– Можно нам еще, Том? – попросила Ариэль. Подводка для глаз у нее размазалась, так что казалось, что лицо покрывают черные щербины.

– Да брось, Ари, я же только что прибрался.

– Я дорожку насыплю, я и подотру. Ну давай же! Посмотри, Скиппер уже в улете, нам тоже нужно чуток расслабиться.

Том глянул на входную дверь, и они с Ари обменялись каким-то многозначительным взглядом.

– Я не в улете, у меня все путем, – сказала я с полу.

Ладони у меня вспотели, и так приятно было водить ими по холодной, грязной шероховатой плитке.

– Нам нужны «Негрони»! – потребовала Ари, протискивалась за стойку.

– Эй, подождите ребята, подождите, я тоже хочу посмотреть!

Я рывком вскочила на ноги. Я стащила со стойки табурет, и он показался легким как перышко, – я не могла налюбоваться на свои руки.

– Правило одной трети, – сказала Ари, наливая в джиггер «Кампари», и, вперившись в меня взглядом, добавила вполголоса: – Разумеется, к жизни оно тоже применимо.

Остальные расхохотались.

– Хватит, ребята, не надо потешаться над Симоной, – поспешно вмешалась я. – Правило одной трети – важный урок! Как капучино! Ну, я про то, что идеальный капучино на одну треть эспрессо, на одну треть молоко, на одну треть пенка, но главное, что нужно, чтобы пенка и молоко были идеально интегрированы… то есть аэрированы…

– Только послушайте нашу девочку! – сказал Уилл.

Стащив табурет, он сел рядом со мной, и я его обняла – от душевной щедрости, захлестываемая любовью, которая меня переполняла и для истолкования которой я нуждалась в наркотиках.

– Теперь у нее словесный понос, – сказал Саша.

– Нет, погодите, ребята, это правило…

– Правило одной трети, – вмешался Том. – Я вам когда-нибудь рассказывал, как привел к себе двух немок? Не так весело, как можно подумать. Даже до гонореи.

– Однажды я перебрал кетамина и очутился с двумя толстыми безобразными придурками, та еще радость. – Тут Саша повернулся ко мне: – Даже не думай его пробовать!

– Трети, тройки, три амигос, – сказала я. – Нет, простите, пять амигос.

– Господи, Скиппер, заткнись уже и насыпь нам ровную дорожечку. – Ариэль искала что-то в своем айподе. – Потом по домам.

– Тебя прет? – спросила я у Ари, потом повернулась к Уиллу с Сашей: – Погодите, вас прет? Кого-нибудь прет? – Я выложила дорожку, как она меня учила – приблизительно на длину сигареты, ровную, с четкими, сходящими на нет концами. – А меня еще как!

Ари протянула мне «Негрони», и на вкус коктейль был как сироп от кашля.

– Лекарство. Эй, парни, кажется, я ненавижу мою работу.

Они расхохотались.

– Нет, я серьезно, там ведь в последнее время как-то депрессивно и грязно становится, а?

– А ты как думала? Эй, поглядите, Алиса проснулась, и – ну надо же! – кругом дерьмо, никакой страны чудес.

– Может, тебе время от времени стоит нажимать на паузу, – предложил Уилл, и я от него отвернулась.

– Я ставлю твою любимую песню, Скиппер.

Ари была агрессивна по части музыки. Она записала мне несколько миксов на СD – глубина моего невежества, воплощенная в 16 треках. Впрочем, добра это не сулило. Для Ари удовольствие от музыки всегда было обусловлено безвестностью исполнителей. Как только композиция становилась известной, она обзывала ее хламом и двигалась дальше. И тем не менее она вечно пыталась заниматься моим образованием. Всякий раз, когда я говорила, что мне нравится песня, которую она поставила, она кривила губы в разочарованной усмешке и говорила: «Да что с тебя взять». На мой взгляд, в этом была вся суть ее стараний.

– Ты не знаешь, какая у меня любимая, – сказала я.

Когда я заглянула в ее глаза, они были как окна за пеленой дождя – не видно, что внутри. У меня же внутри затрепыхалась тревога, и я отпила еще коктейля.

– Только не «Эл-Си-Ди»! – Том для верности ударил ладонью по стойке.

– Да я лучше застрелюсь, Ари, – сказал Уилл.

– Имела я вас, имела я ваших матерей, а если хоть слово скажете против Джеймса Мерфи, я, мать вашу, вас поубиваю.

Зазвучало «Биение сердца». Я захлопала в ладоши.

– Ух ты, она мне правда нравится!

– Ты чего визжишь, как свинья?

– Брось, Саша, это же моя песня!

Я повела плечами, зажмурилась, голова у меня кружилась, за веками вспыхивали белые цветы. Схватив Сашу за руку, я стащила его с табурета. Я дернула головой, чтобы волосы упали мне на лицо, как меня учила Ари. Мое тело извивалось под волнами синтетического баса. Это был танец апатии. Я слышала, как поет Ари, и, когда Уилл взял меня за руку и крутанул, я улыбнулась, подпевая:

– Призывать руку свыше… Опереться… недостаточно для меня, о…

Внезапно все застыло, и я посмотрела на дверь. На пороге стояла – неуверенно, настороженно – Божественная. Помахав ей, я глянула на Ари, у которой в руке был бокал.

Пролетев в дюйме от моего носа, бокал врезался в стену рядом с Божественной.

