Божественная выглядела непристойно. Я не один вечер провела, разбирая по косточкам ее наряды за компанию с Ари, которая от природы была склонна к критике, а еще была влюблена. Иногда я забывала, что Божественная такой же реальный человек, как и я, что она, возможно, душевная, честолюбивая или еще какая-нибудь. Сегодня она явилась почти голая: пышные груди выпадали из низкого декольте крошечного топа, резинки фишнеток врезались в кожу выше пояса крошечных черных шортов.
– А ты, милочка? – одними губами спросила Ари.
– Безобидная, – проорала я в ответ.
Она меня не расслышала, но сделала вид, что поняла, и ответила:
– Клево.
– А на мой взгляд, жалко как-то, разве нет?
Впрочем, Ари было не до меня. Она бросила коктейльной вишенкой в Божественную, которая болтала с рыцарем и принцессой. Божественная вишенку поймала и, закинув в рот, подмигнула Ари.
– Дрянь! – крикнула Ари и рассмеялась.
Божественная выставила на стойку рюмки с текилой и миску сладкого попкорна. Стоило мне проглотить свою текилу, у меня заурчало в желудке. Я с утра ничего не ела. Я была обречена.
– Ну, сущие дилетанты, – пробормотала я в пространство, жуя горсть липкого сладкого попкорна. – У кого-нибудь кокс есть?
– Кажется, у Паучка уйма.
Болтавший со Скоттом и его ребятами с кухни в углу Уилл заламывал руки. У всех свои навязчивые жесты и выверты, когда мы в угаре. Уилл заламывал руки, Ари быстро моргала, а я раз за разом повторяла: «Нет, погодите, ребята!» Наши меня то и дело передразнивали, и в их исполнении это «Нет, погодите, ребята!» всегда звучало голоском умственно отсталого ребенка.
– Симпатичный костюм, – бросил Скотт. – Ты мальчик-подросток?
– И не мечтай, Скотт. – Я тронула Уилла за плечо. – Уилл, детка, у тебя есть для меня вкусняшка?
– Угощенье или угрозы! – заорал он и обнял меня за плечи.
Он все еще нес какую-то чепуху, пока мы стояли в очереди в туалет.
– Что ты там говорил. – Щелчком включив свет, я заперла дверь. Пахло тут дерьмом. – Вот черт, тут кто-то нагадил.
В ярком свете Уилл выглядел пугающе. С него градом катился пот, лицо казалось зеленоватым на фоне красного костюма. Взгляд блуждал по стенам.
– Садись-ка, детка. – Я усадила его на унитаз.
– Ты ни разу это кино не смотрела.
– Скоро дойду.
Я протянула ладонь.
– Ты вечно слишком занята.
– Нет, Уилл, я до него дойду. Поделишься или как?
– Я всегда делюсь, – отозвался он. – У меня семь братьев и сестер… – Он запустил руку в носок, и его голова упала в раковину.
– Вот горе-то! – Подсунув ладонь ему под лоб, я подняла его голову, заставила сесть прямее. – Я знаю. У тебя семь братьев и сестер, и на тебе семья держится.
Поцеловав его в лоб, я забрала пакет.
– «Большинство людей ведут свою жизнь в тихом отчаянии»[31].
Я заглянула в пакет, там было почти пусто.
– О’кей, о’кей, философ. С тебя уже хватит.
– Тебе надо посмотреть это кино…
– Ты сам все употребил?
– Не-а, я щедрый малый.
– Это верно, милый. С этим никто не станет спорить. Я прикончу.
Я достала пудреницу, в пакетике как раз хватало на солидную дорожку. Поднимая голову, я посмотрела на себя в зеркало. Правда в том, что иногда я вообще ничего не чувствовала. Я принимала кокаин и говорила себе, что у меня приход, но на самом деле испытывала просто отупение. Вот почему я посмотрела в зеркало. Когда у меня взаправду был приход, я безостановочно искала собственный взгляд в любом отражении. Тогда мне казалось, что я красивая, что мои глаза прячут в себе тайны. Той ночью я выглядела бесцветной. Я проверила в зеркале, не размазалась ли тушь, и вдруг заметила, что Уилл пялится на меня, выпучив глаза.
– Ты в порядке? Тебе не надо на воздух?
– Я-тебя-люблю.
Слова слиплись в один ком, когда он их произнес, но эта – из тех фраз, в смысле которых нельзя ошибиться. Они буквально созданы для того, чтобы их никогда нельзя было забрать назад.
– Извини?
– Я тебя…
– Боже, нет, не важно, не повторяй.
Прикрыв рот ладонью, он откинулся назад и спиной нажал на спуск. С шумом хлынула вода.
– Не валяй дурака, Уилл! – Даже мне самой мой голос показался рассерженным. Я глянула в зеркало: глаза у меня вибрировали. – Ты просто кошмарно выглядишь, когда такое говоришь.
– Извини, – сказал он, голова у него поникла.
– Не извиняйся.
Разумеется, завтра я буду делать вид, что ничего не было. Джейк меня этому научил. Я буду добра. Но, похлопывая Уилла по спине, я вдруг осознала, что взаправду зла.
– Не извиняйся, просто не валяй дурака, ладно?
Я вывела его из туалета и сгрузила на банкетку у двери. Он послушно сел, поводил головой из стороны в сторону, словно только что очнулся от наркоза. А я села на табурет рядом с Ари и стала сосредоточенно смотреть на ногти: они впились в деревянную стойку.
– Слушай, я забыла, ты Джуну[32] когда-нибудь читала? – произнесла она совершенно внятно, крутя при этом языком черенок от вишенки.
