И опять провал.

Кажется, я цеплялась за каждого, кто выходил из реанимации, в попытке узнать, что с Димой. Но от меня только отмахивались.

Потом… приехала мать Димы. И, наверное, хорошо, что я была в таком ступоре, потому что даже в этом состоянии мне было физически больно от обвинений.

Она кричала, что это я виновата. Что только из-за меня он пострадал. И самое обидное… что она была права.

Если бы я не была настолько беспечной… Если бы осталась на месте, как меня просили… Ничего этого не случилось бы. Мы бы сейчас сидели у меня в комнате, и все было бы хорошо.

Кажется, кто-то из медсестер позвонил моим родителям, потому что я не помню, чтобы сама это делала. Они попытались увести меня, но я устроила настоящую истерику, вырывалась, кусалась, царапалась. В конце концов, мне вкололи лошадиную дозу успокоительного, и только после этого получилось забрать меня домой.

Проснулась я поздно. Голова — пустая и тяжелая. В груди — колючий комок, словно еж свернулся клубком и все ворочается, не может устроиться. И глухая тоска в душе. Единственное яркое чувство: переживание. Что с ним? Он в порядке?!

Я не сразу поняла, в какой комнате нахожусь. Давно я не ночевала в родительском доме…

Быстро спрыгнув с кровати, я осмотрелась и, не найдя мобильный, поняла, что… будет разговор.

Родители нашлись на кухне. Молча пили чай. Встревоженные. Уставшие.

— Лина! — подскочила мама, когда я вошла.

— Я в порядке, — отмахнулась я. — Где мой телефон?

Родители переглянулись, и отец сказал:

— Мы подумали, что тебе нужно отдохнуть от всего…

— Вы подумали?! — во мне темным пламенем взметнулась ярость. — У меня парень в реанимации, а вы решили меня оградить от информации?! Верните, немедленно!

— П-п-парень? — заикаясь, переспросила мама.

Я отмахнулась, не желая сейчас каяться в том, что не рассказала им об отношениях.

Меня сейчас заботил только Дима.

Слава небу, родители не стали настаивать. Мама молча отдала мне мобильный и я, мельком заметив не меньше сорока пропущенных от Макса, Светки и Лиры, принялась гуглить телефон больницы. Хорошо, что хоть ее название из памяти не выпало, как многое другое.

Короткий разговор с приемной принес облегчение: мне любезно сообщили, что Дмитрий Нелинский, восемнадцать лет, находится в удовлетворительном состоянии. В себя не пришел, но жизни уже ничего не угрожает.

У меня словно три пудовых камня с души свалилось.

Живой! Спасибо тебе, Господи, он живой!

Я без сил опустилась на табуретку и заплакала от облегчения.

— Доча, что такое? — меня немедленно обнял мама.

— Жив, — выдохнула я, обнимая ее в ответ. — Он жив!

— Тебя отвезти в больницу? — спросил отец, поднимаясь.

Я слабо улыбнулась и кивнула.

Все же, насколько разными бы мы ни были… Я всегда знала, что меня любят и обязательно помогут.

Вот только к Диме меня все равно не пустили. Сказали, что его перевели в палату интенсивной терапии, но туда можно только родственникам, а я таковой, увы, не являлась. Так что пришлось довольствоваться тем, что прогноз положительный, и уезжать. Я попросила отца подбросить меня домой и клятвенно обещалась, что заеду на днях и расскажу им все в подробностях.

Дома меня ждали взволнованные Макс и Света. Конечно, они были уже в курсе.

Весь универ гудел о том, что Алексей съехал с катушек и попытался нас с Димой убить. Убежал он недалеко и сейчас отсиживался в кутузке.

Вскоре позвонили из полиции и попросили прийти для дачи показаний.

День пролетел… За ним ещё один — такой же.

В больнице — не пустили. Но прогноз такой же. Потом — полиция. Вечером — взволнованные Светка и Макс, к которым присоединилась Лира, всячески старающиеся меня приободрить и развлечь.

И третий день по сценарию тоже ничем не отличался от двух предыдущих…

А на четвертый мне в больнице сказали, что Диму перевели и никто не знает куда. Мол, мать, выступающая официальным опекуном на время недееспособности сына, выразила недоверие им и настояла на переводе в другую клинику.

У меня словно сердце оборвалось. И я… Поняла, что не увижу его ещё очень долго. Пока он окончательно не придет в себя… И если сам потом захочет меня видеть…

Еще два дня я сидела дома в полной прострации, не особо понимая, что вокруг меня происходит. Периодически пыталась звонить, но механический голос каждый раз сообщал, что аппарат абонента выключен.

В воскресенье Макс вытянул меня к родителям. Да и я сама понимала, что сидеть, ожидая какой-либо весточки, нет никакого смысла.

Потому в понедельник я пошла в универ. И почти сразу узнала уничтожившую мое сердце новость: Темка, заикаясь, поведал, что мать Димы забрала его документы из универа. Больше он не будет здесь учиться. Так как это было невозможно без согласия самого «хакера», ведь он совершеннолетний, вывод напрашивался… нехороший.

Было больно. Очень. Невероятно. Ощущение, будто сердце выдрали, а дыру оставили. Но именно это помогало мне жить.

