Я видела, как взошло солнце. Если уж на то пошло, два утра подряд я в реальном времени наблюдала, как тускнеет синева ночи и на востоке уверенно занимается синева зимнего утра. Есть много романтичных причин смотреть рассвет. Когда шоу начинается, от него трудно оторваться. Мне хотелось завладеть им, мне хотелось, чтобы рассвет подтвердил, что я жива. Но по большей части я ощущала в нем обвиняющие нотки.

Дверь в раздевалку открылась, но я не подняла головы. Стоя на четвереньках, я разыскивала туфли на резиновой подошве. Официансткие тяжелые туфли несокрушимы в своем утилитарном безобразии. Они созданы для тяжелого труда, для того, чтобы стоять в них по четырнадцать часов на плитке. И они дорогущие.

– Ты опоздала, – сказал он.

Я повернулась к Уиллу, и вид у него бы настолько больной, насколько я себя чувствовала, или, возможно, дело было в тусклом безжалостном свете раздевалки.

– Я не могу разговаривать, Уилл. Я не могу найти туфли.

– Не могу, не могу, не могу…

– Пожалуйста.

– Когда это ты так наловчилась исчезать?

– Уилл. Солнце взошло. Я несколько часов подряд говорила, что мне пора идти.

– Ты сказала, тебе нужно в туалет.

– Я имела в виду туалет в моей квартире.

– Я думал, тебе хорошо.

– Пожалуйста, давай не будем об этом.

– Мне было хорошо.

– Да.

– Забавно, то ты заливаешься смехом, как маленькая девочка, а то вдруг…

– Перестань, Уилл.

– У тебя телефон сломан?

Я начала открывать один за другим незапертые шкафчики.

– Я тебе СМС вчера отправил. У нас был семейный обед. С индейкой и прочим.

– Я была занята.

На День благодарения я дремала, мастурбировала, оставляла без внимания звонки дальних родственников, которые, вероятно, даже не знали, что я переехала, и посмотрела все три части «Крестного отца». Пообедала я тайской лапшой с овощами. В качестве жеста доброй воли к празднику кто-то включил в моем доме отопление. Раз в десять минут батарея издавала звук взрывающейся хлопушки, и уже через час мне пришлось открыть все окна. Сосед по квартире пригласил меня поехать к его маме в Армонк. Жалкая сложилась ситуация: он настолько меня пожалел, что пригласил с собой, а я жалела его, что у него есть семейные обязательства. Наверное, из меня вышел бы отличный буфер, и мы впервые поговорили бы по-человечески. Но показушность, застарелые и пустые семейные драмы, вежливые разговоры на много часов… Я с радостью отклонила приглашение.

Скотт прислал СМС, мол, повара собираются пообедать в Уильямсбурге. Времени было уже десять вечера, но он пообещал оплатить мне такси до дома, если я приду. Поэтому я расчесала волосы. Когда я приехала, там был дым коромыслом, повара накачивались виски, словно завтра потоп. Я не могла за ними угнаться, но все равно попыталась. В семь утра Скотт загрузил меня в такси.

– Моя обувь пропала, – сказала я. Я глазам своим не верила.

– Можем, выпьем сегодня по пиву? Развеемся?

– Не буду больше пить. Никогда в жизни.

– Тебе просто нужно похмелиться. Попроси Джейка что-нибудь втихаря тебе смешать. Ах да, он же уехал.

– Замечательно, – пробормотала я себе под нос.

С самого их отъезда ресторан утратил былой блеск.

Уилл присел на корточки рядом со мной, а я, раскорячась, всматривалась в черную щель под шкафчиками. Мне хотелось его ударить. «Ты сама это на себя навлекла», – одернула я себя, но за глазами у меня действительно возникли алые вспышки гнева.

– Но тебе же правда было хорошо позавчера.

Я не ответила. Меня оштрафуют за опоздание? На работу я пришла в конверсах, в зал мне в них ну никак нельзя. У Ари и Хизер тоже сегодня смена, поэтому их обувь не позаимствуешь, а туфли Симоны мне были слишком велики.

– Я их буквально два дня назад надевала! – простонала я. – Я их сняла, потом поставила в угол, под пальто.

– Но их же не туда положено ставить, куколка, а в твой шкафчик.

– Но они все в моем шкафчике вечно пачкают! – У меня ныли зубы. Что-то в спине у меня сломалось. – Я всегда ставлю их под халаты.

– Ты вчера вечером пила с поварами?

– Откуда ты знаешь?

– Скотт мне сказал, что ты вырубилась. Он сказал, ты упала посреди перекрестка.

– Это он вчера нажрался! – отрезала я.

Я не знала, было ли у меня что-то со Скоттом. Может, и было. Когда Уилл произнес его имя, я смутно вспомнила какой-то флирт и почувствовала себя задетой.

– Ты такая симпатичная с похмельем.

Я сделала глубокий вдох.

– Уилл. Я прошу прощения. За любую дезинформацию. То есть если ввела тебя в заблуждение. Я хотела сказать, извини, если у тебя какие-то идеи… Это была очень… пьяная неделя.

– Что это значит?

– Это значит, что я, похоже, мою жизнь не контролирую. Я, похоже, вообще со всем перебираю, понимаешь?

– О’кей, – отозвался он и ненадолго задумался. – Ты можешь на меня опереться, сама знаешь.

