– Логично.

– Разве? Уловила атмосферу Среднего Запада?

– На самом деле нет. У меня радар сбит… Такое ощущение, что все прямо-таки родились и выросли в ресторане. Но мне понятно.

– Благодаря моему шарму?

– Нет, благодаря твоим манерам.

– Очаровательным манерам?

– Бесконечно, – сказала я и пригубила пива.

Странное давление ощущаешь, когда сидишь напротив мужчины, который хочет того, чего ты не можешь дать. Словно стоишь в быстром потоке: сначала думаешь, мол, течение не слишком сильное, но чем дольше стоишь, тем больше устаешь, тем труднее стоять прямо.

– Давно ты тут?

– Я с кино начинал. Приехал учиться в киношколу… боже, пять лет назад… Тоска берет. Я пообещал маме, что вернусь, как только закончу, и у меня такое ощущение, что время на исходе. Она вне себя.

– Да? А по мне так здорово, что ты вырвался, делаешь, что хочешь.

– Она считает, что семья – это здорово.

Я сглотнула.

– Возможно, она права.

– Твои родители знают, что ты здесь?

– Что это значит?

– Не знаю. Ты производишь впечатление девчонки, сбежавшей из дому. Ты такая зажатая, словно бы замкнулась, скукожилась внутри.

– Я польщена. Папа знает.

– А как насчет мамы? Как она относится к тому, что ее маленькая девочка одна в большом городе?

– Мамы не существует.

– Не существует? Что это значит?

– Это значит, что я не хочу об этом говорить.

Взгляд у Уилла стал озабоченный, и я подумала: «Не надо, не делай этого. Я тебе не для этого сказала. Ты не сможешь это исправить».

– Что случилось с киношколой? – спросила я.

– Приезжаешь сюда ради одного, а тебя затягивает другое. У меня была уйма идей, просто… Ну… Трудно придерживаться того, о чем сначала мечтал. А ведь те мечты обычно самые чистые, понимаешь?

– Ага. – Я ровным счетом ничего не поняла.

– Ты, правда, без цели сюда приехала?

– Я бы не сказала, что без цели.

– Что ты делала в колледже?

– Читала.

– По какой-то определенной теме? С тобой всегда так трудно?

Я вздохнула. Собеседование с Говардом прошло поинтересней.

– Я получила диплом по литературе. И я приехала сюда, чтобы начать жизнь.

– И как продвигается? Твоя жизнь?

Я открыла было рот, но осеклась, похоже, он действительно хотел знать. Я задумалась:

– Она потрясающая.

Он рассмеялся.

– Ты напоминаешь мне девчонок дома.

– Вот как? Мне пора обидеться?

– Не стоит. Тебе все в диковину, ты не пресыщена.

Я подумала: «Ты меня не знаешь», но вежливо улыбнулась.

– Я скоро нагоню. Вот дай, Шеф еще пару раз на меня наорет, и я буду сыта по горло.

– У него тяжелая работа.

– Да? А я только и вижу, как он орет. Ни разу не видела, чтобы он готовил!

– На его уровне все иначе. Он больше не просто повар, на нем вся долбаная кухня. Я знаю, что он каждый божий день скучает по готовке.

– Вчера он велел мне наколоть мои чертовы тикеты, не то он меня пришьет. Как такое позволяется?

– Ничего такого тебе не говорил.

– Говорил! Я плакала за ледогенератором.

– Ты чересчур чувствительна…

– Он чудовище.

Уилл с улыбкой поднял руки, показывая, что сдается. Он мне нравился. Правда заключалась в том, что он тоже напоминал мне знакомых из моего городка – милых, симпатичных людей, чья жизнь как на ладони. Разговор о Шефе напомнил мне про ресторан и что я могу говорить свободно, ведь я не там.

– Знаешь, Симона согласилась помочь мне с вином.

– Ох. – Он скривился. – Я был бы поосторожней с помощью Симоны.

– Почему? Она такая умная. Она столько всего знает. Ты сам все время у нее что-нибудь спрашиваешь.

– Ага, когда припрет. Быть в долгу у Симоны – это как быть в долгу у мафии. Ее помощь может выйти боком.

– Ты что, серьезно?

– Просто я был бы поосторожнее с тем, что ей рассказываешь. У них с Говардом какой-то странный расклад. Например, она стучит ему на остальных официантов. Поговаривают, что они трахаются. Как-то Ари сказала что-то Симоне про Сашу, и Сашу оштрафовали. И еще у нее какие-то странные отношения с девчонками Говарда, они ни с того ни с сего исчезают невесть куда. Ну, не знаю… Она, конечно, спец, но она тут слишком давно, ей бывает скучно, и тогда она мутит воду.

– Я тебе не верю. У меня такое чувство, что она искренне хочет мне помочь.

Я решила, что Уилл не способен понять Симону, а она скорее всего его на дух не переносит. Но остальное сбило меня с толку.

– Кто такие «девчонки Говарда»? Что ты имел в виду, когда сказал, что они исчезают?

– Не важно, куколка, – отозвался он.

Он прикончил пиво, и тут я поняла, что мне надо решить, остаемся ли мы на следующий круг. Ясное дело, ошибкой было бы напиться еще до четырех часов вечера, но, если у него развяжется язык, оно того стоит.

