Виктория Александер - Скандальная страсть

– Твое? – Уоррен иронически усмехнулся. – Трудно поверить.

– Уоррен, я ее люблю. – Дэниел протяжно выдохнул.

– В этом-то вся проблема – и не одна. – Уоррен помолчал. – Могу я спросить, почему мы уже добрую четверть часа стоим здесь и смотрим на корабль? По-моему, он готов к отплытию и сигналит нам. Почему мы не поднимаемся на борт?

– Надежда, – коротко ответил Дэниел.

– Понимаю.

– Я знаю, надежда все-таки существует. – Дэниел взглянул на друга. – В то мгновение, когда я ступлю на борт этого корабля, моя судьба будет решена.

– Ты сдаешься?

– Конечно, нет. Я… временно отступаю, но намерен обязательно вернуться при первой же возможности. – Дэниел покачал головой. – Чем дольше мы будем находиться порознь, тем больше у нее будет времени понять, что она вполне может прожить свою жизнь без меня.

– Скорее она поймет, что вообще не может жить без тебя. В разлуке сердца становятся более любящими.

– Как я мог уйти? И как она позволила мне уйти?

– У тебя не было выбора, а она, очевидно, ненормальная. – Уоррен угрюмо покачал головой. – Совершенно ненормальная.

– Подозреваю, это относится к нам обоим.

– Я как раз собирался сказать, что вы прекрасно подходите друг другу.

– Если бы мне не нужно было уезжать… – И что тогда? Вряд ли имело какое-то значение то, что ему необходимо уехать. Им следовало вернуться домой еще несколько недель назад, хотя это было бы бессмысленно. Несколько недель назад у Дэниела не было необходимых денег.

– Знаешь, завтра есть еще один корабль, – сообщил Уоррен. – Путешествие на нем будет более коротким. Ты мог бы провести еще один день здесь.

– Одного дня вряд ли достаточно…

«Одного дня вряд ли достаточно»? Ерунда! Ему удалось добиться впечатляющих результатов всего за один-единственный день. Он может стать одним из самых успешных предпринимателей века. День – ведь за день можно сделать многое, в том числе завоевать сердце женщины, которую он любит. И один день, бесспорно, лучше, чем ничего.

– Черт возьми, Уоррен, – Дэниел растерянно смотрел на друга, – мне самому следовало до этого додуматься.

– Нельзя ожидать, что ты будешь самим собой. После всего, что произошло, ты стал жалким подобием мужчины.

– Нет, жалким подобием мужчины я был минуту назад. Сейчас я решительный и целеустремленный человек, четко знающий, что нужно делать.

– Дальновидный человек?

– Именно так. – Дэниел задумался. – Это не лучший способ начинать брак, и она должна это понимать.

– Разумеется, должна.

– И еще она должна понимать, что жене следует быть рядом с мужем.

– Иначе какой смысл иметь жену?

Дэниел кивнул:

– Муж должен быть со своей женой, чтобы защищать ее, руководить ею, давать ей советы.

– Не уверен, что это самые уместные доводы. – Взгляд Уоррена скользнул куда-то вдаль мимо Дэниела, а потом обратно. Уголки его губ от удивления чуть дрогнули в улыбке. – Ты должен над этим поработать.

– Вероятно. Мне кажется, она не сможет мне возразить, если я скажу, что люблю ее и не хочу оставаться один ни дня, ни минуты.

– Это она тоже должна знать.

– Конечно, должна.

– Ты должен ей это сказать.

– Конечно, скажу. – Дэниел почувствовал уверенность в себе. Он вернется к Корделии домой и заставит выслушать его доводы. И на этот раз он не позволит ей отказать или в негодовании выйти из комнаты. Если потребуется, он свяжет ее и притащит на корабль. Две недели в море заставят ее прислушаться к голосу разума.

– Будет весело.

– Мне давно пора серьезно поговорить со своей женой. И когда ты будешь заказывать места на том другом корабле, заказывай для троих. – Дэниел резко развернулся, сделал шаг и остановился как вкопанный.

– Вижу, я не опоздала на корабль. – Корделия направлялась к нему неторопливой походкой, словно прогуливалась по набережной в Брайтоне. – Много времени потребовалось, чтобы собрать вещи.

– Я пойду… проверю багаж и все остальное, – сообщил Уоррен.

Сердце в груди у Дэниела застучало, но он постарался придать себе равнодушный вид.

– Что ты здесь делаешь?

– Поразмыслив над ситуацией спокойно и обстоятельно и приняв во внимание все доводы обеих конфликтующих сторон, я решила: с моей стороны глупо упустить возможность совершить путешествие в Америку. Я никогда там не была, но эта страна в моем списке.

– Да, там интересно побывать, – сказал Дэниел, наблюдая, как позади Корделии слуги разгружали бесконечный поток сундуков и баулов. – У тебя большой багаж.

– Я предчувствую, что уезжаю надолго.

– Вот как?

– Ну да. – Она сделала глубокий вдох. – Твои письма стали намного лучше.

