От матери Толли сразу же направился к Джеральду. Тот был просто потрясен услышанным. Именно такую реакцию и предполагал увидеть Толли.

— Поразительно! — только и повторял Джеральд. — Невозможно поверить! Чудо! Правда, старина?

— Поначалу я даже испугался! — признался Толли. — Решил, что это выдумка, пустая фантазия. Мы едва дождались этого письма. Я все время пальцы держал скрещенными на удачу.

— Очень рад за миссис Мелтон! Припоминаю, что Джин мне что-то такое говорила, когда мы были в вашем доме на Беркли-сквер. Точно!

Она говорила о фотографии Стивена Мелтона.

— А что именно она говорила?

— За точность не ручаюсь, но, насколько я помню, она проявила интерес к мистеру Мелтону и стала расспрашивать меня о нем. Я рассказал ей все, что знал: историю их любви с твоей матерью, о том, как она несчастна после того, как потеряла мужа. Помнится, Джин тогда еще обронила, что, наверное, миссис Мелтон не верит в Бога. Я очень удивился. Я и подумать не мог, что современная девушка может быть глубоко верующим человеком. Знаешь, мне кажется, что Джин неплохо разбирается в людях и ее суждениям можно доверять. Вот и Бетти точно такая же! В них обеих есть та божественная простота, которая позволяет им заглянуть в самую душу человека. А мы все скользим по поверхности.

Толли помолчал, а потом вдруг неожиданно спросил:

— Джеральд, тебе ведь не нравится Мелия, правда?

— Правда! — после минутного колебания честно признался Джеральд.

— А почему?

Вопрос был задан прямо, и Джеральд даже смутился.

— Видишь ли, старина, — начал он неуверенно. — Я — твой друг и люблю тебя. К тому же я сейчас не в том положении, чтобы спорить с тобой. Боюсь, если ты меня ударишь, то я не смогу нанести ответный хук!

— Перестань паясничать! — рассмеялся Толли. — Бить я тебя точно не собираюсь! А потому отвечай по существу.

— А по существу, — после короткой паузы продолжил Джеральд, — все очень просто. Мелия — полная противоположность Джин. В одной — божественная простота, в другой — все искусственно и многосложно. Только не обижайся на меня! — поспешил он сгладить резкость оценки. — Ты же сам хотел услышать правду.

— А я и не обижаюсь! — ответил Толли серьезно.

В комнату вошла сиделка:

— Капитан Фэрфакс! К вам мисс Мелчестер!

Друзья переглянулись и расхохотались.

— Легка на помине! — воскликнул Толли. — Недаром говорят, помяни черта, а он тут как тут!

Джеральд с деланым изумлением округлил глаза:

— Толли! Пришла Мелия, а не черт!

Сиделка поправила подушку, взяла поднос и спросила:

— Так я приглашу ее?

— Конечно-конечно! — ответил Джеральд.

Мелия успела переодеться после лыжной прогулки. На ней было платье из темно-рубиновой шерсти и короткий жакет, отороченный соболем. Она была необыкновенно хороша. Войдя в комнату, Мелия одарила присутствующих своей фирменной улыбкой. Первая улыбка предназначалась Джеральду, вторую получил в подарок Толли. По мнению Мелии, такая улыбка такой девушки могла сделать любого мужчину самым счастливым человеком на свете.

— Джеральд, дорогой! Ну как ты? Я так волновалась за тебя! Какая жалость, что все так вышло! Мы — там, на солнце, а ты — здесь, запертый в четырех стенах.

— Солнца и здесь вполне хватает, — возразил ей Джеральд. — Утром мою кровать пододвигают к окну. Сегодня, например, я видел, как ты каталась на коньках. Так элегантно скользила по льду.

— Да? — удивленно округлила глаза Мелия. — Надо не забыть помахать тебе рукой, когда завтра снова выйду на лед.

— Это будет мило с твоей стороны!

Мелия бросила короткий взгляд на Толли, стоявшего в отдалении.

— Толли, ты не свозишь меня сегодня вечером на танцы в Сент-Мориц? Я пообещала друзьям, что присоединюсь к их компании в ресторане «Чеса-Виглия».

На какую-то долю секунды Мелии даже показалось, что Толли колеблется, но, наверное, ей и вправду это только показалось, потому что ответ был такой, какого она и ожидала:

— С удовольствием!

Толли не удивился, когда поздно вечером они с Мелией добрались до ресторана и, не обнаружив никакой компании приятелей, оказались за столиком одни. Старинная швейцарская таверна «Чеса-Виглия» во многом сохранила колорит минувших эпох, хотя и превратилась в модный ресторан. На втором этаже оборудовали огромный танцзал, расставив по периметру крохотные столики, застланные веселенькими скатертями. Сидя здесь, посетители могли не только наблюдать за танцующими парами, но и сами предаваться веселью.

Внизу размещался еще один зал: длинная, узкая комната с низкими потолками. Там танцплощадка была поменьше, поскольку вдоль боковых стенок тянулись отдельные кабинки, отгороженные друг от друга дубовыми панелями. В углу стоял рояль, за которым пианист самозабвенно наигрывал страстные мелодии, пробуждающие любовное томление. Здесь царил полумрак, откровенно провоцирующий интим. Мелия и Толли устроились в самом дальнем углу за небольшим столиком, покрытым клетчатой скатертью.

