— Там, в коридоре, ваши дети сидят, между прочим. Их домой гнали, а они так до утра и просидели. В обнимку. Хорошие у вас дети. Вроде брат и сестра, а обнимаются, как влюбленные. Завидно даже. У меня, знаете, тоже двое, так они все время собачатся меж собой, как чужие! А эти… Нет, ей-богу, завидно! Как это вы их так воспитывали, интересно?

— А… Можно их сюда, ко мне…

— А вы себя как чувствуете?

— Хорошо. Только голова немного кружится.

— Ладно. Сейчас позову. Только ненадолго. Скоро обход.

Варя и Глеб зашли на цыпочках, гуськом. Лица у обоих были бледные, с зеленоватым отливом. Варя склонилась над ней, протянула руку, осторожно погладила по плечу, не удержалась, всхлипнула тихонько. Глеб взглянул на нее со сдержанной, но ласковой досадой.

— Мам… Ну как ты? — улыбнувшись сквозь слезы, прошептала Варя.

Посмотрев на падчерицу с осторожным недоумением, Бася перевела взгляд на Глеба, словно спрашивала у него: чего это с ней? Почему вдруг… мама? Варя, поняв ее недоумение, прижала ладошку ко рту, потом, шмыгнув носом, затараторила быстро:

— Мам, ты прости меня, пожалуйста, ладно? За все прости… Конечно же ты моя мама, кто же ты мне еще? Теперь у нас, честное слово, все будет хорошо, вот увидишь! Да я… Да я теперь, если хочешь, даже твою тетушку буду родненькой бабушкой величать! Хочешь? Бабушкой, бабулькой, бабуленькой…

— Да… Да, Варюша, конечно… Спасибо тебе. Я и не ждала…

В голове у нее снова застучало, и закружилась голова, но совсем не от боли и слабости, а, наоборот, весело как-то закружилась. И глазам стало горячо до невозможности. Наверное, она плачет? Наверное. Вон, какое вмиг у Глебушки лицо испуганное образовалось!

— Мам, да ты чего… — торопливо склонился он к ней. — Нельзя тебе плакать сейчас, мам!

— Нет, я не буду, правда. Это я так… А что это со мной было, Глебушка? Медсестра сказала, что утром дознаватель сюда приходил…

— Ага, приходил. Его не пустили. Да и чего там дознавать, в самом деле? По-моему, и так все ясно.

— Что… ясно?

— Да про придурка того все ясно, про Кирилла, который в тебя въехал! Он слабаком оказался, с перепугу сразу и раскололся. Все как на духу выложил. Знаю я его, приходилось раньше встречаться.

— А кто он, этот Кирилл? Откуда ты его знаешь?

— Он брат Инги. Ну, той женщины, которая с отцом живет. Вернее, жила… Ее уже арестовали, наверное. Я когда этого Кирилла из машины вытащил, сразу понял, что к чему.

— За что? За что ее арестовали? Что-то я ничего не понимаю, Глебушка… Объясни толком.

— Мам… Давай про это потом, ладно? Тебе сейчас волноваться вредно! — с осуждением глянув на Глеба, быстро проговорила Варя.

Сморгнув слезу, Бася растянула сухие губы в улыбке, засмеялась тихо, будто сама с собой.

Всхлипнула и опять то ли засмеялась, то ли заплакала. Переглянувшись, они посмотрели на нее испуганно.

— Мам, ты чего?

— Я? Да я ничего… Ты прости, Варюш. Какая-то странная реакция у меня… Никак не могу привыкнуть, что ты меня мамой называешь. Даже странно как-то…

— Ничего, привыкнешь, мам.

— Конечно, привыкну. К радости быстро привыкают. А… Вадим где? Он уже приехал?

— Да, он едет сюда, прямо из аэропорта, — с готовностью закивал Глеб. — Я ему позвонил. О, а вот и он…

В палату, придерживая на плечах накинутый наспех халат, быстро вошел Вадим. Волевым жестом отстранив от изголовья кровати Варю, склонился над Басей, осторожно дотронулся до перебинтованной головы, провел кончиками пальцев по мокрой щеке.

— Бася, милая… Жива. Жива, слава богу. Я как чувствовал, не хотел уезжать, помнишь?

— Да, помню… Ты заехал ко мне позавтракать и чуть на самолет не опоздал. Я помню…

— Теперь никуда без тебя не поеду! Никогда, никуда! И вообще… Я тебя домой заберу. Сам ухаживать за тобой буду. Где тут врачи? Глеб, найди врача, я ее домой забираю!

— Пап… Она вообще-то еще под капельницей… — осуждающе развел руки в стороны Глеб.

