Все прошло быстро, и он не спросил, кончила ли я. Я не подумала о презервативе, пока он не вышел, и про себя удивилась, разве мужчинам не положено спрашивать, прежде чем войти. Я вспомнила, как Джейк дал мне таблетки после той первой ночи, просто так, без комментариев. Таблетка мне не потребовалась, потому что начались месячные. В то время я решила, мол, Джейк такой заботливый, ответственный. Говард протянул мне «клинекс», спрятанный за стопкой книг, и я подумала, зачем прятать «клинекс».

Сослуживцы прознают. Я никому не скажу, но сплетни распространяются по ресторану со скоростью лесного пожара. Никто не видел, как я входила, и никто не увидит, как мы выходим, но кто-нибудь как-нибудь узнает. Симона придет в ярость, в иррациональную ярость и не сможет найти для нее причину. Официанты и бэки это почувствуют и будут избегать ее во время смены. Джейк будет шокирован. Не потому, что я была с другим мужчиной, не потому, что я вывалялась в грязи, а потому что унизила себя больше, чем унижал меня он. И он поймет, какую страшную причинил мне боль. Мне хотелось лишить его власти надо мной, но – в груди у меня защемило, когда я выбрасывала «клинекс», – ради этого я до того себя довела, что стала неузнаваема.

– Я был, как ты, – сказал он, застегивая ширинку.

– В чем, Говард?

– Когда Симона только пришла сюда работать, она любила рассказывать потрясающе сальные анекдоты, старые рыбацкие байки, которые просто невозможно повторить, даже я от них краснел. А она рассказывала их с каменным лицом, но плечи у нее подрагивали от смеха. – Он смотрел на меня, но меня не видел. – У меня были к ней серьезные чувства. Я не понимал, что между ними двумя происходит. Они вызвали у меня омерзение.

– И? – Я застегнула лифчик.

– Ну, было больно. Это ведь больно, верно? Когда появился Фред Бенсен, я ужасно страдал. У нас с Джейком появилось что-то общее в тот день, когда она объявила, что увольняется. Я часто спрашиваю себя, не мы ли его отвадили. Он ведь просто… исчез. Она так и не рассказала мне, что случилось. Я думал, боль ее смягчит. – Он покачал головой.

– Понимаю. И теперь ты трахаешь молоденьких, чтобы ее наказать?

– Нет, Тесс. Я трахаю молодых женщин, потому что они лучше на вкус. Мне незачем ее наказывать. Она сама построила тут себе золотую тюрьму. Все, что мне нужно, не увольнять ее.

– Господи…

А я-то цеплялась за мысль, что Говард не такой, как мы, что он выше наших мелочности и интриг. Думаю, в тот момент я поняла, что проиграла, полностью и окончательно проиграла.

– Прошло время, – сказал он, застегивая последние пуговицы рубашки, сворачивая галстук и убирая его в карман. – И я осознал, что она оказала мне огромную услугу. Думаю, ты тоже это почувствуешь.

– Знаешь, что мне не нравится? Когда люди используют будущее в качестве утешения в настоящем. Уж и не знаю, есть ли от чего-то меньший толк.

– Ты просто очаровательна, Тесс. – Говард присел на край стола.

– Ты так думаешь? – Я заправила волосы за уши. Откинулась, опершись на руки, и посмотрела в пустое пространство между нами. – А я думаю, что ты странный, Говард. Всегда так думала.

– А ты не думала, что ты тоже странная?

Я кивнула, почему-то сосредоточившись на пятне на ковре под столом. А я-то думала, что как только попаду в этот город, ничто не сможет меня пронять, ведь я каждый день смогу переиначивать мою жизнь. Раньше это давало мне ощущение бесконечных возможностей, теперь же я осознала, что это означает лишь одно: что я никогда не научусь. Постоянно переиначивать себя – все равно что постоянно быть в душевном раздрае.

Мы услышали шаги, и Говард надел пиджак. Я села на стул и, когда дверь в коридор открылась, сложила руки на коленях.

– Господи сраный Иисусе! – шокированно воскликнул Ник. – Говард, ты едва меня, мать твою…

Потом он увидел меня. Наши взгляды было встретились, но я отвела глаза. Я увидела, как его губы сжались в тонкую линию. Он не усомнился, не искал смягчающих обстоятельств. Ник был реалистом до мозга костей. Ощутив его разочарование, я закрыла лицо руками.

– Поздновато ты, а, Ник?

– Ага, – протянул он, подняв повыше стопку ручников. – Уже закругляюсь.

– Наш разговор можно закончить завтра, Тесс. Тебе лучше выйти через черный ход.

Я кивнула. Взрослые отправляют меня домой, а сами остаются улаживать проблему. Даже забавно, каким взглядом они обменялись: мужским, всезнающим. Я завидовала их легкому пониманию мироустройства.

– Прости, Ник, – сказала я перед тем, как закрыть дверь.


На следующее утро цветы с деревьев облетали, как частицы краски с ветшающих зданий. Стоя у витринного окна, я апатично смотрела на сквер. День выдался ветреный, опушенные деревья гнулись, по голубому небу неслись облака.

– Будто снова идет снег, – сказала я, но никто меня не услышал. К витринным окнам лепились флажки, в них била метель лепестков.

