он не ответит. Но Харди медленно выдохнул и, оторвав от меня глаза, принялся блуждать взглядом по стоянке.

– Оставаться здесь, – наконец сказал он. – Оставаться здесь до тех пор, пока я уже не смогу прижиться где-нибудь еще.

– А где ты хочешь прижиться? – почти шепотом проговорила я.

Его выражение мигом изменилось, и в глазах заплясали веселые искорки.

– Везде, где я не нужен.

Глава 3

Почти все лето я провела с Ханной, участвуя в ее разнообразных затеях, которые в итоге оказывались ерундой, но удовольствия от этого доставляли ничуть не меньше. Мы гоняли на велосипедах в город, исследовали овраги и поля, входы в пещеры или, сидя в комнате у Ханны, слушали «Нирвану». Харди, к моему разочарованию, я видела редко: он все время работал. Или бедокурил, как, сокрушаясь, говорила мисс Джуди.

Желая знать, как это можно набедокурить в таком городке, как Уэлком, я вытянула у Ханны всю возможную информацию. Мнение о том, что Харди Кейтс – бедовый парень и рано или поздно нарвется на крупные неприятности, разделяли, кажется, все. Его грехи до сих пор едва ли были серьезными и ограничивались небольшими шалостями и мелкими проделками, которые выдавали дремлющий в нем взрывоопасный темперамент, скрывавшийся под его добродушной внешностью. Ханна взахлеб сообщила, что Харди видели с девочками много старше его, поговаривали даже о его связи с какой-то взрослой женщиной в городе.

– Он когда-нибудь влюблялся? – не выдержала и поинтересовалась я, на что Ханна ответила отрицательно: любовь, по словам Харди, последнее, что ему нужно. Она помешала бы претворению в жизнь его намерения – уехать из Уэлкома, как только Ханна с братьями подрастут и смогут реально помогать матери, мисс Джуди.

Уму непостижимо, как это у такой женщины, как мисс Джуди, родились такие дети, с которыми сладу нет. Это была дисциплинированная женщина, и создавалось впечатление, что к любым удовольствиям она относится с подозрением. При взгляде на ее костлявое лицо вспоминались весы из инвентаря старого золотодобытчика, на чашах которых балансировали, уравновешивая друг друга, кротость и болезненная гордость. Мисс Джуди была высокой и хрупкой на вид, с запястьями, которые, казалось, можно было переломить, как тополиные веточки. И являлась живым доказательством того, что тощим поварам доверять нельзя. Приготовить обед, по ее представлению, означало вскрыть банки консервов и выбрать из холодильника все оставшиеся там огрызки овощей. Ни увядшая морковка, ни превратившийся в окаменелость стебелек сельдерея не оставались за пределами ее внимания.