— Спасибо! С удовольствием отведаю, — растроганно прошептала Джин.

Рыба оказалась совершенно безвкусной. При всем желании Джин не сумела проглотить больше двух кусочков.

Миссис Лоусон, забирая поднос, глянула на тарелку и сказала:

— Птичка и та больше зернышек клюет, чтобы жить, а вы себя скоро голодом уморите! Чаю хотите? Я сама не откажусь выпить чашечку на сон грядущий.

— С удовольствием! — обрадовалась Джин. — А потом я пойду к себе и лягу.

— Вам что, стало хуже?

— Нет, что вы! Просто не хочу путаться у вас под ногами. Вы же сами говорили, что любите посидеть вечерами в полном одиночестве.

— О, обо мне можете не беспокоиться! — проявила невиданную сговорчивость хозяйка. — Да и дел у меня сегодня по горло! Жильцы съехали из нескольких комнат на третьем этаже. Надо там убраться. Потому что уже завтра утром в одну из комнат въезжает новый постоялец откуда-то с севера. Если поезд прибудет в Лондон точно по расписанию, то уже в половине девятого он будет здесь.

— Сколько же у вас забот и хлопот, — посочувствовала хозяйке Джин.

— Беднякам выбирать не приходится! — пожала та плечами. — Надо учиться принимать жизнь такой, какая она есть.

Джин подумала, что в словах женщины кроется житейская мудрость. Вот и ей пора смириться и принимать жизнь такой, какая она есть. И нечего жаловаться на судьбу, обвиняя ее во всех своих несчастьях. Она отхлебнула крепкого, но уже остывшего чая, который подала ей миссис Лоусон, стараясь не вспоминать, какой вкусный чай она пила еще на прошлой неделе. Что проку в таких сравнениях? Жизнь идет, и надо идти вместе с ней вперед. Кто знает, быть может, у нее еще будут новые приключения. Ведь рискнула же она в свое время бросить все, оставить свой родной Глендейл, сесть на поезд и уехать в Лондон. Она вдруг вспомнила, какое радостное чувство охватило ее в ту минуту, когда поезд тронулся и за окнами вагона замелькали знакомые с детства пейзажи. Ей казалось, что с каждой милей, удаляющей ее от дома, она приближается к каким-то необыкновенным, удивительным приключениям, вступает в неизведанный мир, где столько интересного и нового. Что ж, приключение в ее жизни действительно случилось, и интересное и новое у нее тоже было за последние несколько недель. Так что хватит жаловаться на судьбу!

— Тебе должно быть стыдно! — вслух попеняла она самой себе.

В самом деле, разве не должна она благодарить фортуну за встречу с Толли? За любовь к нему? А знакомство с Бетти, переросшее в дружбу? Разве это не подарок судьбы? А Маргарет Мелтон? Какая замечательная женщина! И наконец, тот груз постыдной тайны, который давил ее своей тяжестью все последние годы и который помогла ей снять с души Маргарет, познакомив с матерью. Наконец-то она смогла вздохнуть с облегчением, убедившись, что в ее жилах нет порочной крови.

Когда-нибудь, со временем, она соберется с мужеством и напомнит Толли и всем своим новым друзьям о своем существовании. Быть может, она даже решится написать письмо матери и, кто знает, даже навестить ее тайно в Швейцарии, но так, чтобы об этом никогда не узнал Толли. В обозримом будущем это едва ли возможно. Слишком многое придется объяснять и рассказывать. К тому же Толли вполне мог обратиться к Пейшенс Плауден за помощью в поисках ее дочери.

«Время лечит все», — вспомнила Джин старую истину и подумала, что, может быть, со временем затянутся и ее душевные раны и одиночество перестанет казаться ей ужасным, и тогда, вполне возможно, она снова с радостью встретится с матерью. И она будет рада поговорить с ней, обрести друга в этой, в сущности, очень одинокой и несчастной женщине, которая так много перестрадала в своей жизни.

Да, ей есть за что благодарить судьбу! «Слава Богу за все», — произнесла она про себя, а вслух прошептала:

— Мне не о чем жалеть! Не о чем!

Снова приоткрылась дверь, и на пороге показалась миссис Лоусон.

— Вас желает видеть какой-то джентльмен, моя дорогая! — сказала она, но еще не успела закончить фразу, как ее легонько отодвинули в сторону и в комнату вошел мужчина.

Толли остановился на пороге и впился в девушку долгим взглядом. Джин он показался еще более красивым и статным, чем она его запомнила. А может, просто его облик не вязался с убогой обстановкой комнатки, которую хозяйка называла своей гостиной. Она услышала, как миссис Лоусон тихонько прикрыла дверь, оставив их одних. Джин молчала, не в силах вымолвить ни слова. Она боялась даже пошевелиться, и лишь руки предательски дрожали, выдавая ее потрясение, и она спрятала их под шалью.

— Ты болела? — спросил Толли хриплым от волнения голосом.

— Да, — едва слышно прошептала она в ответ.

— Но почему ты ничего не сообщила мне? Почему не дала знать? Почему уехала?

Как ни странно, она совсем не испугалась его вопросов. Меньше всего они были похожи на вопросы сурового следователя, ведущего допрос. В голосе Толли не было знакомых ей командных ноток. Напротив! В нем слышались тревога, волнение, мольба… и что-то еще, что-то такое, от чего учащенно забилось сердце.

