– Ах это. Должна признать, я все еще ее люблю. Когда я впервые увидела студию, домохозяин пообещал, дескать, построит перегородку и поставит душевую кабину, выкинет эту ванну. А я настояла, мол, хочу ее оставить. Тогда я была очень романтичной. Я думала, я буду пить вино в ванне, пить кофе в ванне, давать аудиенции, сидя в ванне. Я знала, что просто должна тут жить. Эта квартира одна такая осталась во всем здании. Домовладелец извиняется всякий раз, когда меня видит. – Рассмеявшись, она подала мне стакан воды. – Может, чуток грустно, что она до сих пор доставляет мне столько радости?

– Ты правда пьешь вино, сидя в ванне?

– У меня было в этой ванне много бурных ночей. Шальные ночи, шальные ночи, мое богатство[26].

– А это не опасно? Что, если бы ты отключилась?

– Ха! Сомневаюсь, что я пью столько, сколько ты, дорогая.

– Ха-ха, – откликнулась я и ощутила эхо наших рабочих «я», наших шутливых перебранок.

Я знала, что она сущая магия. Знала это с самого первого раза, когда она со мной заговорила. Я была права, губы у нее очень красные от природы, ведь сейчас она еще не одета и не накрашена.

– Ты выглядишь такой взволнованной, маленькая… Хочешь в нее запрыгнуть?

Я не знала точно, на что она намекает, но запрыгнула в пустую ванну под гирлянду кружевного белья. Откинувшись на спину, я осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, нравится ли мне отсюда вид. Симона наливала воду в чайник, сосредоточилась на ритуале приготовления кофе.

– У тебя поразительная квартира. Из нее просто невозможно уйти, – сказала я.

Было такое ощущение, словно ничего в этой квартире не было случайным, словно все родилось прямо тут. Светло-серые стены казались театральным занавесом, мегаполис – далеким, точно находился в Европе и совсем не походил на тот, где я влачила свое повседневное существование. Мои мысли замедлили бег. Внезапно на меня навалилась бесконечная усталость, все тумблеры во мне разом перешли в положение «выключено». Мои веки дрогнули, потом опустились.


Я считала, что сомкнула глаза всего на несколько секунд, но на стойке в стеклянной колбе «Кекекс» стоял фильтр-кофе. Сидя на широком подоконнике, Симона вполголоса разговаривала по телефону. Я выпрямилась, в голове у меня ухало, ощущение было такое, точно я вот-вот упаду в обморок. Вот она сложила телефон. Я увидела, что для меня налита кружка: она стояла рядом с маленьким молочником и плошкой с тростниковым сахаром, в который была воткнута ложка. Кружка была кричаще бирюзовой, с надписью «Майами».

– Извини, что отключилась. Жутковато, наверное, выглядело со стороны.

– Ничего. Это очень уютная ванна. Разве ты не рада, что я ее сохранила?

Ее взгляд и пальцы побежали по рядам книг. Она все еще была в мужской майке, но успела надеть джинсы, на носу теперь красовались очки. Кофе был горячим, но свет в комнате переменился. Нежные чары развеялись. Я понятия не имела, как долго была в отключке, но свет подсказывал, что слишком долго. Симона начала снимать с полок и складывать на стол книги.

– Майами? – спросила я, с надеждой поднимая кружку.

– Сколько ты сможешь унести?

– Поеду назад на поезде, поэтому сколько скажешь. – В голове у меня была пустота. – Мне ехать всего одну остановку.

– Гм-м…

– Хочешь, сходим на ланч? – чересчур громко спросила я. – То есть хочешь пойти со мной на ланч? То есть можно пригласить тебя на ланч? В благодарность за книги. За то, что пригласила к себе.

– Звучит восхитительно, но, боюсь, у меня на сегодня планы. В другой раз.

Мне хотелось заплакать.

– Ну, а я пойду на ланч. Посоветуешь хорошее местечко? Куда бы я могла пойти одна. На ланч.

– М-м-м…

Она казалась рассеянной, словно ее занимает что-то другое. «Ланч, Симона! – хотелось закричать мне. – Еда! Отнесись ко мне серьезно».

– Есть «Лайф-кафе» в парке. Тебе там понравится. Можно сидеть на террасе. Там мило… да, там мило… Боже, как время бежит…

Она кивнула на стопку – шесть книг, две – потолще любого учебника, какие у меня были в колледже. Сходив на кухню, она принесла две пластиковые продуктовые сумки, побарабанила пальцами по губам, сосредоточенно пробегая глазами по комнате.

– И вот это. – Быстро пройдя к полке, она сняла тонкий томик.

– Эмили Дикинсон?

– Самое время перечитать святую покровительницу шальных ночей.

– Эмили Дикинсон?

– Просто получи удовольствие. И посерьезней отнесись к картам Франции. Ничто не расскажет тебе о вине столько, сколько местность. Выискивай байки и анекдоты, вино и есть история, так что ищи сюжет и нить.

– О’кей.

Я не могла пошевелиться. Ее энергия выталкивала меня за дверь, но я не хотела уходить. Я огляделась по сторонам, ища, за что бы ухватиться.

– Ээ… спасибо за кофе. Что это за сорт?

– Вкусный, правда?

Открыв дверь, она встала у косяка. Я вышла в коридор.

– Можно я как-нибудь еще приду?

– Конечно, конечно, – откликнулась она с чрезмерным энтузиазмом. – И скоро. И чтобы поесть как следует. – Когда она сказала «скоро», прозвучало как «никогда».

