Элизабет Хойт - Скандальные желания

Он направился к камину и стал показывать девочке разные красивые вещи: гипсовую вазу, розово-белую пастушку, позолоченный изогнутый кинжал, который когда-то принадлежал турецкому паше. Нельзя сказать, что вещицы ей очень понравились, но плакать Мэри Дарлинг наконец перестала. Однако она не выпускала из рук его рубашку, теребила ее и терлась личиком, и Мик подумал, что так от дорогого материала скоро ничего не останется.

Вдруг она широко зевнула. И Мик неожиданно для себя начал тихо напевать ей, а слова сами всплывали у него в памяти, словно он никогда и не стремился забыть их навсегда:

Обними меня скорей

И задуй свечу…

Сайленс проснулась оттого, что ей снился поющий ангел. Это было существо из иного мира, могущественное и строгое. Такое прекрасное, но холодное лицо, как у него, Сайленс встречала в резьбе готических храмов. И хотя сам ангел скорее вызывал страх, чем любовь, голос у него был необыкновенный – низкий, волнующий и теплый, словно глоток чая с медом в дождливый день. Сайленс знала, что этот ангел мог наказать ее, но она все равно покорялась его пению, чувствуя, как расслабляется тело.

Какое-то время Сайленс неподвижно лежала в огромной постели, сонно зевала… И вдруг поняла, что хоть и проснулась, но пение все звучит.

Сайленс тут же села. Ангельски прекрасный голос доносился из-за полуоткрытой двери, ведущей в спальню Мика О’Коннора. Она встала, набросила на плечи шаль и подошла к кроватке Мэри Дарлинг. Девочки в ней не было, но Сайленс это не испугало. Она уже начинала понимать, чей это был голос. Стараясь не шуметь, Сайленс подошла к двери и заглянула внутрь.

И от увиденного у нее перехватило дыхание.

Мик О’Коннор стоял возле камина, спиной к ней. Рубашку он снял и остался лишь в облегающих черных бриджах и охотничьих сапогах. Гладкая кожа на его широкой спине была загорелой, на плечах и руках играли рельефные узлы мускулов. И пират действительно пел – прекрасным, чуть хрипловатым тенором. Сайленс никогда в жизни не слышала ничего красивее. Как же получилось, что у человека с черной, как смола, душой такой прекрасный голос, которому позавидовали бы сами ангелы?

Мик чуть повернулся в ее сторону, и Сайленс увидела в его сильных руках Мэри Дарлинг. Девочка доверчиво прижималась розовой щечкой к груди пирата, ее глаза были закрыты. Она спала, а Мик осторожно гладил дочку по черной головке.

Наверное, Сайленс не выдержала и изумленно охнула, потому что Мик поднял голову и глянул прямо на нее. Но петь он не перестал:

Мои родители давно

Лежат в одном гробу,

Держа друг друга за руки.

С тобой я так хочу.

Так обними меня скорей

И задуй свечу…

И хотя это были лишь слова из песни, Сайленс почувствовала, что краснеет. Конечно, Мик не имел в виду ее. Это была лишь старинная баллада о любви.

И все-таки Сайленс не могла оторвать от него взгляд. Темные красивые глаза пирата, казалось, хотели сказать ей что-то важное – то, чего не было в песне. Сайленс не выдержала и скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь.

Баллада закончилась. Прозвучала последняя бархатная нота, но Мик продолжал пристально глядеть ей прямо в глаза.

Сайленс прокашлялась, глотая комок в горле.

– Что с Мэри? – спросила она хриплым голосом.

Мик тряхнул головой, словно тоже пробуждаясь ото сна, и посмотрел на девочку.

– Мне кажется, она заснула. Во всяком случае больше меня не изводит.

Сайленс широко улыбнулась и чуть не запрыгала на месте от радости:

– Она тебя изводила? Да это просто чудесно!

Мик хмуро глянул на нее:

– Значит, вот чему ты учишь ребенка? Ненавидеть отца?

– О нет, – торопливо произнесла Сайленс. Неужели он решил, что Мэри Дарлинг капризничала специально, чтобы позлить его? Какая глупость! – Просто все это время она была такой вялой и неподвижной. Раз у нее появились силы изводить взрослых, значит, наша малышка поправляется.

– Ага. – Мик глянул вниз на малышку. Его взгляд можно было назвать почти нежным. – Ну, пусть тогда орет что есть мочи, я буду этому только рад.

– И я тоже.

Сайленс подошла к нему и осторожно взяла спящую девочку. Мэри Дарлинг что-то пробормотала, а потом прижалась к ее теплой груди. Да, щечки у нее были розовые, но не ярко-малиновые, и маленькое тельце не пылало жаром. Сайленс чуть не заплакала от счастья, шепча благодарные молитвы Богу.

– Лучше уж пусть ребенок шумит, чем лежит без движения, – сказала она, поднимая взгляд и улыбаясь Мику.