Она молчала. У нее не было заготовленных слов, которыми можно было бы легко и просто объяснить все произошедшее. Кровь прилила к ее лицу, в ушах послышался звон, и одновременно сладкая истома охватила все ее тело. Казалось, еще немного — и она лишится чувств.

Он подошел ближе и склонился над ней.

— Ты болела, — снова повторил он, не столько вопрошая, сколько утверждая.

— Но мне уже лучше! — поспешила заверить его Джин.

— А я с ума сходил все это время! Перевернул весь Лондон вверх дном!

— Зачем? — искренне удивилась Джин.

— Хочешь знать зачем? — спросил он прежним требовательным тоном, и девушка отвела взгляд.

— Прости, что доставила тебе столько хлопот, — начала она дрожащим голоском. — Но я думала, что так будет лучше.

— Лучше для кого? Для тебя или для меня?

— Для тебя, конечно! Я поняла, что моя миссия окончена и что… я тебе больше не нужна и… потому…

— Что значит «не нужна»?

— Я подумала, — проговорила она тихо и подняла на него глаза, — я подумала… что ты… что вы с мисс Мелчестер…

— При чем здесь Мелия?

— Но ведь она…

— Она выходит замуж за Эрнеста Дэнкса! — нетерпеливо перебил ее Толли. — Объявление об их помолвке должно появиться со дня на день. Разве ты не в курсе, что премьер-министр скончался три дня тому назад?

— Нет, я не знала! — растерянно прошептала Джин.

— Но не это главное! А главное — это то, что накануне своего отъезда из Сент-Морица я понял одну простую вещь, которую вы с моей матерью поняли гораздо раньше меня. Мелия никогда не любила меня, и я тоже не любил Мелию.

— Нет! — горячо возразила ему Джин. — Я считала, что ты ее любишь.

— И я тоже так считал. Но просто тогда я и понятия не имел, что такое настоящая любовь.

Толли опустился перед ней на колени. Она издала испуганное восклицание и замерла, не веря своим глазам. Неужели это не сон? Толли не сделал попытки коснуться ее руки. Он просто стоял перед ней на коленях и внимательно смотрел на нее.

— Я хочу задать тебе один вопрос, — проговорил он тихо.

— Спрашивай! — Джин почувствовала легкий озноб во всем теле, но не отвела глаз.

— Скажи мне правду! — начал Толли и тут же оборвал себя. — Нет! О чем это я? Ты всегда говоришь правду! Твоя чистосердечность просто поразительна. Я знаю, ты не солжешь мне!

— Нет, я не солгу тебе! — эхом повторила за ним Джин.

— Тогда ответь мне! — В голосе Толли прорывалась едва сдерживаемая страсть. — Ты любишь меня?

Лицо Джин стало мертвенно-бледным, но уже в следующую секунду краска прихлынула к ее щекам, и она зарделась от смущения. Слезы выступили у нее на глазах, но она и на этот раз не отвернулась, а, глядя Толли прямо в глаза, прошептала едва слышно:

— Да… я люблю тебя.

— Но за что? Бог мой! Я ведь вел себя с тобой просто по-свински! За что меня любить?

— Я люблю тебя ни за что, но я люблю тебя ужасно! — простодушно ответила ему Джин. — И ничего не могу с этим поделать.

— Ах, Джин! — воскликнул Толли с чувством. — Как же я с самого начала не догадался, что мы созданы друг для друга!

Она посмотрела на него в замешательстве. Смысл его слов явно не дошел до нее. И тогда он обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Я люблю тебя, Джин! — проговорил он нежно. — Я люблю тебя всем сердцем, каждой частичкой своей души. Я люблю тебя так, как ты этого заслуживаешь! Отныне ты — моя, и только моя, и тебе уже никогда не ускользнуть от меня снова! Знаешь, я многого желал в своей жизни и многого добивался, но еще никогда я не желал ничего с такой силой и страстью, как я желаю тебя.

— Ах, Толли! — выдохнула она изумленным голосом, боясь спугнуть волшебное очарование происходящего, а потом положила голову ему на плечо.

— Родная моя!

Какое-то мгновение он молча смотрел в ее глаза, полные слез. Вот две слезинки заскользили по щекам. Он осторожно смахнул их рукой и тут же припал к ее устам. Вначале Джин почувствовала странную слабость, как перед обмороком, но уже в следующую минуту сладостная дрожь пронзила все ее тело, и она затрепетала в его руках, став с ним одним целым. Ах, разве не о таком наслаждении она мечтала в самых сокровенных своих фантазиях?

Толли осторожно поднял девушку с кресла и прижал к своей груди. А потом стал осыпать ее лицо поцелуями: он целовал ее губы, мокрые от слез ресницы, маленькую жилку, лихорадочно бьющуюся на белоснежной шее.

— Я люблю тебя! Люблю! — снова и снова повторял он, и в его голосе звучала уже не только нежность, но и страстное нетерпение взрослого мужчины. — Ах, Джин! Ты сводишь меня с ума! Как же я с самого начала не понял, что ты — моя женщина! Моя, и только моя!