Барбара Картленд - Скажи «да», Саманта

Я люблю все эти вещи, потому что они неотъемлемы от меня. И мне все равно, если Джайлз или кто-либо другой сочтут их старыми или изношенными. Но не хочу, чтобы мне говорили об этом в глаза.

А, вот и он! Наконец-то мы можем отправиться на этот ужасный светский раут. Интересно, скоро ли я смогу оттуда улизнуть? Джайлзу, правда, придется пробыть там до самого конца, но среди гостей наверняка найдется кто-нибудь, кто сможет отвезти меня домой вместо него.

Когда Джайлз молчит, это означает, что он сильно не в духе. Но я даже рада этому, потому что мне тоже не хочется ни о чем говорить.

Автомобиль у него шикарный. Испанские автомобили всегда казались мне романтичными. Но все-таки мой любимый автомобиль — это «бентли». У всех блестящих молодых людей теперь есть «бентли», из-за этого их даже прозвали «мальчики бентли».

Когда я, очутившись в Лондоне, впервые ехала в «бентли», то чувствовала себя едва ли не светской дамой и ужасно важничала. К тому же у меня дух захватывало от скорости; с такой быстротой я никогда прежде не ездила.

Но «бентли» Дэвида увозил нас в наш собственный мир. Это была огненная колесница, в которой мы могли скрыться от всех, так что никто не знал, где мы, и не мог нам помешать.

Это было потаенное место наших мечтаний, сказочное облако. Мы возносились над миром и забывали о его существовании. Это было поистине седьмое небо на колесах, и тут я впервые узнала, что значит трепетать от любви.

Эти первые недели моей жизни в Лондоне были полны впечатлений. Все было для меня ново, и на каждом шагу меня подстерегали сюрпризы. А самым большим сюрпризом было то, что папа вообще согласился отпустить меня в Лондон, хотя буквально через две минуты после того, как Джайлз покинул нас с торжествующей улыбкой на лице, страшно довольный тем, что добился своего, папа начал терзаться сомнениями.

— Надеюсь, Саманта, я поступил правильно, — то и дело повторял он.

Когда благотворительный базар закончился, мы вернулись домой и принялись за подгорелый мясной пирог, который миссис Харрис оставила нам в перекалившейся духовке.

Отец сидел за столом, и вид у него был до того озабоченный, что я тихонько сказала:

— Папочка, если ты не хочешь, чтобы я уезжала, то я останусь… здесь, с тобой.

— Нет, Саманта, — ответил он. — Я думаю, тебе надо ехать. Этот мистер Барятинский совершенно прав, говоря, что для тебя это шанс уехать из Литл-Пулбрука и повидать мир.

— Я не уверена, что хочу уезжать отсюда, — возразила я.

— Ну что ж, если тебе там будет плохо, ты всегда можешь вернуться домой, — сказал отец.

— Конечно, — согласилась я. — Я вернусь сразу же, как только заработаю достаточно денег, чтобы сменить духовку в кухонной плите, и тогда нам больше не придется есть пирог с подгорелой коркой.

Эти слова рассмешили отца, чего я собственно и добивалась. Но когда мы перешли в его кабинет, папа стал беспокойно ходить из угла в угол, а это означало, что ему не дает покоя какая-то мысль. Немного погодя он сказал:

— Я бы хотел, чтобы с нами сейчас была твоя мать и чтобы она могла поговорить с тобой, Саманта.

— О чем? — спросила я.

— Об этой поездке в Лондон, — ответил папа. — Ты ведь понимаешь, моя дорогая, что тебя там ждет немало трудностей и соблазнов, с которыми ты до сих пор не сталкивалась.

Папа старался не смотреть на меня, и я поняла, что его что-то смущает.

— Во-первых, ты очень хороша собой, Саманта, — сказал он, — и я предвижу, что найдется немало молодых людей, которые захотят сказать тебе об этом.

— Разве в этом есть что-то плохое? — спросила я.

— Нет, конечно, нет! — воскликнул он. — Но я не хотел бы, чтобы это вскружило тебе голову и ты стала вести себя так, что твоей маме это не понравилось бы.

— Зачем же я стану так себя вести? — возразила я. — Я всегда старалась вести себя таким образом, чтобы мама могла одобрить мое поведение.

— Да, знаю, — сказал папа. — Ты хорошая дочь, Саманта, но в Лондоне все может обернуться по-иному.

Он сказал это каким-то озабоченным тоном, и мне показалось, что он чего-то не договаривает.

— Что ты хочешь этим сказать, папа? — спросила я.

— Я хочу только предостеречь тебя, — ответил он. — Молодая девушка легко может сбиться с пути, особенно, если она красива.

— Ты хочешь сказать, что мужчины будут объясняться мне в любви?

После недолгого молчания папа сказал:

— Я надеюсь, Саманта, что в один прекрасный день ты влюбишься в кого-нибудь, выйдешь замуж и будешь по-настоящему счастлива, как были счастливы мы с твоей мамой. Тебе ведь известно, что у нее было много возможностей выйти замуж за кого-нибудь из более влиятельных и богатых мужчин, нежели я. Но как только мы встретились, то сразу поняли, что предназначены друг для друга.