– Да?

– А последнее очень… – Корделия проглотила комок в горле, – романтичное.

– В мои намерения это не входило.

– А что входило?

– Честность.

– Понимаю. Если говорить о честности, то с моей стороны были сделаны не соответствующие действительности заявления, и я должна принести тебе извинения.

– За то, что выдавала себя за кого-то другого?

– Ничего подобного. Этот мой обман вполне скомпенсирован твоим.

– Значит, необходимость в извинениях отпадает?

– Я так не думаю.

– Тогда ты хочешь извиниться за то, что заставила меня поверить в твою любовь к Уоррену? – Дэниел решил, что она просто неподражаема.

– Вовсе нет. Ты это заслужил. Я давала тебе возможность признаться во всем. Единственное, что в тот вечер было ложью, – это имена, так как я на самом деле люблю тебя.

– Понимаю. – И неподражаемо упряма, добавил про себя Дэниел. – Тогда за что же ты хочешь передо мной извиниться?

– Я сказала, что больше не хочу тебя никогда видеть. Это ложь, и за это приношу свои извинения.

– Извинения приняты.

– Когда я сказала, что смогу прожить без тебя, – это тоже была ложь. Абсолютно уверена, что больше ни дня своей жизни не смогу прожить без тебя.

– Значит, ты и за это извиняешься?

– Да, – кивнула она.

– Есть еще что-нибудь?

– Несколько пустяков. – Корделия подошла ближе к нему. – На самом деле я не хочу, чтобы ты разорился. Просто это было одно из тех заявлений, которые люди делают, не подумав. Я знаю, как ты увлечен своими железными дорогами, и хотя сделанное тогда мной замечание можно оправдать, оно все равно непростительно.

– И тем не менее я его прощу.

– И я, несомненно, лгала, когда говорила, что не поеду с тобой в Америку.

– Я был несказанно рад открыть: то, что я боялся считать правдой, на самом деле оказалось ложью.

– Когда я называла тебя дурно воспитанным, бескультурным тупицей…

– Или высокомерным, занудливым типом?

– И то и другое на самом деле не было ложью, потому что сказано в определенное время и казалось мне верным, опять же в определенное время. Но все равно я признаю, что не права, и поэтому тоже приношу извинения.

– Это все?

– Нет, есть еще одна вещь. – Корделия посмотрела ему прямо в глаза. – Когда я сказала, что скорее умру, чем поцелую тебя, это, несомненно, была ложь. Я охотнее поцелую тебя, чем сделаю что-либо еще на свете – и сейчас и в оставшуюся мне жизнь.

– Понимаю.

– Ну и?.. – Ее зеленые глаза вспыхнули на этот раз предвкушением и… надеждой.

– Я тоже должен за многое перед тобой извиниться. – Он улыбнулся и притянул Корделию к себе в объятия.

– Да, за многое. – Ее укоризненный тон никак не соответствовал тому, как она обвила руками шею Дэниела. – И твое письмо стало прекрасным началом. Более того, я позволю тебе извиняться каждый день, начиная с этого момента и до дня твоего последнего вздоха.

– Согласен, – засмеялся Дэниел.

– Думаю, мы должны договориться, что больше между нами не будет секретов.

– Никаких секретов. – Он коснулся губами губ Корделии. Откинув назад голову, она заглянула ему в глаза.

– Не расценивай это как некую победу, Дэниел.

– Но это победа, моя дорогая, моя любимая Корделия. – Он улыбнулся еще шире. – Моя победа, – он нашел губами ее губы, – и твоя.

Три недели спустя

Оливер сидел в своем обычном кресле за своим столом в клубе, который он и его друзья давным-давно объявили своим любимым, и размышлял – он остался совсем один. Разумеется, у него были и другие друзья, но крепкие узы дружбы связывали его с теми тремя, которые занимали ныне пустующие кресла за этим столом и которые больше сюда не вернутся. Они не умерли, и ему не следует вести себя так, будто они совсем ушли из жизни, – они просто-напросто женились.

Он повертел четыре монеты, лежавшие перед ним на столе. Клуб сохранил и шиллинги, и бутылку коньяка для победителя тонтины, и в этот день Оливер получил свой приз. Однако такая великолепная бутылка, как эта, предназначена быть разделенной, а не выпитой в одиночку человеком, чувствующим неоправданно глубокое уныние. Оливер заказал официанту еще порцию бренди, решив, что коньяк подождет.

Он должен был только радоваться за друзей – каждый из них, в конце концов, нашел счастье, которого не ждал. Оливер радовался за них, хотя и понимал, что немного завидует. Они нашли то, чего у него нет.

Он остался в одиночестве, но существовала традиция, которой положено следовать. Оливер забрался на стол и решил, что ему надо было выпить значительно больше. Набрав побольше воздуха в легкие, он обратился к остальным членам клуба:

– Джентльмены, предлагаю тост. Прошу всех встать.

Глухое ворчанье прокатилось среди немногочисленной публики, но присутствующие встали – тонтина ни для кого не была тайной.