– Я слышал, что до моего рождения она работала пряхой.

– А потом?

Мик устремил на нее холодный, лишенный каких бы то ни было эмоций взгляд и спокойно произнес:

– А потом она встретила монстра.

Сайленс накрыла головку Мэри Дарлинг рукой, словно пытаясь защитить ее от страшных слов Мика. Что же это был за человек, если даже самый безжалостный пират на Темзе называл его чудовищем?

Красивое лицо Мика исказилось ужасной гримасой боли и ужаса.

– Этот монстр будто заколдовал мать. Он умел красиво говорить и знал, как прятать свое злобное нутро. Он, как жирный паук, все плел вокруг нее паутину лжи, и вскоре она уже не могла из нее выбраться. Она полностью подчинилась ему и в конце стала смотреть на мир его черными глазами и вести себя так, будто всегда слышала в голове его голос. У этого чудовища была винокурня, и мама помогала ему гнать джин. Когда денег становилось мало, он заставлял ее идти на улицу и продавать себя мужчинам, а утром забирал все до последнего медяка. Иногда монстр гнал ее туда просто из прихоти, чтобы показать, кто главный в доме, и мама всегда подчинялась ему, настолько крепко он держал ее за горло. Это было словно наваждение.

– А твой отец? – храбро спросила Сайленс. – Ты знаешь его?

Но Мик не ответил ей. Он просто смотрел на нее красивыми темными глазами и молчал.


Мик увидел, как лицо Сайленс побелело. Наверное, история матери-шлюхи и картины страшной нищеты вызвали у нее отвращение? Или, может быть, ей стало немного жаль его? Но разве такое может быть – ведь она считает его дьяволом в человеческом облике?

Сайленс стояла перед ним, держа на руках спящего ребенка. На ней была только старая ночная сорочка длиной до середины икр и такая же потрепанная шаль. Босые ступни на толстом ковре казались особенно маленькими и изящными, и если присмотреться, то сквозь материю можно было разглядеть туманные очертания ее бедер. На мгновение ему показалось, что он увидел темный треугольник внизу живота, но скорей всего это были фантазии его воспаленной похоти. Мик просто смотрел на нее и уже чувствовал сильное возбуждение. Ему даже пришлось надеть рубашку навыпуск, чтобы хоть как-то скрыть выпиравшее достоинство.

И чем дольше Сайленс находилась в его спальне, тем тяжелее ему было бороться с мужским желанием. Неужели она не понимает, что с ним творится? Чем это может обернуться для нее? Сайленс прекрасно знала, что такие слова, как честь или жалость, для него ничего не значат, но продолжала соблазнять его полупрозрачной рубашкой и босыми ногами.

Но это была не вся правда. Мик посмотрел на черную кудрявую головку девочки, спавшей в ее руках. Он вспомнил, что Сайленс осталась с ним только из-за этой крошки. Любовь к ребенку сделала ее такой уязвимой, и Мик почувствовал, как в нем все сильнее разгорается желание защитить эту женщину и материнскую любовь в ее сердце, которая – он точно знал это – была дороже всего золота его парадных покоев. И сильнее похоти.

– Я… я не знала, что у тебя было такое ужасное детство, – запинаясь, сказала Сайленс.

Мик тряхнул головой, с трудом вспоминая, о чем они разговаривали.

– Да ладно, для ребенка из Сент-Джайлза это обычная история.

– Но так не должно быть. Твоей матери следовало защищать тебя.

Мик искоса глянул на нее и чуть не застонал. Сайленс соблазнительно покусывала нижнюю губу, лицо было растерянным.

– Такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. Дети рождаются в грехе и учатся обслуживать себя сами, как только начинают ходить. Почему моему детству следовало быть другим?

– Потому что мы не животные, – просто ответила Сайленс. – Ты заслуживал большего.

Мик хрипло рассмеялся, нещадно давя боль в сердце, которую вызвали слова Сайленс.

– Может, в твоем мире все иначе, – сказал он. – Но в моем все люди думают лишь о том, как бы выжить. – Ему вдруг ужасно надоел весь этот разговор. – Моя мама была не хуже и не лучше любой другой, и глупо говорить, что я заслуживал чего-то большего.

– Нет! – воскликнула Сайленс. Мик вдруг почувствовал, как ее ладонь легла ему на плечо. Он удивленно заглянул ей в глаза. Те полыхали огнем уверенности, в глубине вспыхивали коричневые и зеленые искры. – Ты можешь считать меня дурочкой, ведь мои комнаты не ломятся от золота, я не меняю любовников, не рискую жизнью, грабя корабли на Темзе, и законы морали для меня не пустой звук. Но я знаю точно: у каждого ребенка должна быть любящая мать. Такая, которая готова горы свернуть, лишь бы защитить его и спасти от любых бед.

От страстной речи лицо Сайленс раскраснелось. Мик слушал ее, смотрел на розовые полуоткрытые губы и сиявшие глаза и чувствовал, что падает в темную бездну. Он с трудом дышал, в голове не было ни одной мысли. А когда она сказала, что мать должна защищать своего ребенка, ему показалось, будто его ударили в грудь.

Картины детства одна за другой вставали перед ним: холодные ночи на улице, голод и страх, удары кожаным ремнем по спине. И последняя, самая ужасная сцена, о которой Мик так сильно хотел забыть навсегда.