– Может, благодаря тебе она смягчится, – сказал он, и его взгляд скользнул мне за спину. – Гм. Помяни черта. Я и забыл, что она тут живет.

Я повернулась, и вот она в простом прямом черном платье, выглядит такой изящной, что я ее и не узнала бы. Сердце у меня упало, с саднящим чувством я нырнула поглубже в кабинку.

Это же не «Парковка», и у меня сегодня выходной! Мне хотелось, чтобы Симона думала, что я голой позирую художникам, или пью абсент с музыкантами, или что я в музее Гугенхейма, куда она велела мне сходить, или даже что я сижу одна в баре с книгой вся такая утонченная. Как я могла быть такой дурой, чтобы пить с Уиллом? Да еще на этом попасться?

– Нам надо уйти, – прошептала я.

– Что? Ты же только что сказала…

– Меня тошнит, – зазаикалась я. – То есть я плохо себя чувствую. Пиво не туда пошло. Мне нужно домой.

– С тобой все в порядке?

– Мне очень жаль, Уилл, мы еще как-нибудь раз выпьем, но я…

Я ощущала на себе ее взгляд, в помещении площадью четыреста квадратных футов нас просто невозможно было не заметить. Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как на плечо мне легла рука.

– Какая чудесная из вас двоих пара!

В руках у Симоны была книга в бумажной обложке с французским названием, и пахло от Симоны гардениями. Мне хотелось, чтобы Уилл провалился сквозь землю.

– А вот и нет. Мы просто говорили о работе, – затараторила я. – Извини, привет, Симона. Какое красивое платье. Тоже рада тебя видеть.

– Так у тебя сегодня выходной, да? – спросил Уилл, на мой взгляд, с некоторой прохладцей.

– Да, просто встречаюсь с подругой. И, думаю, Джейк попозже придет.

Я допила пиво.

– Я…

– Я, наконец, поймал ее вне работы, – сказал Уилл, похваляясь мной.

– Так она настолько неуловима? – с издевательской улыбкой парировала Симона.

– Вовсе нет. – Я встала. – Я просто… расстроена, то есть у меня желудок расстроен. – Подтянув к себе сумочку, я положила на стол пять долларов. – Извини, Уилл, в другой раз.

И сбежала, не оглянувшись. Едва выскочив на Вторую авеню, я подняла руку. Теперь понятно, почему такси так необходимы для жизни в большом городе – даже для тех, кто не может себе их позволить. Отчаяние.


Когда я начала подниматься по лестнице за коктейльными соломинками для бара, Джейк как раз спускался. Он скользнул тыльной стороной ладони по моей руке. Я уставилась на руку, но она выглядела прежней. Взрыв, но никаких разлетающихся осколков. Следующие пять часов я провела как во сне, недоумевая, намеренно он меня коснулся или нет.


Все было мне не по зубам. Старшие смены, особенно бармены, словно бы защитили докторскую степень по части болтовни с гостями. Они могли щебетать на любу тему. Ничто не ставило их в тупик. А краткость разговора означала, что небрежно выдаваемая на-гора мудрость никогда не будет разоблачена как поверхностная.

Как следовало из общего трепа, чтобы преуспеть в нашем деле, нужно знать город, а еще знать, как из города уехать. Меня же даже Верхний Вестсайд обескураживал. А вот остальные как будто прекрасно знали все курорты выходного дня на Восточном побережье – не только горы Поконо или секретные антикварные лавки в долине Гудзона, но и живописные местечки в Беркшире или озера на границе с Вермонтом. Пляжи составляли отдельную категорию, делились главным образом на Хэмптонские и Кейп-Кодские, и опять же каждый городок был вещью в себе.

Следовало знать, какие выставки проходят в каких галереях, и само собой разумелось, что ты регулярно посещаешь музеи. В ответ на вопрос, видел ли ты серию картин с казнями Мане (а ведь спросит кто-нибудь, кто пришел на ланч, не сняв с лацкана значка музея Метрополитен), неизменно отвечаешь, мол, либо как раз собираешься, либо уже видел их в Париже. Тебе есть что сказать про разные оперы. А если нет, то вежливо намекаешь, что опера чересчур буржуазна. Ты знаешь, что идет на Нью-Йоркском кинофестивале, и поправляешь любого, кто сваливает в одну кучу Годара и Трюффо.

Ты держишь в памяти разные факты из жизни гостей: где пары поженились, куда мужчины ездят в командировки, над какими проектами они работают и каковы крайние сроки. Ты знаешь, какие колледжи они заканчивали и о чем мечтали, когда учились. Ты знаешь названия городков во Флориде, где они оплачивают проживание матерям. Ты осведомляешься об отсутствующих коллеге, муже, жене.

Ты знаешь игроков в командах «Янки» и «Мет», ты разбираешься в погоде и умеешь предсказать ее лучше любого метеоролога. Ты – ходячий свод одноразовой информации, которую гости потребляют, пока пьют, сбегая от собственной жизни.

И что самое любопытное – ничто из этого барменов и официантов не волновало. Стоило качнуться за ними распашным дверям кухни, как они возвращались к разговорам о еде, сексе, выпивке, наркотиках, какой бар открылся, какая группа где играет и кто прошлой ночью напился вдребезги. Однажды я видела, как кто-то швырнул в лицо Скотту тряпку в споре из-за спагетти-карбонара, но я понятия не имела, были ли у кого-то политические взгляды.