— Почему не будет? — спросила Аня, передвинув языком коктейльную соломинку во рту. Она пила «мартини энд сок», любимый Катин напиток… «При чем тут Катя?» — спросил себя Роман.

— Я не знаю, — ответил он. — Не будет. Она другая, понимаешь? Вот мы с ней все новые года проводим вместе. Раньше я как-то не задумывался, но вот последний Новый год… Мы были в большой компании… Она сковывает меня. Мне хочется потанцевать, подурачиться… я же сам еще ребенок.

— Я вижу, — засмеялась Аня.

— С тобой это можно, — сказал Роман. — А с ней не получается. Мне хочется чего-то… чего-то такого… А она сидит с таким видом… Ну никакого праздника!

— Твоя жена не умеет танцевать? — спросила Аня. Скорее всего, ей до лампочки были все эти разговоры о Кате и поддерживала беседу лишь из вежливости… Но Роман уже не мог остановиться. Как будто хотел оправдаться, объяснить Ане, почему он сейчас здесь с ней. Хотя объяснение было одно: безумная, непостижимая Анина красота.

— Умеет, — сказал Роман. — Она не умеет… В ней нет вот такого… веселья.

— Огня? — уточнила Аня, сощурившись.

Роман вздрогнул: это было то, что он хотел сказать, но не мог выразить словами.

— Да, огня, — согласился он.

Аня по-прежнему щурилась, глядя на Романа чуть исподлобья:

— Знаешь, мне один человек сказал одну вещь…

— Что за человек? — нечто вроде ревности шевельнулось в душе.

— Да неважно, — отмахнулась Аня. — Один клиент у нас в бане, если тебе это интересно. Прикольный такой москвич. Мы разговаривали вообще за жизнь, я рассказывала ему про свои отношения с мужем…

— Ты всем про них рассказываешь? — не выдержал Роман.

— Да нет, — она поморщилась. — Нет. Нет, конечно.

— Ну-ну, я слушаю, — сказал Роман. Да, конечно, ведь у нее была какая-то своя жизнь. Боже, ну почему, почему такая ревнивая боль к этой практически чужой женщине?

— И он сказал мне одну верную вещь, — Аня поерзала на своем высоком стуле, шумно допила коктейль. — Что очень часто брак умирает из-за женщины. Когда заканчивается игра. Что вначале женщина, чтобы заинтересовать, чтобы получить мужчину, играет во что-то, и мужчине с ней интересно. А когда женщина его уже получила, то она успокаивается и становится серьезной, нудной. Ко всему так серьезно относится, короче. А мужчины не любят этого. Им нужна игра, что-то такое… Всегда нужно.

— Да, это правда, — согласился Роман. — Вот у нас все это давно умерло. Моя жена слишком серьезна. Вот с тобой мне так хорошо! Ты играешь в это, да?

Аня сделала «страшные» глаза, потом улыбнулась лукаво.

— Да нет. Нет вроде. — Потом добавила задумчиво: — Странно…

— Что? — Знаешь, так прикольно: твою жену зовут Катя?

— Да. — А сына Саша. А у меня мужа зовут Саша, а дочь — Катя…

В машине около Аниного дома они целовались, безумно, страстно, и Роман в эти минуты пожертвовал бы чем угодно в своей жизни — чтобы только обладать сейчас этой женщиной.

— Я хочу тебя, — шептал он, расстегивая на Ане пиджак и стягивая с нее майку. — Боже, как я хочу тебя…

Сквер за домом был, безусловно, удачным местом: тополя склонялись над «Опелем», шумели на ветру… Когда все закончилось и взмокший Роман выбрался из машины, застегивая брюки, огромные серебряные звезды сияли на небе — светлом, не изжившем еще очарование белых ночей. Пошлый, банальный секс в автомобиле, удел дешевых придорожных шлюх, сегодня обернулся волшебством, и это огромное звездное небо падало, опрокидываясь, прямо на Романа, и звезды сияли в волосах его возлюбленной, восхитительной гибкой кошки, которая зевала сейчас и потягивалась на заднем сиденье «Опеля».

* * *

Гладиолусы были огромные, ярко-красные, с прозрачными слезами влаги на восковых листьях. «Спасибо, — сказала Анжелика. — Подожди, я отнесу их домой».

Рома повез ее на Елагин остров. Стуча высокими каблуками тяжелых малиновых туфель, Анжелика прошла с ним под руку по деревянному мостику и поежилась от вечерней прохлады, когда они спустились в парк. Рома снял пиджак, накинул Анжелике на плечи — поверх ее пушистого полосатого пиджачка.

— Вот сюда я бегал по утрам, когда учился в Можайке, — сказал он. — Делал зарядку.

— И зимой? — спросила Анжелика.

— Да, и зимой. Пока не женился. Потом женился, стал жить с женой… Лень стало бегать. Лень утром вылезать из теплой постели. Я и женился-то, наверно, из-за удобства. Чтобы жить не в училище, а с женщиной. Женатым разрешалось жить дома. Это казалось гораздо более удобным, чем целоваться где-то по подъездам.

— Очень странная причина для женитьбы, — заметила Анжелика.

— Наверно, — вздохнул Рома. — Тогда мне казалось, что все это правильно.

Они шагали по зеленым аллеям, деревья отчаянно шумели над головами. Рома крепко держал Анжелику под руку, но голова у него была забита чем-то своим. Анжелика, похоже, нужна была ему как слушатель — не более. Забавно.

Зазвонил мобильник Ромы; он отпустил Анжеликину руку, нажимая зеленую кнопку.