– Может, мать и правда не особо любила меня, – наконец прошептал он.

В огромных глазах Сайленс вдруг заблестели слезы:

– Может быть. Но это не значит, что ты вообще не заслуживаешь любви.

Мик больше не мог сдерживаться. Сайленс плакала – из-за него. Он нагнулся и коснулся губами ее рта почти целомудренным поцелуем. Между ними спал ребенок, потому Мик не мог обнять Сайленс. Но он все равно чувствовал тепло и женственную мягкость, волнами исходившую от нее. Его губы танцевали на губах Сайленс, подобно бабочке на лепестке цветка. И, когда она едва слышно застонала, Мик нагнул голову еще ниже, ни на секунду не прерывая нежных ласк. Внизу живота у него творилось нечто невообразимое, но он не наступал дальше, как делал это с другими женщинами. Ему было достаточно наслаждаться ее губами. Наслаждаться самой Сайленс, а не ее телом.

Когда Мик поднял голову, ее красивые глаза были затуманены.

Он улыбнулся ей и провел пальцем по мягкой щеке. Сайленс наклонила голову к его ладони, а палец уже медленно опустился вниз, по изящной линии шеи, задержался в ямочке у основания и наконец коснулся верхней части груди, которая едва виднелась из выреза ночной рубашки.

Мик посмотрел на нежную сливочную кожу Сайленс, оттенявшую его загорелую руку, и сглотнул.

– Тебе надо уйти.

Пират заглянул ей в глаза.

Непонятно, что там увидела Сайленс. Но она тут же молча повернулась и вышла.

Мик тихо выругался и прислонился головой к стене. Его мужское достоинство едва помещалось в бриджах и рвалось наружу. Раньше он бы просто позвал к себе готовую на все шлюху, с которой можно было проделывать любые, даже самые экзотические акты соития. Но сейчас ему стало тошно от одной мысли о проститутке. Его страсть могла удовлетворить только одна женщина.

Та, чья материнская любовь была так же сильна, как и его волчье стремление выжить на улицах Сент-Джайлза.

Мик вспомнил ее покрасневшее лицо, слегка опухшие от поцелуя губы, и его мужское достоинство болезненно дернулось.

Пират выругался и стал расстегивать бриджи. Он не привык отказывать себе в удовольствиях и потому вынул воспаленную от желания, покрасневшую плоть и взял ее в руки.

Интересно, что сделала бы Сайленс, если бы увидела его за таким занятием? Скорей всего в ужасе посмотрела бы на него и тут же убежала. Но что, если бы она задержалась – хоть на мгновение? Мик чуть не задохнулся от возбуждения, когда представил Сайленс, сидящую перед ним на кресле. Пусть ее веки отяжелеют от страсти, голову она откинет назад, открывая пульсирующую у основания голубую жилку.

Мик застонал и принялся еще быстрее работать рукой.

А если Сайленс раздвинет ноги? Тогда он подойдет к ней, встанет на колени и медленно поднимет подол рубашки, обнажая белоснежные бедра и то место внизу живота, покрытое мягкими завитками волос. Он проведет по нему большим пальцем, увидит, как нежные лепестки ее пещерки разойдутся, вдохнет аромат страсти.

Мик зарычал от нараставшего возбуждения и схватил второй рукой напрягшуюся под его членом плоть.

Конечно, потом он коснется языком ее самого интимного места. И начнет ласкать – так страстно, что Сайленс выгнется под ним, и ему придется положить руку ей на живот, чтобы удержать ее на месте. Но она все равно будет кричать от блаженства, и…

Мик достиг пика и со стоном излил семя на пол, а потом прислонился к стене, дрожа от пережитого наслаждения. Если даже фантазии об этом привели его к такому взрывному финалу, то что с ним будет, если Сайленс и вправду позволит поцеловать себя там? Мик слабо улыбнулся. Он был готов биться об заклад, что ее строгий муж никогда не дарил ей это особенное удовольствие. И был готов многое отдать, чтобы первым поласкать ее нежную пещерку.

Если бы только Сайленс разрешила ему…


Сайленс осторожно – и очень-очень тихо – закрыла дверь в спальню Мика. А потом прислонилась к ней спиной и положила руку на грудь. Сердце у нее колотилось как бешеное.

Когда она заглянула в комнату, ей сразу стало понятно, что происходившее там не предназначено для посторонних глаз. Положив девочку, Сайленс вернулась, чтобы сказать ему нечто важное. Но, увидев Мика, она потеряла дар речи. Все мысли вылетели у нее из головы.

Хозяин спальни стоял, откинув голову назад, его мускулистая шея была напряжена. Он расстегнул черные бриджи и вызывающе непристойно держал в руках свое мужское достоинство.

Сайленс завороженно уставилась на него.

Да, ей следовало тут же закрыть дверь. Наблюдать за подобными вещами было верхом бесстыдства. Но Сайленс не могла оторвать глаз от Мика. И дело было не в любопытстве. Сегодня они впервые говорили, как равные люди, а не как жертва и победитель, и это простое событие многое изменило. Сайленс увидела в жестоком пирате живого человека, который тоже чувствует боль или радость.