Я с головой упала в учебу, танцы и работу. Забивала свои дни настолько, чтобы на посторонние мысли не было времени. Все, что позволяла себе — один звонок перед сном, с замиранием сердца ожидая гудков. Но безжалостный механический голос раз за разом сообщал, что аппарат абонента выключен.

Моим спасением в который раз стали танцы. Я отдавала себя всю, до остатка, до последнего. Тренировалась любую свободную минуту, оттачивала каждый жест и малейший поворот головы. Аленка даже ругала меня за трудоголизм, но я не могла по-другому.

Потому что если у меня останется время… Я просто сломаюсь. Сломаюсь и больше никогда не встану. А я не могла себе этого позволить.

Алексея, ожидаемо, закрыли в психушке, найдя целый букет расстройств и отклонений. Мне было плевать. Я лишь поставила в голове галочку: этот нейтрализован.

О делах Лиры я почти не знала. Мелкая старалась не нагружать меня своими проблемами, щадя мои потрепанные нервы. Впрочем, некоторые нюансы до меня долетали, и я знала, что настойчивый парень Дэн упрямо не дает ей прохода.

Говорят, что настоящая сталь закаляется только в огне. И лишь преодолевая препятствия, человек очищается от шелухи.

Примерно под конец второй недели после произошедшего, я ощутила то, чего не чувствовала уже давно.

Спокойствие. Осознание цели. Сосредоточенность на главном.

Боль никуда не делась, но затаилась в глубине сердца, больше не принося такого дискомфорта. И уже не кололо внутри от редких моментов, когда я ловила брата и лучшую подругу на миловании. Они, конечно, старались передо мной не светить своими прекрасными отношениями, чтобы не ранить, но… Так что я поговорила с ними и попросила прекращать балаган. Пусть хоть у кого-то в моем окружении все будет хорошо.

Но самое главное… чем больше проходило времени, тем большее отвращение я испытывала к работе и учебе. Осознавала, что, да, я могу, но… Это правильно, но моя душа не лежит. Оказывается, нужно было встряхнуться до основания, чтобы вычленить то главное, что составляет меня настоящую. И, честное слово, закрадывались мысли о том, чтобы принять предложение Аленки и Андрея. В конце концов, если в нашей с Димой истории это точка… пусть и такая странная… здесь меня больше ничего не держит. Останавливал лишь страх настолько глобальных перемен в жизни.

Оставить универ и рвануть за мечтой? А если ничего не получится? Приползти к родителям сбитым летчиком [27]? Такого позора я точно не выдержу.

Но мысль засела, и я начала задумываться о том, чтобы искать альтернативы у нас в городе, чтобы не бросать учебу. В конце концов, программировать я умею и хорошо, а иметь такой запасной плацдарм — замечательно.

На этом моя душа успокоилась окончательно. Я танцевала до изнеможения, работала, не сильно напрягаясь, училась, больше не претендуя ни на какие ученые степени. Даже от конференции отказалась, мотивировав тем, что в слишком сильном душевном потрясении.

Но на исходе третьей недели от того рокового дня мое душевное равновесие пошатнулось ещё раз. И все доводы, которые я себе приводила, рассыпались, словно карточный домик.

Мы с Максом ужинали у моих родителей. Это был первый наш нормальный ужин за последнее время, атмосфера была расслабленная. Папа и мама живо интересовались, как у нас жизнь, пугали брата скорым приездом тети и очень хохотали над его реакцией.

Когда в дверь позвонили, я еще подумала, кого там может принести. Судя по выражениям лиц родителей, не только я так подумала.

— Хм, пойду-ка гляну, кто там, — пробормотал отец, поднимаясь из-за стола.

А вскоре из коридора послышались радостные возгласы.

— Надя, Лина, доставайте еще один прибор! — весело крикнул папа. — К нам Костя пришел! Месяц гада в гости звал, наконец-то он явился!

Мать торопливо поднялась, а я наоборот — замерла. Вспомнился разговор с отцом несколько недель назад и его просьба… И я поняла, что если папа сегодня будет рассчитывать на меня, то… Я, скорее всего, вряд ли смогу помочь. Хотя бы потому, что у меня явно не получится быть убедительной. Как я могу подталкивать человека к какому-либо выбору, если сама мучаюсь аналогичным, не зная, как мне поступить? Да, часть меня все ещё шептала о том, что нужно рисковать и ехать. Но я старалась ее не слушать.

— Привет всем! — замахал улыбающийся Костя, осматривая нас. — О, прямо все в сборе! Круто. Макс, Лина, как дела, поколение Пепси?

— Это ты поколение Пепси, мы скорее, поколение крепкого кофе, — хмыкнул Макс, поднимаясь, чтобы пожать протянутую руку.

А я… Я не видела дядю около года. Во время последней нашей встречи он выглядел ужасно. Ну, я уже вспоминала об этом… Но сейчас я понимала, что он как-то изменился… Впрочем, он просто выглядел ухоженным, отдохнувшим и счастливым. Русые волосы чисто вымыты, забраны в низкий хвост, вместо привычной щетины — ухоженные усы и бородка. Да и поправился, кажется, по крайней мере, щеки уже не вваливаются. А в карих глазах опять появился тот блеск, который раньше привлекал внимание.