– Ох, Тесс! – рассмеялся Говард. – Ты, похоже, жаждешь крови.

– Вовсе нет. Я знаю, что ты не станешь этого делать. Уволить Джейка – значит уволить обоих. Но позволь тебе сказать, Говард, застойная вода воняет. Это простой факт. А сам ресторан не молодеет. У него реальные проблемы, стены ветшают, блюда скучные. Да, гости приходят, но по большей части из ностальгии. Изюминки нет, нет восторга, что пришли сюда обедать. Официанты давно циничны и пресыщены. И свежая кровь, те, кому взаправду не все равно, не испортят ни атмосферы, ни репутации, ни выручки. – Я снова допила свой бурбон. – Но тебе все это известно.

– Мне нравится, что ты это сказала, – откликнулся он и долил мне еще.

– Вероятно, ты единственный администратор ресторана, у кого в кабинете стоит переплетенный в кожу Фрейд.

– Я рассматриваю его как руководство к действию.

С минуту мы сидели молча, пока я обшаривала взглядом его книги.

– Ты хотел быть кем-то другим? Психоаналитиком? Антропологом? Архитектором?

– Почему ты спрашиваешь?

– По той же причине, почему все спрашивают. Ни за что не поверю, что ты сам выбрал эту работу, ты скорее всего попал на нее случайно.

– Однако ты сидишь передо мной.

– Мы оба тут сидим.

Воцарилась тишина, и я почувствовала, что мое время на исходе. Все мои желания теснились, как актеры у рампы. Мне хотелось заполучить союзника. Мне хотелось получить повышение. Мне хотелось причинить им боль. Раздался стук, и в приоткрывшейся двери возникла головка Миши.

– Я ухожу, – смущенно сказала она, глянув на меня.

– О’кей, – откликнулась я.

– Извини, я на минуту, Тесс, – сказал Говард, поправляя галстук.

Когда он вышел, я встала у его стола, просматривая бумаги, вдруг увижу что-то почерком Симоны. Всего несколько дней назад я нашла заявление на отпуск. Что, если бы я его не заметила? Не было бы ссоры с Джейком, не было бы ночи алкоголя и наркотиков, не было бы пары дней в лихорадке, и правда не вышла бы наружу. Сейчас я не стояла бы в кабинете Говарда, а перечитывала бы заметки о «Сансере». Когда они собирались мне рассказать?

Я услышала, как поворачивается ручка двери. Говард поднял брови, и я снова села на свой стул.

– Ты собираешься повысить Мишу?

Я сомневалась, стоит ли разыгрывать эту карту, но слово – не птица, вылетит, не поймаешь.

– Мишу? – без тени удивления переспросил Говард. – Насколько мне известно, она вполне довольна своим местом.

– Да? Просто, помнится, в должностных инструкциях я читала, мол, сексуальные связи между администрацией и персоналом непозволительны и прочее и прочее. Даже не знаю…

– Думаю, правила именно таковы. – Он посмотрел на часы у себя на столе. – Ты не против, если мы прервем наш разговор? У меня еще работы на несколько часов, и мне хотелось бы прийти к удовлетворительному выводу относительно твоих перспектив, возможно, даже составить план на ближайшие месяцы.

– Э… о’кей. – Я чувствовала себя полным ничтожеством. – Завтра я с трех часов.

– Можешь зайти ко мне в час.

– В час ночи? – выдохнула я. – О’кей. – Мысли у меня завертелись хороводом. – То есть, возможно, еще будут закрывать…

– Можешь позвонить в заднюю дверь, и встретимся в запасном кабинете. Незачем мешать вечерней смене пить «на посошок». – Он всадил пробку в бутылку виски. – Я принесу лед.

– Ладно.

– Ладно, – откликнулся он.

Он улыбнулся, давая понять, что разговор окончен, и тронул мышь компьютера, заставка исчезла, – в конечном итоге это просто бизнес.


С самых первых дней я понимала, что в «Парк-баре» нет ничего примечательного – просто бар для тех, кто работает в паре-тройков кварталов отсюда. Это был как раз такой бар, который выживает лишь за счет своего расположения. Никто никогда не делал крюк, чтобы заскочить в «Парковку». В ней просто оказывались, эдакий оазис для затерявшихся. А с другой стороны, она была редкостью для центра: не забегаловка и не настоящий ресторан, так, серединка-наполовинку. Пристойные вина по бокалу. Владельцы словчили и покрасили стены в черный цвет: ни за что не определишь, грязно тут или нет. По состоянию туалетов очевидно, что ходят сюда не по естественной нужде. Но когда в сумерках проходишь мимо открытых окон и видишь, как в тусклом свете люди без понтов и претензий пьют вино, ты им завидуешь.

Когда я пришла в «Парковку», там было почти пусто, поначалу я не могла отыскать ни одного знакомого лица. У меня возникла пугающая мысль, вдруг наши перестали сюда ходить, вдруг у них появилось новое место, а мне никто не сказал. Но потом мои глаза привыкли, и мне ослепительно подмигнул Саша. Я села с ним рядом. Том поднял брови.

– Сама не знаю, – сказала я ему. – Я устала пить. Выбери за меня.

Достав что-то из кармана, Саша пододвинул его мне. Я думала, это пакетик кокса, но это оказалась шкатулочка для ювелирных украшений.

– Что думаешь?

Я ее открыла, и там были серьги – опалы в золоте.

– Завтра их пошлю. Сюрприз для мамы. Она из штанов выпрыгнет, когда их увидит.

Я закрыла коробочку.

– Скучаешь по ней?

– Ага. Она старая блядь, еще более трехнутая, чем я, но я ее люблю.

Я заплакала. Вид у Саши стал скептичный.