– Да, – согласился пират, – теперь я тебя понимаю.

Он взял с кровати рубашку и надел ее, но заправлять не стал. В его глазах появилось какое-то новое выражение, и Сайленс смущенно опустила голову. Больше ее ничто не держало в комнате Мика, но почему-то она не хотела уходить.

– У тебя красивый голос, – наконец произнесла Сайленс.

– Правда? – недоверчиво фыркнул пират.

Сайленс глянула на Мика, удивляясь его пренебрежительному тону.

– Конечно! – воскликнула она. – Странно, что ты этого не знаешь.

– Ну да. – Мик поморщился. – В детстве я много пел на улице, чтобы заработать на хлеб. – Поймав ее вопросительный взгляд, он продолжил: – Когда у нас становилось совсем пусто в доме, мама брала меня с собой и шла на улицу. Там она клала перед нами платок на мостовую, и мы вместе пели, а люди кидали нам медяки. А петь приходилось очень долго – порой целый день. Зато было что поесть на ужин.

У Сайленс сжалось сердце. Мик говорил об этом легко, даже с бравадой. Однако она теперь знала его гордый характер и представляла, как ему было больно и унизительно просить деньги на улице.

– Сколько тебе было лет?

– Точно не помню, – задумчиво ответил он. – Но это одно из моих первых воспоминаний детства – как я сидел на том углу, а была зима и дул ледяной ветер.

– О боже, это ужасно, – сочувственно проговорила Сайленс.

Мик глянул на нее со злобной иронией и произнес:

– Ну что ты, у меня бывали дни и похуже.

Она закусила губу. Действительно, в Сент-Джайлзе деньги никому просто так не давались. Бедняки приезжали в Лондон отовсюду: из далеких и близких деревень, из Шотландии, Ирландии и даже из далеких европейских стран. Рабочих рук было слишком много, а мест, где платили деньги, – мало. Так что все вертелись, как могли. Сайленс видела толпы женщин, которые возвращались после позорной ночной работы. И таким способом кормились не только женщины, но и дети, причем среди них попадались и мальчики.

Сайленс глянула на Мика из-под опущенных ресниц. Его не зря называли Красавчиком: у него были темные большие глаза, чувственный рот, густые волосы цвета воронова крыла. Несомненно, в детстве он был очень милым мальчиком.

Слишком милым для такого места, как Сент-Джайлз.

– Ты ведь ирландец, да? – спросила Сайленс, но тут же пожалела об этом. Ирландцев в Лондоне было огромное количество, и местные их презирали.

Мик улыбнулся, и на щеках у него появились ямочки.

– Да, моя мама приплыла сюда из Ирландии, чтобы найти работу. На родине было совсем плохо. Ее мать овдовела и осталась одна с десятью детьми на руках. Во всяком случае так она мне рассказывала, потому что я с ирландской родней никогда не встречался. – Мик наклонился и взял со спинки стула рубашку. – Готов поспорить, твоя семья совсем другая.

– Да, – кивнула Сайленс. – Предки моего отца – все коренные лондонцы, а вот родня матери – из Дорсета. Они до сих пор там живут, только я редко их вижу.

– Я знаю, что у тебя есть сестра и брат.

– На самом деле две сестры и три брата, – с улыбкой поправила его Сайленс. – И я из них самая младшая. Самая старшая сестра, Верити, после смерти мамы вырастила меня и Темперанс, а когда умер отец, его дело унаследовал Конкорд. У них обоих есть семьи. Моего среднего брата зовут Аса, но я мало что о нем знаю. Он у нас, как говорится, «паршивая овца». Темперанс раньше управляла нашим сиротским приютом, а потом вышла замуж за лорда Кира. Ну, а Уинтера ты видел сам. Кстати, он мне ближе всех по возрасту.

Сайленс резко остановилась. Наверное, столь подробное повествование о родственниках выглядело очень глупо со стороны.

Ей пришло в голову, что, хоть она и не обладала такими несметными богатствами, как Мик, у нее было нечто гораздо более ценное – большая дружная и приличная семья. Хотя стоит признать, что в своем мире воров и попрошаек он добился очень многого. Подняться из самых низов и стать королем ночного Сент-Джайлза мог только исключительно умный и хитрый человек.

– У тебя было счастливое детство. – Мик произнес фразу утвердительно, но по его тону Сайленс чувствовала, что он не вполне понимал, как детство может быть счастливым. Боже правый, что же пришлось вытерпеть маленькому мальчику Мику О’Коннору?

– Да, – просто ответила она. – Отец воспитывал нас в строгости, но он любил всех детей и сделал все возможное, чтобы мы получили хорошее образование. Наша семья была небогата, но в еде и одежде мы никогда не нуждались.

– Значит, твой отец умел зарабатывать деньги, – кивнув, произнес Мик.

– Ты расскажешь о своей семье? – нерешительно спросила Сайленс. – Чем занималась твоя мама, когда переехала в Лондон?