— Мне бы хотелось, чтобы и со мной было то же самое, — мечтательно произнесла я.

— Надеюсь, что так и будет, — ответил папа, — и я стану молиться об этом, Саманта. Но я хочу, чтобы ты сберегла себя для того единственного человека, который станет смыслом твоей жизни.

— Одно я могу тебе обещать твердо, папа, — заявила я. — Я никогда не выйду замуж за человека, если не полюблю его всем сердцем.

— Надеюсь, — сказал папа. — Но, знаешь ли, молодые люди не всегда хотят… жениться.

Поразмыслив с минуту над его словами, я спросила:

— Ты хочешь сказать, что они захотят целоваться со мной и в то же время не будут влюблены в меня по-настоящему?

— Да, что-то в этом роде.

— Ну, я надеюсь, что смогу распознать, любят ли меня по-настоящему. Тебе нечего тревожиться обо мне, папа. Я уверена, что смогу за себя постоять.

Я и вправду верила в свои силы, пока не приехала в Лондон и не увидела, до чего огромен этот город и как он ошеломляет и подавляет человека.

Джайлз взял меня с собой, но он мало разговаривал со мной по дороге, а когда мы приехали в Лондон, то сразу же отвез меня прямо в пансион, о котором говорил и который находился в Южном Кенсингтоне.

Хозяйка, которая явно была от него без ума, оказалась женщиной средних лет, довольно сурового вида. Но когда Джайлз объяснил ей, что привез ей новую жилицу, она стала рассыпаться в любезностях.

— Мисс Клайд приехала из деревни, — говорил Джайлз. — Я обещал ее отцу, приходскому священнику, что вы присмотрите за ней и проследите, чтобы она не натворила глупостей.

— Разумеется, мистер Барятинский, — с уверенностью произнесла миссис Симпсон. — Ей будет очень хорошо в нашем небольшом дружеском кругу, к которому я причисляю всех моих постояльцев.

Когда Джайлз ушел, она повела меня наверх и, показав очень маленькую, неуютную комнатенку, сказала, что я могу снять ее за двадцать пять шиллингов в неделю плюс завтрак.

— За ужин полагается особая плата, — добавила она. — Все мои постояльцы едят ленч вне дома. Большинство из них так же, как вы, работают.

Показав мне ванную, она сообщила, что мне придется платить шесть пенсов всякий раз, когда я буду пользоваться ею. Затем она добавила:

— В доме имеется комната, где вы сможете принимать своих друзей. Надеюсь, вы понимаете, что они не должны быть допущены в вашу спальню.

Слово «друзей» она произнесла с какой-то странной интонацией, а я подумала, что едва ли кто-то захочет навещать меня в таком унылом и безрадостном месте. Но вслух я этого не сказала, а миссис Симпсон, спустя минуту добавила более суровым тоном:

— Кроме того, я не могу допустить, чтобы джентльмены находились в комнате для гостей после десяти часов вечера. Надеюсь, это понятно?

— Да, конечно, — ответила я. — Но поскольку я никого в Лондоне не знаю, то вряд ли кто-нибудь будет приходить ко мне в гости.

Она бросила на меня сердитый взгляд, словно подозревая, что я ее обманываю, и пошла отдать распоряжение привратнику принести мой багаж.

Я распаковала вещи и улеглась в постель. Должна признаться, что когда я лежала в темноте на твердом матрасе, меня вдруг охватила тоска по дому, и я пожалела, что согласилась на это предприятие. Мне хотелось снова оказаться в своей комнате, в своей уютной постельке, и знать, что я могу без страха думать о завтрашнем дне, потому что мне предстоит всего лишь встать пораньше, чтобы приготовить завтрак, а потом убрать беспорядок, оставшийся после базара.

Я вдруг поняла, что все это просто смешно. Как могла я, маленькая, заурядная Саманта Клайд, рассчитывать на то, что в Лондоне кто-нибудь сочтет меня не только обворожительной, но даже просто привлекательной? Теперь я была совершенно уверена в том, что когда Джайлз проявит отснятые пленки, он увидит, что я выгляжу просто ужасно. Да, надо признать, что в свой первый вечер в Лондоне я чувствовала себя крайне подавленной.

Первые несколько дней в Лондоне были ужасны.

Наутро после приезда я отправилась в студию, как велел мне Джайлз, и была представлена его секретарше мисс Мейси, сухопарой, невзрачной, но грудастой особе в очках, которая разговаривала с Джайлзом одним тоном, а со мной и остальными фотомоделями — совершенно другим. У меня создалось впечатление, что она нас попросту презирает, но Мелани и Хортенз сказали мне, что она до чертиков влюблена в Джайлза и не терпит рядом с ним никакой другой женщины. Она всегда пунктуально исполняла все приказания Джайлза. Он велел ей купить для меня все необходимое из одежды, и надо признать, что все купленные ею вещи были прелестны, так что трудно было бы к чему-нибудь придраться.

У Мелани были красивые золотистые волосы и детское личико, из-за чего она выглядела необыкновенно юной и походила на ангелочка с рождественской открытки. Она потрясающе смотрелась на фотографиях Джайлза, который снимал ее в платьях для молодых девушек, но у нее был острый язычок, и временами она бывала ужасной злючкой.