– Здоровьишко-то при тебе, беби-монстр.

– Разве?

– Дай-ка расскажу тебе про самоуважение, о’кей? Собралась что-то делать, так делай, мать твою, а наступишь на грабли, терпи, сечешь?

– Секу, уж поверь.

– Так вот, вначале я думал, вот дуреха заявилась, ну да ладно, через пару недель в помойку отправим, но нет, ты беби-монстр оказалась, сучка ты эдакая, и я решил, вот эта прорвется, решил, надо с ней честь по чести, ведь остальные либо трахнуть ее хотят, либо голову ей дурят, но я-то ей напрямик буду говорить, что да как. И говорил. А ты что делала?

– Не слушала. – Я вытерла глаза. – Ты знаешь, что они уезжают на месяц? Во Францию.

Саша выпятил губы.

– Это я так шокированное лицо делаю, – пояснил он.

– Бред какой-то.

– Ну да, а кто сказал, что у них с головой все в порядке? Знаешь ли, Симона начала его трахать, когда Джейки-бой совсем Джейки-бой был, никакого лифта в небо, никакой черной магии, как в песне поется. Тут тебе не Элла Фицджеральд.

– Погоди, ты это в буквальном или в переносном смысле?

– Какие тут, к черту, метафоры? Да брось, ты же сама все понимаешь. И вообще я не стукач. Но Джейки-бой не всегда был молчуном, не в те времена, когда мы нюхали все подряд, а после за добавкой шли. И вообще, кому какое дело?

– Когда Джейк был маленьким?

– А пошла ты. Кто вообще может что-то знать? Он был слишком мал, когда они начали трахаться, а Симона в отличие от тебя не пай-девочка. Но почему тебя так тянет в прошлом копаться, дуреха? Что в темноте творится, не наше дело, да и не значит ни черта.

– Ни черта не значит, – повторила я, автоматически исправив фразу.

Светло было в «Парковке», слишком светло, Тому следовало бы прикрутить лампы. Свет безжалостно очертил все, включая мои запоздалые озарения. Сначала мне – так старомодно! – стало дурно. Потом у меня зародилось подозрение, что Саша лжет. С ним никогда не знаешь наверняка, и да, жестокость вполне в его духе. Потом – догадка, которую я никогда не могла сформулировать: каким-то образом Симона сломала Джейка, ведь за привязанностью и заботой о ней всегда клокотал гнев. В тот момент я была целиком и полностью на его стороне. Если бы я только с самого начала знала… Но тут я рассмеялась вслух. Даже будь оно правдой, имело бы это какое-то значение? Едва ли… Ничто не имеет решительно никакого значения. Саша тем временем продолжал что-то бубнить, но я уже не слушала. Меня захлестнула апатия, а ведь я создавала свою новую жизнь такой, чтобы не скучать ни единого мгновения. И апатия принесла нежданное утешение. Я даже не хотела кокаина, который предложили мне Уилл и Ари, когда вернулись из туалета. Какое-то время мы просто болтали. Из колонок неслись песни замечательные, потом песни проходные.

Том был из Джерси, из тех краев, что покрасивее. Уилл – из Канзаса. Ари приехала из Беркли, Саша – из Подмосковья. Что я о них знала? Иногда мы будем вспоминать друг друга, смеяться при мысли, как же мы надирались. Но я понимала другое: ни одному не удалось проникнуть в душу другого или ее затронуть. Я не могла винить наркотики. Я винила работу, которая все обращала во временное и непредсказуемое. У нас никогда не хватало времени сказать что-то важное. Я вспомнила, как владелец говорил: «Нельзя натаскать пятидесятиодинпроцентного, им надо родиться. Моя задача – его распознать».

Сленг, догмы, инструкции – они были не для того, чтобы гости легче расставались с деньгами. Они существовали для нас. Они должны были заставить нас почувствовать себя благородными, призванными, нужными. Скучать обо мне будут неделю. В лучшем случае. Возможно, самым большим моим заблуждением было то, что я – мы все – считали себя незаменимыми.


Только войдя той ночью в запасной кабинет Говарда, я осознала, нутром осознала, что всю мою жизнь исходила из предположения, что большинство мужчин хочет меня трахнуть. Я не только это знала, я это поощряла, на это полагалась. Это еще не означало, что я понимаю, что подразумевает секс. Я умела контролировать ситуацию до момента проникновения, а после мое сознание словно бы отключалось, а тело превращалось в сито – все проходило сквозь меня. С Джейком я была не ситом, а плошкой: я могла удержать все, что бы он мне ни дал. Когда он меня заполнял, я расширялась.

Поговаривали, что Говард отличный любовник. Не знаю, что значит это выражение. Но он не смущался, что старше меня. Он не погасил свет. Мы выпили, и под конец совершенно безобидной фразы он положил мне руку на бедро. Когда он начал следующую, я подвинула к нему ногу. Его рука поднялась выше. Вот и все. Фраза, рука, фраза, бедро. Это и есть оси, на которых все мы балансируем.

Он расстегнул рубашку. Грудь у него заросла черными волосами. Он раздел меня властно. Он был, пожалуй, очарован моей грудью, моими ляжками, моими ягодицами, моими плечами. Новая игрушка. Он довольно много времени потратил, разогревая мое тело, прежде чем, спустив джинсы ниже колен, повернул меня к себе спиной и лицом к книжным полкам запасного кабинета. «Мировой атлас вин» Дженис Робинсон. «Библия вина». «Путеводитель по французским сырам». И для меня все внове… Его чистые мягкие руки, высокомерие, с которым он меня развернул, но думала я лишь: я могла бы кончить, будь поза другой, в другой комнате, при другом свете, в другую ночь, с другим мужчиной.