Я наводила порядок в винном погребе: понемногу это стало моей работой, потом обязанностью. Никто за собой не убирал, потому что все знали, что это сделаю я. Раздался стук по косяку, и на пороге возникла Симона, в одной руке держа картофельные чипсы, в другой – запотевшую бутылка «Билькар-Сальмон», и я поняла, что меня увольняют.

– У тебя есть минутка?

Отложив нож для картона, я составила коробки, так чтобы получились два табурета и стол. Когда-то коробки казались чудовищно тяжелыми, теперь я поднимала их по две за раз. Даже подкинуть могла бы.

– Чисто тут у тебя.

– Стараюсь.

– Я решила, мы можем себя побаловать, – сказала она, показывая мне наклейку.

– Действительно баловство. Давненько мы с «Билькаром» не встречались.

– Это вино – сущий грех.

Пробка вышла с мягким хлопком, Симона налила в два фужера сперва на самое донышко, потом мягко наполнила оба и все это время не сводила с меня глаз.

– В последнее время я к розовому пристрастилась, – сказала я. – То «Пино Менье»… о черт, просто божественно!

– Пейро – чудесные люди. Мы остановимся у них в Бандоле. – Ее взгляд метнулся ко мне, но она продолжила. Эта женщина просто не знала, что такое страх. – Вот уж у этих людей точно есть терруар. Соль моря, радость солнца. В следующий раз, когда будут в Нью-Йорке, они придут обедать, и я…

– Бээ… – оборвала я ее ложь.

Для меня не будет никакого Бандоля. И следующего раза не будет.

– Я говорила с Говардом.

– Так я и думала.

– Ты получишь повышение. Весьма заслуженное.

– Да. – Я намеревалась сказать «Да?», но не сумела.

Она села напротив меня, и я поняла, что знаю ее лицо лучше моего собственного. Я так внимательно ее изучала. Я была уверена, что ничто – ни течение времени, ни расстояние – не разрушит нашей близости. Двадцать лет может пройти, и когда я войду в этот ресторан, я буду знать его ритм, его секреты, чувствовать их нутром. Я где угодно ее узнаю.

– Ты переходишь в «Смоук-хауз».

Потребовалась минута, чтобы это переварить. Я отпила шампанского, потом осеклась.

– Прости, твое здоровье. – Я коснулась ее фужера своим и выпила вино залпом. – Разумеется, я не собираюсь переходить в «Смоук-хауз».

– Тесс, по крайней мере подумай…

– Брось, Симона! – рявкнула я, и крик вернулся ко мне, эхом отразившись от бутылок. – Барбекю, бургеры и пиво? Гигантские телеэкраны? Зачем ты затеяла эту шараду…

– Официанты там прекрасно зарабатывают…

Я подняла руку.

– Заткнись! Давай упрощу жизнь нам обеим. Я не перейду в «Смоук-хауз». Я уволюсь. Я останусь на обязательные две недели, но предпочла бы уйти как можно скорее. А теперь можем мы поговорить по-человечески?

– Как пожелаешь.

Шампанское и молчание – единственное убежище на свете. Я вздохнула. Под конец у меня едва не вырвался всхлип, но я сдержалась. Я еще раз сделала глубокий вдох, потом выдох.

– Правильно дышишь, – похвалила она.

– Заткнись.

Она кивнула, и я еще какое-то время только и делала, что дышала.

– Признаю, я схватилась за то, что мне не по зубам.

– Это совершенно нормально.

– Боже, дальше уже будет скучно.

Я смотрела на нее, на ее красные губы и непрощающие глаза. «Я буду по тебе скучать», – подумала я.

– Скука бывает невероятно продуктивной. Деструктивен как раз страх скуки.

– Тебе было скучно, – сказала я. – Тебе было до смерти скучно. И со скуки ты морочила мне голову.

Она несколько раз моргнула.

– Нет, Тесс. Понимаю, почему тебе хочется так думать. Но все не так просто. Я тоже верила… что мы семья.

Не знаю, имела ли она в виду весь ресторан или нас троих. Да какая разница? Я надкусила чипс, и он хрустнул. Рот у меня наполнился слюной. Над головой моргала голая лампочка – в том же ритме, в каком трепыхалось мое сердце.

– У тебя все будет в порядке, – сказала она. Съев чипс, она задумалась над последним своим заявлением. – Ты же не собиралась работать тут вечно. Теперь сможешь найти настоящую работу. Настоящего парня. Жить в реальном времени. Незачем закатывать глаза.

– Я подумываю заняться вином. Розничными продажами. Мне нравится один магазинчик на Бедфрод.

– Да, это чудесно, тебе там будет хорошо. Я знаю кое-кого в торговой палате и буду рада позвонить. И Говард предоставит отличные рекомендации.

– Готова, мать вашу, поспорить, что предоставит.

Мне хотелось злиться на них всех, мне хотелось чувствовать, что меня использовали, но ощущение так и не возникло.

– У меня есть кое-какие деньги. Я, пожалуй, не буду торопиться.

– Умный ход, – согласилась она. Мы обе взяли по чипсу. – У тебя все будет в порядке.

Не знаю, ради меня или ради себя она это повторяла. Я наблюдала за происходящим, словно бы с высоты. Видела наши чипсы и шампанское. Видела кухню. Видела, как в зале накрывают «семейный» обед. Видела раздевалку, где я выгребу мусор и кое-какие мелочи из моего шкафчика в пластиковый мешок на случай, если захочется что-то сохранить. В конечном итоге ничего такого не найдется и я все выкину.