– Нет, я не это хотела сказать. Извини, если я что-то сделала.

– За что именно ты извиняешься? За какие такие действия?

Уилл явно думал, что мы флиртуем. Не знаю, когда именно я расслабилась в его присутствии, ведь с того самого признания в туалете «Парковки» я держалась настороже, но мою бдительность притупили время, пиво и кокаин. И с отъезда Симоны я чувствовала себя беззащитной.

– Я даже не знаю, Уилл. Я ничегошеньки не помню.

– А… – протянул он. И встал. – Шеф их выкинул.

– Что?

– Вчера. Каждый год все, что остается на выходные по случаю Дня благодарения, выбрасывают. На доске объявлений висит записка. Посмотри в мусорных баках в проулке. Возможно, мусор еще не увезли.

Он собрался уходить. Я уставилась на него во все глаза.

– Извини, – сказал он, – тебе следовало предупредить уборщиц.

И действительно они были там. В третьем мешке, со свернувшимся молоком, стухшей едой и разлагающимися бумажными полотенцами. От накатывающей тошноты у меня сдавило горло.


Слив в полу под раковиной угрожал стать рассадником. Кусочки разлагающихся фруктов, хлебные корки и прочие отбросы слиплись в непрозрачную серую слизь. Ума не приложу, почему никто не догадался об этом раньше, ведь вода почти не проходила. И эта первобытная слизь стала рассадником всевозможных форм жизни, которым не место в ресторане. Самыми очевидными оказались плодовые муки-дрозофилы.

В отдельно взятой дрозофиле не было ничего особенно страшного, но в массе они проявляли пугающее, слепое упорство. Если их потревожить, они поднимались густым облаком, а после садились ровно на то же место. В кошмарных снах мне снилось, как они приземляются мне в волосы, залепляют мне глаза.

Зое я об ужасе под раковиной рассказала сразу. Она тогда покивала, и дело с концом. Но, когда снова пришел мой черед чистить слив, я решительно поднялась в офис, где она изящно клевала филе-миньон из тунца.

– Я не могу вычистить слив, Зоя.

– Какой слив? – удивилась она.

– Тот самый. Тот, про который я тебе рассказывала, про отвратительный слив под стойкой, в котором живут дрозофилы.

– Ты мне ничего не говорила.

– А вот и говорила, причем несколько недель назад.

– Никто мне ничего не говорил. – Встав, она раздраженно одернула блейзер. – Мы не сможем решать проблемы, если не будем работать сообща. Мне нужно, чтобы ты выполняла свою дополнительную работу и сообщала администрации, если не можешь это сделать.

Никогда раньше я не видела в ней властного администратора. Она была марионеткой Говарда и Симоны, несчастной кабинетной рабыней, которая заботилась о том, чтобы сходились выручка и чеки и которой каждую неделю приходилось перекраивать и подгонять графики смен официантов, за что все ее ненавидели. Возможно, дело было в том, что Симона уехала, а может, меня чуток все достало.

– Мне очень жаль, но я правда поставила в известность администрацию. В твоем лице. Никаких денег на свете не хватит, чтобы я за этот слив взялась. – Я положила на стол желтые перчатки. – Тебе самой стоит взглянуть.

На мгновение мне показалось, она сейчас выпишет мне штраф. Но она пожала плечами и встряхнулась всем телом, точно разогревалась перед тренировкой. Она взяла со стола желтые перчатки.

– Слив под барной стойкой?

Когда мы спустились вниз, Ник споласкивал и вытирал рабочую поверхность стойки – одно из последних дел перед закрытием. Увидев перчатки Зои, он произнес:

– Я бы их сейчас не тревожил. Это не может подождать пять минут?

– Нет, меня информировали о серьезной ситуации…

– Ага, эдак месяц назад, Зоя…

– Хватит. – Она предостерегающе подняла руку.

Пройдя за стойку, она огляделась по сторонам. Достала из-под стойки фонарь и вилку. Уж и не знаю, зачем ей понадобилась вилка – для защиты, может быть? Она опустилась на колени, а две секунды спустя завопила, закрывая лицо руками. Дрозофилы все как одна поднялись облаком, и я со всех ног дунула на кухню.


Иногда, будучи в хорошем настроении, Том позволял Ариэль ставить ее музыку, пока мы всасывали свои дорожки прямо со стойки или помогали ему поднимать на столы стулья.

– Я тебе анекдот про полярных медведей рассказывал? – спросил он. – Закончив свою дорожку, я передала ему мою обрезанную авторучку.

– Да, про половых комедий.

– Черт, тебе нужно подыскать себе новый бар.

– А тебе новые шутки, старик.

Он передал ручку Саше, Ари стояла, уставившись в окно, все ее тело напряглось. Предполагалось, что Божественная встретится с нами тут еще два часа назад. Я вытерла нос. Каждая мышца в моем теле напряглась, потом размякла, у меня подкосились ноги. Я сползла по стойке и в конечном итоге села на пол.

– Ух ты! Заборитсый.

– Кто сегодня заботится о беби-монстре? – поинтересовался Саша. – Только не я, у меня свидание через двадцать минут.

– У тебя свидание в четыре утра? – спросил Том.

– Мы договорились на четверть пятого. – Саша глянул на часы. – По-твоему рановато?