– Да.
– Я дала «Ночной лес» Божественной. Пытаюсь заставить ее больше читать.
– Это хорошо. – Передо мной стояла рюмка текилы, и я ее опрокинула залпом. – Это на минутку мозги ей затрахает.
Ари улыбнулась.
– Ты что, пакет прикончила?
Стетоскоп на стойке. С табурета свисает чья-то мантия. Маскарадные костюмы теряют свой блеск, выброшены с приближением очередного безжалостного утра. Я слушала чужие разговоры, отрывая полоски черной краски со стойки. «Я тоже так могу, если захочется», – вот что я думала. Я могла говорить о Билли Уайлдере и Джуне Барнс и новом блюде из костного мозга в гастропабе в Вест-Виллидж… И знали ли вы такого-то в университете, это же просто маленькая школа под названием долбаный Гарвард… И печально, правда, как меняется город, каждый день к худшему, и разумеется, радикализм единственный источник перемен, и о да, революция по сути своей насильственна, но что есть насилие, все сводится к феромонам, мы просто химические смеси, но когда встречаешь нужного человека, просто понимаешь, понимаешь?
– Фальшивка! – крикнула я.
Никто на меня не посмотрел. Возможно, мне только почудилось, что я выкрикнула это вслух.
– Мы все только ждем, когда станем настоящими людьми. А знаешь что, Божественная, мы же не настоящие. Помнишь подделки, ну, дутые…
Она кивнула, лицо – как скопление блесток на платье.
– Откуда тебе помнить? Тебе надо побольше читать.
– А пошел ты, – сказала я незнакомому мужику. – Ты хочешь повторять названия вещей? Ты хочешь встречаться?
Мужик слинял.
– Вокруг столов кружу, гостей обношу! – выкрикнула я, перекрывая музыку. – Саша, ты думаешь, мне легко живется, потому что я смазливенькая? А вот и нет. Иногда мне, мать твою, дверь открывают, и что? Быть смазливенькой… ну…
– Записать бы твое дерьмо, мать тебя дери.
– Чушь!
– Ты бы заткнулась, беби-монстр, пока я тебя не заткнул.
– Я тебя ненавижу, – сказала я Уиллу, но он спал на куче пальто.
Возможно, все дело было в том, что он сказал в туалете. Выходит, большего я и не я стою? Туалет в «Парк-баре» с голой лампочкой и поцарапанным зеркалом, заскорузлым краном и проеденными грибком стенами? Туалет, где я мочилась и не счесть сколько раз блевала? Любовь?
Но, по сути, дело было в Джейке. Уилл и Джейк дружили, во всяком случае, были на короткой ноге настолько, насколько Джейк вообще способен с кем-то дружить. Они вместе пили, вели себя как старые приятели, у них были общие безопасные темы для болтовни (редкие пластинки записи Боба Дилана и разрозненные факты о войне во Вьетнаме). Но Уилл сплетничал, как подросток. Все в ресторане сплетничали. Вполне возможно, даже вероятно, что они обсуждали эту «любовь» – само слово теперь оказалось непоправимо связано с туалетом в «Парковке». Что, если Джейк посоветовал Уиллу признаться в своих чувствах? Что, если Джейк сказал, что я того не стою? Но одного Джейк уж точно не сказал: «Руки прочь, она мне нравится».
– Ари! – крикнула я.
Она отвлеклась от своего разговора. Я опрокинула еще текилы и потянулась через стойку за бутылкой. Я услышала звон битого стекла, пока ее тащила.
– Посмотри на черепа. – Я указала на этикетку. – Жутковато. Сечешь? Смерть.
Ари больно ущипнула меня за руку, но на меня не наорала.
– Что на тебя нашло?
– Поехали вместе домой на такси? Я собираюсь чертовски надраться.
Я зажмурилась, и она потрепала меня по затылку.
– Конечно, Скиппер. Как знаешь.
С трудом подняв голову, посмотрела на дверь. «Просто встань и уйди», – подумала я. Той ночью был лютый холод, и ветер стучал в заклеенные окна. Из черного окна вместо знакомого отражения на меня смотрело ехидное, мерцающее лицо – зубы сжаты, осуждает.
Сквер казался захудалым, палатки на фермерском рынке поредели. Фермеры делали ставки, когда ударят первые заморозки. Окна моей комнаты были почти всегда закрыты, щели заткнуты старыми футболками. Я стучала по дряхлой холодной батарее, следила за ней, как за оракулом. Но наиболее явно о смене времен года говорило то, что насекомые перебрались под крышу. Первыми появились плодовые мушки-дрозофилы. Они повисали облаком над ликерами в баре, над сливными отверстиями раковин. Они взлетали, стоило тронуть сырую тряпку. Россыпь черных точек на кремовых стенах. Зоя подняла этот вопрос на «семейном» и раздала всем дополнительные задания.
– Дрозофилы – кризис, – провозгласила она и для верности выбросила вверх кулак.
Вот почему я очутилась в желтых перчатках по локоть, с рулоном бумажных полотенец и бутылкой безымянной синей жидкости у раковины позади барной стойки.
– Отлично выглядишь, Флафф, особенно на карачках, – поддел меня Ник.
– Я не понимаю, – сказала я, но подразумевала: «Почему я?»
– Ты женщина, я думал, убирать – у вас в генах.
Он слил в бокал водянистые остатки коктейля и протянул мне.
"Сладкая горечь" отзывы
Отзывы читателей о книге "Сладкая горечь". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Сладкая горечь" друзьям в соцсетях.