— Вадим Сергеевич, нельзя пока! — эхом повторила за ним Варя.

— Ну, значит, завтра заберу! — решительно проговорил Вадим. Вглядевшись в Басино лицо, спросил испуганно: — Ты что, плакала? Почему ты плакала? Тебе плохо, да?

— Да это она от радости! — торопливо пояснил отцу Глеб. — Ее Варька только что мамой назвала!

— Ну, ты даешь, девушка! — улыбнулся и в то же время покачал головой Вадим осуждающе. — Разве можно так сразу… Это же стресс… Понимать должна, большая уже!

— Ой, да ладно, все же хорошо! Правда, мам?

Бася лишь опустила ресницы и улыбнулась, ласково соглашаясь. Говорить она не могла. Чувствовала — если заговорит, снова зальется слезами. Зачем тревожить своих близких? Они и без того уже почти перессорились.

— Мам, Вадим Сергеевич… — хитро взглянув на Глеба, вдруг весело проговорила Варя, — а хотите, мы сейчас вас рассмешим? Хотите? — И, не дожидаясь ответа, затараторила быстро: — Представляете, мы сегодня с Глебкой о чем поспорили… Вот если мы вдруг возьмем и поженимся…

— Что?! — хором переспросили Вадим и Бася, с удивлением глядя на них.

— Ой, да не пугайтесь вы так! — весело махнула рукой Варя. — Я же говорю — вдруг! Ну, и вот… Как тогда нам быть, представляете?

— В каком это смысле? — на всякий случай уточнил Вадим.

— Ой, какой вы непонятливый, Вадим Сергеевич! Ну, кто нам тогда мама будет? Мне — свекровкой или Глебу — тещей? Или сразу все вместе? Но так ведь не бывает, чтобы сразу все вместе? Представляете, а у нас так получится! Нас что, в Книгу рекордов Гиннесса занесут, да?

Вадим даже не улыбнулся, лишь посмотрел на Варю исподлобья. Потом перевел взгляд на сына, помолчал, проговорил осуждающе:

— Значит, так, молодежь… А ну, давайте, брысь отсюда вместе с вашими планами! Размечтались тут! Она сначала моя жена, а потом уж ваша мачеха, поняли? Идите, идите отсюда… Нам поговорить надо…

— И в самом деле, мы пойдем, пожалуй… — мягко обнял Глеб Варю за плечи. — Простите, что сразу не догадались… Пойдем, Варюха…

Он что-то шепнул ей на ухо, и девчонка прыснула в кулачок, озорно оглянувшись. Когда за ними закрылась дверь, Вадим осторожно взял в руки Басину ладонь, поднес к лицу.

— Теперь все будет хорошо, вот увидишь. Скоро поедем домой… Теперь-то уж я тебе точно сбежать не дам. А чтоб ты не сомневалась, я… Уф, благослови, Господи! — поднял он лицо к потолку, вздохнул, зажмурился на секунду. — Чтоб ты никогда больше во мне не сомневалась, я тебе сейчас клятвенное обещание дам… Я буду самым-самым хорошим мужем на свете! Буду верным до занудности, этаким домоседом-кретином… Обещаю!

— Да ладно… Не обещай ничего, пожалуйста. Я ж про тебя все знаю, все понимаю. Раньше не понимала, а теперь понимаю. Потому что люблю и всегда любила. А горбатого, говорят, только могила исправит.

— Да бог с тобой, туда мне еще на исправление рановато. Я уж здесь как-нибудь еще потолкусь. Рядом с тобой. Ничего, поживем еще, Басенька… Хорошо поживем…

Счастливо вздохнув, он поднял глаза на больничное окно, хмыкнул, растянул губы в улыбке.

— Ты чему улыбаешься?

— Да на наших смотрю… Вон, по аллее бредут, взявшись за руки. Неплохо смотрятся, между прочим. — Посмотрев ей в глаза, он проговорил задумчиво: — Слушай, а чем черт не шутит, может, они и впрямь поженятся, а? Внуков нам народят… А правда, тебе кем больше нравится быть — свекровью или тещей? Выбирай. А что?

В мачехах ты уже побывала, и хватит с тебя, наверное. Пора коренным образом менять статус… Ей вдруг очень, очень захотелось спать. Уснуть счастливой. И увидеть во сне именно эту картинку, которая открылась только что Вадиму из больничного окна. Варя и Глеб, взявшись за руки, идут по дороге, усыпанной желтыми листьями. И светит солнце. Они здоровы и счастливы, ее любимые дети, Варя и Глеб. И не важно, кем она им приходится — мачехой, свекровью или тещей. Или матерью… Какая разница? Разницы-то нет никакой. Если любишь.