Мне показалось, все произошло в полной тишине: я видела, как бокал разбивается, как дождем сыплются на пол осколки, но не слышала никакого звона. Задержка со звуком – я прикрыла ладонью глаза.

– Где тебя, черт побери, носило?

– Вали отсюда, Ари! – взвыл Том. – Мать твою за ногу!

Божественная, явно под транками, стояла с безмятежно-вопросительным видом. Схватив сколько в горсть влезло коктейльных соломинок, Ари швырнула и их тоже, и тут Уилл схватил ее за плечи.

– Извини, извини! – услышала я чей-то перекрывающий музыку крик.

Песня закончилась, и я сообразила, что это я кричу. Не глядя на Ариэль, Божественная подошла к стойке и со вздохом взялась за щетку.

– Прости, Том, – сказала она.

– Так значит, прости, Том?!

Ари извивалась, а Уилл прижимал ей руки к бокам.

– Пойдем-ка, куколка, вечеринка окончена.

Саша подхватил сумку Ари, а Уилл перекинул через плечо ее саму, и все двинулись к двери. Саша помахал кому-то в окно:

– Смотрите-ка, Виктор-детка тут.

– Я тебя знаю! – орала Божественной Ари, из нее рвался прямо-таки нутряной рык. – Я тебя насквозь вижу!


Почти пять утра в сквере. Стылая ночь – такие следует проводить в постели. В канавах дребезжали пустые бутылки; плотная, как воск, тьма окутала деревья. Мы не смогли заставить Ариэль поехать домой, она все выхаживала, ярилась и курила. Саша с Виктором сразу куда-то свалили. Я думала: «А мне что мешает уйти? Почему я тоже не могу поймать такси? Неужто все одиночки должны пережидать такое вместе?»

Оставалось только слушать Ари… Божественная нимфоманка, торчит на сексе, пусть и без диагноза, но Ари-то признаки известны. Божественная-де сущая тупица, сплошь титьки и задница. Божественная даже не лесби, Ариэль стыдно на люди с ней показаться. Божественная ее использовала… Для чего именно – оставалось неясным.

– Прими транк, детка, – сказала я. Я курила из солидарности, но мне было тошно, я потела, меня била дрожь, отходняк получался тяжелый.

– Она права, Ари. Где ксанакс?

Не прерывая своей тирады, Ари заглотила две таблетки. Закурила вторую сигарету, не докурив первой. И как раз в тот момент, когда я подумала, что замерзну до смерти на скамейке на Юнион-сквер, таблетки подействовали.

Она споткнулась. Уилл ее подхватил, голова свесилась ей на грудь.

– Она слишком много приняла, – сказал он.

Аэриэль отвесила ему оплеуху и расхохоталась.

– Немножко множко? Что, в больничку пора?

– Нет, только в том смысле, что нам с тобой не справиться.

Он усадил ее на скамейку, и мы сели по обе стороны от нее. Глаза у нее были закрыты, голова опять свесилась. Я натянула ей на голову капюшон, и мы с Уиллом посмотрели друг на друга. Я вспомнила, как нежно он касался моего лица, когда мы целовались, и испытала прилив отвращения, потом все же сказала:

– Спасибо тебе за доброту.

Закурив, он уставился в темный сквер, не клюнул на приманку.

– Такое случается? – спросила я.

– Случалось. Не слишком часто. У нее есть все нужные лекарства. Все сложно.

– Это я понимаю. По-твоему, Божественная ее обманывает?

– Нет, – произнес он громко на ухо Ариэль.

Но потом встретился со мной взглядом и пожал плечами.

– Вот горе-то какое! – повторила я любимую фразочку Ари.

Мы поглядели на нее, поглядели друг на друга, поглядели на деревья. Услышав возню крыс, я подтянула ноги на скамейку. Никому из нас не хотелось такое на себя взваливать. Но я была в долгу перед Уиллом за все те разы, когда он отвозил меня домой. Правду сказать, мы все были в долгу перед Уиллом. Он никогда не переставал о нас заботиться.

– Заберу ее к себе. Моя квартира ближе к ее, утром сможет дойти пешком.

– Но к тебе же подниматься на пятый этаж.

– Придется ей поработать ножками. – Я тряхнула Ари за плечо, но она не шелохнулась. – Тебе придется идти, Ари.

По скверу пронесся ветер, я услышала, как трещат, клонясь, деревья.

– Как давно я такого не слышала! – сказала я, завороженно поднимая глаза. – Они разговаривают. Как настоящие деревья.

Нам удалось поднять Ариэль, но шла она с закрытыми глазами. Я направляла ее, крепко держа за локоть. Внезапно материализовалось такси, огибающее Юнион-сквер по Западной, его огонек показался мне маячком надежды. Увидев нас, водитель опустил стекло.

– Только не блевать! – предостерег он.

У него было обмякшее посеревшее лицо, точно он спал с открытыми глазами. Я подергала за ручку дверцы, но она была заперта.

– Ладно вам, с ней все в путем.

Он смерил ее взглядом с головы до ног, и Ариэль внятно произнесла:

– А пошел ты.

– С ней все путем! – повторила я. – Пожалуйста, у меня есть наличные, я хорошие чаевые дам, per favor.

Ариэль растянулась на заднем сиденье. Как только мы сели, ее голова оказалась у меня на плече. Я поднесла ее руку к губам. Освещенные витрины магазинов превращали Сохо в лунный пейзаж, на мили кругом – ни одной живой души. Я смотрела на мелькающие мимо кварталы и гадала, кто же живет в этих домах.