– Увидимся завтра.

Она уже закрывала дверь. Я спустилась до самого последнего пролета и только потом расплакалась.

Иногда моя печаль была такой глубокой, что казалось, я ее унаследовала. У моей печали имелся рефрен, и, хотя к тому времени, как я добралась до Первой авеню, я сумела справиться с рыданиями, он все равно крутился у меня в голове. Он был нутряным и нелогичным, и я повторяла его снова и снова: «Прошу, не покидай меня, прошу, не покидай меня, прошу, не покидай меня». Он преследовал меня всю дорогу домой, стал фоном для выкриков скучающих анорексичных подростков на углу Бедфорд-авеню, контрапунктом аляповатому дзыньканью музыки из бодеги и глухому рокоту поездов. Я слышала, как повторяю его вслух, входя в свою комнату. Я пнула лежавший на полу топчан. Вот когда я поняла, насколько далека от меня Симона. Я увидела пропасть. Проехав всего одну остановку, я проделала огромный путь… Прошу, не покидай меня… Логично, наверное… Еще никогда я не чувствовала себя такой одинокой.


В понедельник утром Цветочница привезла свернутую в трубочку кору корицы, ветки лавра и навощенные яблоки. Повара выдумывали предлоги, зачем бы им выйти из кухни, лишь бы на нее посмотреть. Со мной она поздоровалась голосом диснеевской принцессы. Эдакий птичий щебет. Но композиция у нее получилась сдержанно величавая и, как ни мучительно мне это признавать, прекрасная.

В перерыв я пошла гулять между палаток фермерского рынка на Юнион-сквер. Листья полыхали всеми оттенками пламени, но я не могла на них сосредоточиться. Я видела только яблоки. Яблоки, сложенные пирамидами, способными раскатиться от одного взгляда. Яблоки всех сортов… «Эмпайрз», «Брэбернс», «Пинк-Лэдиз», «Мэкунз»… Женщины в лосинах, мужчины в шарфах. Дымящиеся чаны сидра. Я купила яблоко и съела его на месте.

Усвоила ли я его аромат и мясистость? Чрезмерную сладость мякоти? Чувствовала ли я когда-либо раньше фатальность осени, как ощущала ее сейчас костями, пока наблюдала за беспокойно задумчивыми потоками пешеходов. Меня охватило ощущение безнадежности. Накрыло, как одеялом. В тот момент я не могла вспомнить сады, цветение, жизнь яблока за пределами города. Я знала только, что это смиренный плод, созданный из ничем не примечательных мгновений. Это просто еда, подумала я, дожевывая огрызок и косточки. Однако она уносит нас в зиму. И помогает продержаться.


Джейк дважды проверил, выключен ли свет. Пока он поднимался из подвала, его шатало. Он набросил кожаную куртку, и она с тихим шорохом упала ему на плечи. На одном лацкане – массивная заколка, золотой якорь. В ту пору весь город словно бы разом облачился в кожаные куртки. Я вообразила себе, как кричу: «Эй, сегодня что, день кожаных курток? Где вы их взяли?»

– Выпьем по одной? – спросил у него кто-то.

– По одной в самый раз, – откликнулся он.

Мы гурьбой вывалились на улицу. Воздух был на вкус, как стальные ножи и фильтрованная вода. Неподдельный холодок – как предостережение.

В «Парковке» сущая давка, народ стоял в четыре ряда. Посетители сегодня были необычные, скорее всего студенты младших курсов. Едва мы вошли, как словно бы попали в сырое облако пота. Меня сразу оторвало от Уилла и Ариэль, и я стала пробираться в дальний угол. Чьи-то локти норовили ткнуть мне в лицо, руку зажало в толпе, кто-то схватил мои пальцы. Я вырвала руку, бросила сумку на пол и заорала:

– Мне дышать нечем…

Оказывается, я забыла, какой Джейк высокий. Когда я повернулась, он стоял ко мне вплотную, точно мы в подземке в час пик, мой нос оказался на уровне его ключицы. Я ничего не видела, кроме кожаного воротника. Кто-то толкнул его в спину, на меня, и мой нос коснулся его груди. Бергамот, табак. Я подняла на него глаза. Вот черт…

– Привет, – выдавила я.

– И тебе привет, – откликнулся он.

Я закусила губу. Он не собирался двигаться с места. Ни к стойке, ни в туалет, ни даже чтобы снять куртку.

– Простите, – взвизгнул кто-то и протиснулся мимо него.

Он упер руки в стену у меня над головой. Его пот. Его запах.

– И не говори, что я о тебе не забочусь, – сказала, протискиваясь и протягивая мне пиво, Ариэль.

– Спасибо. – Я приложила бутылку ко лбу. – Кажется, я тут сегодня не выдержу.

– Как знаешь, Скиппер. Скажи, когда будешь уходить. – Она перевела взгляд с меня на Джейка. – Чтобы я знала, что ты нормально добралась домой и все такое. Мне надо бежать, Божественная там зашивается, умирает со смеху.

Я хлебнула пива. Я его перемолчу – вот какой у меня был план. Рано или поздно он что-нибудь скажет.

– Можем пить напополам, – не выдержала я.

Он взял бутылку, наклонил, я смотрела, как двигается его адамово яблоко, он протянул бутылку мне. В его взгляде был вопрос. Я кивнула.

– Ты никогда со мной не разговариваешь, – сказала я.

– Разве?