Он хотел овладеть ею сейчас, немедленно. Войти в нее и чувствовать погружение своей плоти в ее влажную, горячую плоть. Он пытался еще как-то контролировать себя, но это было нелегко.

— Сколько у нас остается времени?

— Полтора часа, — задыхаясь, прошептала она. Кейн легко развернулся так, что она оказалась под ним, его локти охватили с двух сторон ее тело.

— И как ты думаешь, на что бы нам потратить это время?

Она уже двигалась под ним, ее груди скользили по его груди.

— Я открываю сбор предложений, — выдохнула Лиз, с улыбкой глядя в его глаза.

Он застонал, ощутив нестерпимое желание. Ласково, он должен войти в нее ласково. Пусть Лиз сохранит о нем только хорошие воспоминания. Кейн обнял лицо Лиз ладонями и нежно поцеловал. Она охватила руками его шею, выгнулась навстречу его телу, и Кейн склонился к ее лицу, предвкушая любовную лихорадку…

Кейн чувствовал, что меняется. Непостижимым образом Лиз вливала в его душу какую-то легкость, жизнерадостность, ощущение прелести жизни. В этом маленьком душном номере отеля он постиг рай, образ которого пронесет с собой до последнего дня.

Через два часа они уже были в воздухе и летели за маленькой Кэти, цели их изматывающих поисков.

— Расскажи мне о нем, — спокойно попросил Кейн.

— О нем? — эхом откликнулась Лиз. Инстинктивно она поняла, кого он имеет в виду. Мужчину, который больше не существовал для нее. Мэдиген не мог не задать этот вопрос, хотя понимал, что испытает боль, узнав подробно о человеке, который обнимал Лиз и занимался с ней любовью. Который заставлял ее стонать и извиваться под ним, шепча в темноте ее имя.

— Об отце Кэти, — Кейн старался интонацией голоса не выдать своих чувств.

Она безропотно согласилась на этот разговор.

— Что ты хочешь знать?

Он пожал плечами, чувствуя себя жертвой собственного любопытства. Кейн точно ставил вопросы и подбирал нужные слова, когда вел следствие. Он поворачивал их под нужным углом, наводил на фокус. Сейчас же он чувствовал несвойственную ему растерянность.

— Почему? — это единственное слово вобрало в себя все. Этот вопрос вибрировал в его сознании с той минуты, когда он встретил ее. Почему он не встретил ее раньше, тогда, когда еще верил в доброту людей и истинность их чувств?

Лиз улыбнулась и ответила вопросом на вопрос:

— Почему — что? Почему я влюбилась в него?

— А ты влюбилась? — Кейн желал бы, чтобы между Лиз и отцом ребенка была ни к чему не обязывающая связь. Ему так не хотелось услышать, что она по-настоящему любила этого мужчину! Но Кейн знал, что Элизабет не создана для случайного слияния двух разгоряченных тел. Если она занималась с кем-то любовью, то это значило, что Лиз любила этого человека. И это ранило его еще больше.

— Да, — протянула она. — Да, я любила. — Лиз откинулась на спинку кресла, понимая, что должна об этом сказать, даже причинив Кейну боль. — Он был красивым, блистательным и остроумным. С ним было весело…

А заставил ее только плакать, подумал про себя Кейн, ненавидя безликого мужчину, который был у нее до него. Выражение его лица стало каменным.

— Это еще не основание, чтобы заниматься с кем-либо любовью.

Он ревнует ее к прошлому, дошло, наконец, до сознания Лиз. Он не ревновал бы, если бы не любил.

— Может быть, это из-за того, как он читал стихи.

— Стихи? — Кейн осторожно взглянул на спутницу.

Лиз чуть не рассмеялась, но сдержала себя.

— Ну, понимаешь, всякую рифмованную ерунду. Это все ушло, как если бы никогда не существовало… Кроме того, Брэд был женат…

Кейн пронзил ее изумленным взглядом; поднятая бровь была единственным признаком его неодобрения:

— Ты занималась любовью с женатым мужчиной? — Это никак не совмещалось с образом Лиз, сложившимся у него.

— Тогда я этого не знала. — В ее голосе не чувствовалось горечи. Эта часть ее жизни завершилась, оставив для настоящего и будущего крошку Кэти. — Это была несущественная деталь, которую он забыл упомянуть, когда декламировал стихи. — Лиз скрестила руки на коленях. — Но он очень быстро вспомнил о ней, когда я сказала ему, что беременна.

— Так ты любила его? — задавая этот вопрос, Кейн внимательно следил за выражением ее глаз. Она могла пожалеть его, но ее глаза выдали бы ее.

Лиз на мгновение задумалась, словно желая еще раз проанализировать свое чувство к Брэду. — Любила, наверное… Или, пожалуй, все-таки нет! Просто он умел очаровать, произвести хорошее впечатление, был красив, умел говорить комплименты и казался таким романтичным… Я только думала, что влюблена в него.

— Прости, что заставил тебя ворошить старое!

— Я знаю, ты не хотел этого, но я должна была рассказать тебе все. Брэд был моим единственным мужчиной, и мне не с чем было сравнить свое чувство… Кейн, я так мало знаю о тебе, но и этого достаточно, чтобы любить тебя.

— Как отца Кэти?