Разговор у них не клеился, хотя Толли видел, каким призывным блеском вспыхнули глаза Мелии. И голос ее, волнующий, низкий, без ставших привычными для него капризных ноток, был медоточив и нежен. Да и говорила она сегодня о вещах приятных, без своих обычных подколов и язвительных шуток. Они пошли танцевать, и Толли тут же почувствовал, как податливо ее тело в его объятиях. Мелия таяла в его руках. Пианист стал наигрывать полузабытые мелодии, вызвавшие у Толли целый ворох воспоминаний. Мелия попросила официанта принести ей бокал шампанского, а затем заказала пианисту две мелодии, под которые они когда-то танцевали в Лондоне.

— Ты помнишь? — нежно прошептала она Толли, еще теснее прижимаясь к его груди.

«Как же она старается», — мелькнуло у него в голове. В сущности, он должен быть счастлив такому повороту событий, но что-то внутри его противилось и не желало отзываться на ее уловки. Он привык охотиться сам, а не становиться дичью, которую преследует охотник. «Уж не хочет ли она сделать из меня послушную марионетку? — подумал он с внезапным раздражением. — Станет потом дергать за разные ниточки, управлять мною…»

Нет, не в его характере быть игрушкой в чьих-то руках. Сильный и мужественный человек, он привык иметь дело с серьезным противником, привык одерживать победы после изнурительной борьбы. Но, как ни парадоксально, победа приносила с собой и легкое разочарование. «Ну вот и все», — думал он в таких случаях, испытывая сожаление оттого, что все закончилось. С Мелией у него складывалось не так гладко, но, кажется, и это испытание неумолимо движется к своему победному завершению. Да, она еще не сдалась на милость победителя, но очень близка к этому. «А мы не станем торопить события, — рассудил он, не чувствуя ни радости в душе, ни волнения в крови. — Посмотрим, что и как». Весь вечер он чаще смотрел на бокал с вином, чем в глаза сидящей напротив него Мелии, и проигнорировал ее руку, которую она провоцирующе положила рядом с его рукой.

Когда они снова вышли на танцпол, Мелия вдруг подняла на него глаза и спросила:

— Ты счастлив, Толли?

— А ты? — отозвался он.

— Очень! — воскликнула она и добавила: — Иногда я веду себя глупо, это правда. Поддаюсь внезапным импульсам, а потом жалею. Тебе, дорогой, придется примириться с моей взбалмошностью и научиться понимать меня.

В словах Мелии слышался и призыв к прощению, и готовность возобновить отношения и продолжить их в прежнем русле. Толли это прекрасно понимал, но не желал подыгрывать Мелии и почти с вызовом спросил у нее:

— Я что-то не понимаю… Что ты хочешь этим сказать?

Мелия удивленно округлила глаза:

— А что ты хочешь, чтобы я сказала?

Толли пожал плечами:

— Я плохой игрок в угадайку.

— Ты все еще злишься на меня, да? — натянуто рассмеялась Мелия.

— Я? С чего ты взяла?

Он намеренно делал вид, что не замечает ее ухищрений.

— Мы так давно знакомы, — задумчиво проговорила Мелия. — Мне кажется, мы уже научились понимать друг друга и без слов, не все и не всегда надо облекать в слова. Но я тем не менее скажу так, чтобы тебе все стало совершенно ясно.

— Слушаю! — сказал Толли.

— Людям свойственно ошибаться, — проронила Мелия едва слышно.

— Но только не тебе! — усмехнулся Толли. — Ты у нас ошибаться не можешь, несравненная Мелия!

— Ты надо мной издеваешься! — надула губки Мелия. — А я ведь изо всех сил стараюсь быть с тобой очень, очень милой.

— После того, как была очень, очень противной.

— И тебя это сильно обидело?

— Разве ты не помнишь, что я был убит горем? — рассмеялся в ответ Толли.

— Ты сам противный! — попыталась изобразить обиду Мелия, но в голосе ее не было ни капельки злости.

Во время танца она прижалась к нему и прошептала томным голосом:

— Я прощаю тебя!

— Благодарю!

— И что мешает нам снова стать счастливыми? — продолжила Мелия атаку.

— Что ты имеешь в виду?

Мелия тяжело вздохнула:

— Нет, сегодня ты просто невыносим! Надеюсь, ты понимаешь, о чем я!

— Нет, не понимаю! Видишь ли, раньше мне казалось, что я тебя понимаю, но в один прекрасный день я понял, что ошибался. И вот решил впредь быть более осторожным, я бы даже сказал, очень осторожным!

— Ах, боже мой! — раздраженно воскликнула Мелия и тут же поспешила взять себя в руки. Было видно, что она в явном замешательстве.

Танец закончился, и они вернулись за свой столик. В ресторане было полно посетителей, но Толли вдруг показалось, что они с Мелией остались в зале одни. Будто они стоят на вершине высокой горы и ни один из них не может нигде ни спрятаться, ни укрыться. И следовательно, откровенного разговора не избежать. Надо поставить все точки над i.