Барбара Картленд - Скажи «да», Саманта

Разумеется, я собралась слишком быстро, как всегда бывает со мной, когда я нервничаю. Я предпочла бы не ходить на этот званый ужин, но знаю, что раз Джайлз сказал, что приглашены мы оба, то на сей раз мне не отвертеться.

Я боюсь снова появляться у Мэлдритов, потому что они друзья Дэвида… Но ведь Дэвид в Америке!

На днях в «Дейли Экспресс» появилась большая статья о фильме, который снимают по его книге, так что ясно одно: Дэвида на ужине не будет. Я пока еще не могу встречаться с ним… Не могу! Одна лишь мысль об этом приводит меня в ужас.

И все же я хочу видеть его! Хочу так сильно, что каждый нерв во мне трепещет, взывая к нему. Дэвид!.. О Дэвид!

Но я не должна изводить себя. Я снова и снова уговариваю себя успокоиться.

Пора мне взяться за ум. Только сейчас я начинаю мыслить здраво. Если я призову на помощь логику и рассудок, то встреча с Дэвидом не выведет меня из равновесия. Я стану такой, какой он хотел меня видеть. Но прежде всего мне необходимо стать хладнокровной и рассудительной.

Я говорю себе, что непременно стану такой, но сейчас во мне все еще живет прежнее, не поддающееся рассудку болезненное чувство, и я знаю, что когда мы войдем в дом Мэлдритов, мне покажется, будто где-то в груди у меня трепещут крыльями полсотни бабочек.

Наверное, наступит такое время, когда я смогу думать о Дэвиде без этой мучительной боли! Без того, чтобы ежесекундно не бороться с неодолимым желанием позвонить ему, только чтобы услышать его голос.

И отчего это любовь иной раз превращается в сущий ад?

Надо бы взглянуть на себя в зеркало. Говорят, что красивое платье прибавляет женщине уверенности в себе, а этот туалет, который я взяла напрокат у Нормана Хартнелла, по-моему, самый прелестный из всех, какие он когда-либо создавал. Интересно, подумал бы Дэвид, что я в нем очаровательна?

Стоп! Прекрати гадать о том, что подумал или не подумал бы Дэвид. Взгляни в лицо фактам, Саманта, и вспомни: он считает тебя скучной.

Ты ведь знаешь, что в этот момент он находится в обществе другой женщины, куда более привлекательной, чем ты! Женщины забавной, остроумной, веселой, опытной и очень умной. Да, да, очень опытной и очень умной. А ведь у тебя нет ни одного из этих качеств!

Джайлз был ужасно рад, когда его пригласили на сегодняшний званый ужин, потому что леди Мэлдрит дает его в честь князя Вецелоде из России. Она сама позвонила Джайлзу:

— Вы непременно должны прийти, мистер Барятинский, и привести с собой эту вашу знаменитую рыжеволосую фотомодель Саманту Клайд.

Джайлзу нравится, когда его принимают за русского, хотя на самом деле он англичанин. Его бабушка была Барятинская, но фамилия отца была не то Тревис, не то Трэвор. А решив заняться фотографией, он взял фамилию бабушки. Это была удачная мысль, потому что англичанам всегда гораздо больше нравится то, что делают иностранцы, чем то, что делают соотечественники. Не могу только понять, отчего.

Джайлз велел мне взять напрокат какое-нибудь сногсшибательное платье, и я отправилась к Норману Хартнеллу, в его салон на Братон-стрит. Увидев меня, он весь расцвел.

Норман стал модельером всего несколько лет назад, после того как уехал из Кембриджа, и тем не менее теперь все самые блестящие молодые щеголи заказывают одежду только у него. Он молод, ребячлив и полон энтузиазма. Он сказал мне:

— Вы знаете, Саманта, что я всегда рад, когда вы появляетесь в моих туалетах. Вы выглядите в них так экстравагантно!

Это точное описание моей внешности. Хотелось бы только, чтобы и я сама ощущала свою экстравагантность.

Впрочем, мне грех жаловаться. Я должна быть благодарна судьбе за свои рыжие волосы и большие зеленые глаза, потому что не будь их, я и по сей день продолжала бы устраивать церковные базары у себя в Литл-Пулбруке. Хотя, быть может, я была бы счастливее, если бы оставалась там, а не ездила бы в Лондон и не встречалась бы с Дэвидом!

Неужто и в самом деле лучше быть «любимой и брошенной»?

Иной раз мне кажется, что любовь — это пытка, придуманная дьяволом. Но потом я вспоминаю те мгновения невыразимого восторга, когда Дэвид возносил меня к небесам и я могла прикоснуться к звездам…

Просто удивительно, какие неожиданности иной раз преподносит нам жизнь.

Когда я проснулась одним субботним утром полгода назад, у меня и в мыслях не было, что этот день станет пробным камнем или, вернее говоря, поворотным пунктом в моей судьбе.

Меня разбудило пение птиц в саду, и я подумала, что еще очень рано и можно не торопиться. После смерти мамы я всегда боялась проспать, потому что мне нужно было каждое утро подниматься около семи часов, чтобы приготовить папе завтрак.