— Да. Привет. Я буду поздно… Дела… Ну не знаю, часов в двенадцать… Пока.

Чертик какой-то озорной шевельнулся внутри Анжелики. В двенадцать? Как бы не так. Может быть, это ее больное самолюбие выпустило свои стальные коготки?

— Вот видишь, волнуются дома, — похвалился Рома.

— Конечно, — улыбнулась Анжелика.

— Знаешь, до сих пор у меня почти не было романов с женщинами, которые… — вкрадчиво начал Рома, вновь беря Анжелику под локоть. — В общем, до сих пор я в основном с проститутками встречался. Мне казалось, это честнее. Не нужно обманывать человека, что-то плести. Что ты не женат или что у тебя с женой все плохо… Я очень не люблю обманывать.

— Но мне же ты говоришь правду? — резко повернулась к нему Анжелика.

— Да. Так получилось. С тобой как-то удивительно легко.

Ей тоже было легко с ним. Ощущение легкости было разлито в воздухе, прозрачное, невесомое.

— Да что ты говоришь?! — переспросила Анжелика весело. — С ума сойти!

Ей почему-то хотелось сделать нечто: подпрыгнуть, побежать по аллее… возможно, даже взлететь. Сегодня Анжелика чувствовала, что ей удается все. Ей абсолютно не нужен этот мальчик, совсем не нужен, это просто игра, и именно поэтому все получается… Смешно.

— Правда, — доверительно сообщил Рома. — Я даже не успел понять, как это все произошло. Мне даже немного страшно.

— Не надо меня бояться, — сказала Анжелика.

Нежные, невесомые тени: это тоже я. Это я, я, я с тобой. Сегодня.

— Не знаю, — покачал головой Роман. — Понимаешь, я привык платить женщине и чувствовать свою безопасность. Это легко. Я уже заплатил. Я могу быть уверен, что она не придет ко мне и не скажет, что любит, не скажет, что беременна, не устроит скандала по поводу того, что я живу с женой, не позвонит мне ночью.

«Ты думаешь, я сделаю это?» — внутренне усмехнулась Анжелика.

— Если я вдруг когда-то позвоню тебе в неурочное время… ну, скажи типа что-нибудь, «а, Андрей Владимирович, это вы, здрасьте, здрасьте».

— Что, серьезно? — спросил Рома.

— Конечно.

— У тебя все так просто, — вздохнул он.

— А зачем усложнять себе жизнь?

— Не знаю. Ты права, я иногда все очень усложняю.

Они повернули обратно; Рома ежился под пронизывающим ветром, но виду не подавал. Анжелике было тепло и уютно в его пиджаке; по идее, воротник пиджака должен был пропитаться запахом ее духов

.— А расскажи, какой у тебя был серьезный роман, — попросила Анжелика.

— Да на самом деле ничего серьезного, — смутился Рома, — но тогда мне казалось, что я ужасно влюблен… Я вел себя, как дурак. Тратил кучу денег, возил ее везде, домой возвращался под утро.

— А потом понял, что все это ерунда, — догадалась Анжелика.

— Да, — обрадовался Рома. — Знаешь, у нее оказались такие запросы… Она все время говорила, что ее мечта — желтый «Форд-Мустанг».

— Понятно.

— Да нет, даже не в этом дело! Наверно, тогда у меня все и закончилось с женой. Моя ей верность. Это было два года назад. Она забеременела… вернее, сказала, что беременна, а потом оказалось, что нет. И представь состояние моей жены. Я возвращаюсь домой за полночь, весь издерганный… Там все было так устроено, эта девочка очень умно меня раскручивала. У нее была неделя задержки, и каждый день был для меня кошмаром. Я тогда не мог представить, что у меня будет ребенок на стороне, а она заявила, что ей нельзя делать аборт, что она будет рожать несмотря ни на что. Она очень хорошо поняла, на какие струнки во мне надо давить. Ну и разыграла все по нотам, там потом ее родители подключились. И вот я прихожу домой и у жены спрашиваю, спросить же, дураку, не у кого: сколько дней может быть задержка? А жена сразу: это от тебя кто-то забеременел? Я тогда свою жену совсем с другой стороны увидел. Мне казалось, она у меня такая совсем девочка беззащитная, ничего не понимает, ничего сказать не может… А она говорит: «Дай мне ее телефон, я ей позвоню и все скажу». Я, конечно, не дал, и она меня выставлять начала. «Уходи», — говорит. Я покидал в сумку кое-что — и к дверям. И вдруг такой окрик: «Стоять!» А потом говорит: «Купи мне пистолет». Я спрашиваю: «Зачем?» А она говорит: «Чтобы твоих шлюх отстреливать». Я ее обнимаю и смеюсь: «Дурочка, тогда лучше меня убей, их-то зачем?» Действительно, меня же не переделаешь.

— Так полгорода перестрелять можно, — ввернула Анжелика.

— Действительно. Я после этого как бы заново влюбился в свою жену. Понял, что ближе ее у меня никого нет. А на следующий день отправились с той подругой в консультацию, и врач сказал: никакой беременности. Так, просто задержка.

После прогулки поехали в «Морган». В затемненном зале ресторана Анжелика расслабилась, вытянула усталые ноги под столом. На сцене расплывчато, дымчато возвышался средневековый замок, освещенный красным и синим, лампы в форме подсвечников слабо мерцали на стенах. Невысокая девушка в соломенной шляпке, в кружевном фартучке поднесла корзину с цветами.