— Нет. То было совсем другое. Глаза Кейна сузились:

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, вот и все, — ответила Лиз. — Нет никаких математических формул и логических доказательств, которые говорили бы мне, что с тобой у меня настоящее. Просто инстинкт.

В аэропорту они взяли напрокат автомобиль и отправились за пятьдесят восемь миль к Лейк Тэхьо. Редхок обещал им, что предварительно свяжется с шефом местной полиции и объяснит ему все обстоятельства.

Шеф полиции Эд Сойер выглядел чрезвычайно озабоченным, когда они приехали. И на то у него была веская причина.

— Вы прошли через ужасное испытание, — сказал он, пожимая руку Лиз. — И впереди вас тоже ждет тяжелое испытание.

— Не понимаю, — испуганно сказала Лиз, взглянув на Кейна.

— Я знаю человека, который удочерил вашу малышку, — грустно улыбнулся Сойер. — Я был поражен, когда утром получил факс об этом происшествии.

Кейн почувствовал, как Лиз судорожно стиснула его руку.

— Будут какие-то сложности? — спросил он. Шеф полиции покачал головой.

— Нет, никаких сложностей, — заверил он их. — Во всяком случае, не того рода, как вы думаете.

Лиз показалось, что она понимает, что имеет в виду этот человек. Она вспомнила, что говорил Редхок ей вчера вечером о том, что бы он испытал, если бы кто-нибудь явился забрать его приемного сына. Она была с Кэти всего лишь три дня, а узы уже стали нерасторжимыми. Что, если…

Она отогнала эту мысль.

— Если вы не возражаете, — обратился шеф полиции, — мне бы хотелось поехать вместе с вами.

Лиз и Кейн обменялись взглядами. Если он не предвидит сложностей, то почему не пошлет с ними рядового полисмена?

— Какие-нибудь особые причины? — спросил Кейн. Шеф взглянул на Кейна и запустил руку в волосы цвета спелой пшеницы.

— Черт побери, но очень основательные причины. Я знаю Брома Кулхейна всю жизнь. Его отец и я вместе служили в армии. Бром мой крестный сын и достойный человек, который не заслужил позора, который ляжет на него из-за того, что произошло.

Кулхейн, возможно, и невиновен, но у него нет никаких прав на Кэти, подумала Лиз. Почему же этот полицейский офицер ведет себя так, словно во всей истории виновата она?!

Шеф надел фуражку, и они вышли из участка на автомобильную стоянку за зданием.

— Вы получите обратно вашего ребенка, тут все будет в порядке, — пообещал он Лиз. — Я гарантирую это. Но Бром должен иметь друга рядом, когда это произойдет. — Он вздохнул, открывая для Лиз заднюю дверцу машины. — Правда, это мало его успокоит.

Лиз постаралась преодолеть чувство внезапной слабости, когда садилась в машину.

Молча она взяла Кейна за руку.


— Ах, мистер Кулхейн, у меня такое чувство, словно малышка находится здесь с самого рождения.

Старая служанка Ида Келли прошептала это высокому темноволосому мужчине, стоящему по другую сторону детской кроватки. Умиление не было чувством, присущим Иде, но сейчас оно переполняло ее. Она даже смахнула слезу кончиком своего фартука.

— Просто не верится, что она с нами всего лишь несколько недель. — Женщина бережно поправила тонкое хлопковое одеяльце на крохотном тельце. — Но я уже не мыслю своей жизни без нее!

А это уже говорит о многом, подумал Бромлей Кулхейн, глядя на женщину. Внешне суровая, Ида допускала очень немногих людей в свою душу, в то беспокойное, тщательно охраняемое место, которое называют сердцем. Раньше такими людьми были только сам Кулхейн и его молодая жена, теперь к ним присоединилось это крохотное человеческое существо, которое пришло в его жизнь тогда, когда он в нем больше всего нуждался.

Бром вновь взглянул на ребенка и улыбнулся: уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что малышка будет хорошенькой. Темные реснички полумесяцем лежали на щечках цвета зрелых летних персиков.

Ида вздохнула, и еще одна слезинка прокатилась по ее лицу.

— Она так похожа на миссис Алексис! — Старая женщина покачала головой и взялась за блестящее изголовье кроватки. — Как бы я хотела, чтобы она увидела ее. Ей стало бы так хорошо, если бы она могла хоть раз взять малютку на руки.

Бром представил себе Алексис, баюкающую этого ребенка на руках; но мысль об умершей жене была для него нестерпима. Должно пройти еще много времени, прежде чем он сможет думать об Алексис без боли, без гнева на судьбу. Господи, все было так ужасно, так неожиданно… Его молодая, красивая, нежная жена сгорела раньше, чем успела понастоящему расцвести.

Бром едва сдерживал желание дотронуться кончиком пальца до маленькой щечки, но он боялся разбудить ребенка, ставшего единственной отрадой в его безрадостной жизни без Алексис.

— Алекс полюбила бы ее, — согласился он. Это была заветная мечта Алексис иметь ребенка. Но через пять лет супружеской жизни и лечения она должна была признаться себе в том, что бесплодна. Тогда она обратилась к мысли об усыновлении. Но усыновление или удочерение обычным путем было долгой, изнурительной процедурой. Даже его Алексис, всегда такая оптимистичная, не верила в успех.