Разумеется, в воскресенье приходилось вставать еще раньше, потому что первая служба в церкви начиналась в восемь часов, а папа любил приходить туда по меньшей мере минут за двадцать до того, как начнут собираться прихожане, если вообще кто-нибудь из них туда являлся.

Во всяком случае в ту субботу, проснувшись, я внезапно вспомнила, что сегодня — день церковного базара и что мне предстоит переделать уйму дел.

Я вскочила с постели, наскоро умылась и стала одеваться.

Я не собиралась с самого утра облачаться в свое лучшее платье, сшитое мной из хорошенького зеленого муслина, потому что решила надеть его в самый последний момент, и набросила на себя одно из старых ситцевых платьев, которое стало мне слишком узко. Впрочем, меня все равно тут никто не увидит.

Я сбежала вниз и принялась готовить завтрак, а когда папа присоединился ко мне, я поняла, что он начисто забыл о сегодняшнем церковном базаре и думал, что это обычная суббота.

После смерти мамы он день ото дня становился все забывчивее, а может быть, мысль его сосредоточилась на том, чтобы помнить ее, и он был так убит горем, что ему трудно было думать о чем-нибудь еще.

Я подала ему завтрак, напомнила, что он обещал заглянуть на репетицию хора в девять тридцать, и сказала, чтобы он надел свой лучший сюртук и чистый белый воротничок перед тем, как пойдет в замок.

— Слава Богу, что сегодня погожий день, — сказала я. — Если бы погода была такой, как в прошлом году, то долгов у нас стало бы еще больше, чем сейчас.

— Да, конечно, Саманта, возблагодарим судьбу за погоду, — произнес папа таким тоном, словно сам был удивлен тем, что судьбу еще можно за что-то благодарить. А ведь когда мама была жива, он всегда был таким счастливым и веселым! Я чуть не заплакала при мысли о том, каких усилий ему стоило казаться оживленным, ведь он думал, что я жду этого от него.

— Базар будет открывать леди Баттерворт? — спросил он.

— Конечно, папа, — ответила я. — Ты же знаешь, она никому другому не уступила бы этой чести.

Я увидела знакомое выражение на его лице. Я знала, что если папа и способен ненавидеть кого-либо, то только леди Баттерворт.

Папа был из семьи Клайдов, а Клайды владели замком еще со времен Вильгельма Завоевателя. Но они не в состоянии были содержать его в порядке, и он все более приходил в упадок, пока не стали рушиться потолки, а стены в комнатах не покрылись пятнами плесени. Тут-то и явились Баттерворты и купили замок у папиного отца, моего дедушки, незадолго до того как его сразил удар.

Не думаю, чтобы они заплатили за него слишком много, но, во всяком случае, это было кстати, потому что после смерти дедушки были выплачены его долги, а оставшиеся деньги поделены между папой и его сестрой.

Затем Баттерворты восстановили замок и поселились в нем. Сэр Томас Баттерворт делал деньги в Бирмингеме, где у него были громадные фабрики. Поскольку он был несметно богат, они с женой хотели быть причисленными к «знати». Конечно, они понятия не имели о том, как этого добиться, и их замок был обставлен хотя и роскошно, но ужасно безвкусно.

Я не раз наблюдала, как папа морщится, входя в холл замка, и подозревала, что он зажмуривается, оказавшись в гостиной.

Но однажды я ему сказала:

— Все-таки лучше, что в замке живут Баттерворты, чем если бы он окончательно превратился в руины и стал бы пристанищем для птиц и летучих мышей.

На какой-то момент мне показалось, что папа готов напуститься на меня и сказать, что ему невмоготу видеть, как Баттерворты уродуют имение, и что он предпочел бы, чтобы все осталось, как раньше. Но потом, явно сделав над собой усилие, он произнес:

— Они были щедры к жителям деревни, Саманта, а мы должны благодарить Бога даже за малые милости.

Лично мне трудно было вообразить себе леди Баттерворт, которая весила, наверное, килограммов девяносто, «малой Божьей милостью», но у нее и вправду было доброе сердце. Она провела в церкви отопление, которого у нас прежде не было, построила павильон для игры в крикет и поставила на лужайке водопойную колоду.

Когда я пришла к месту базара, нагруженная корзинами с кексами и плодами из сада, предназначенными для пасторского киоска, леди Баттерворт уже распоряжалась там, переделывая все по-своему и нарушая порядок, сложившийся годами.

Мама была единственной, кто никогда не обращал внимания на то, что ее киоск передвигался на другое место или что ей предлагалось по-иному разместить кексы на прилавке. Все другие жители деревни реагировали на подобное вмешательство весьма бурно. Я сразу увидела, что все они так и кипят от возмущения. Зная, что это моя обязанность, я, как могла, постаралась погасить огонь всеобщего негодования.

— Ты опоздала, Саманта, — сурово произнесла леди Баттерворт.

— Простите, — ответила я, — но мне пришлось кое-что сделать, прежде чем идти сюда.