Для чего нужны вступления? Ну, скажем, для того чтобы читатель плавно, без видимого ущерба для своего здоровья смог вникнуть в простоту хитросплетений сюжетной линии, обрамлённой канвой лирических отступлений. Или же, наоборот, для введения оного в частичное, а лучше, в полное заблуждение, и тогда удачная концовка практически обеспечена.

А вот необходимость вступления к вступлению для меня до сих пор остаётся крайне сомнительным действом, а посему, всё написанное выше вы смело можете не читать. Что, уже? Тогда просто забудьте.


Пролог зелёной формы комнатного цвета.


В мире столько интересного. И не выходя из дома.

В жёлтых журналах, посредством почты почти всегда всемогущей, зелёные формы комнатного цвета навсегда завладели политической ареной мира. Одного чуть не свергли, другой переспал с королевой Елизаветой, а принц Уэльский, что держит в кандалах своей памяти великие рифмы востока, вообще инопланетянин.

– Давай куда-нибудь сходим, – скука – вещь малоприятная, – чего-нибудь выпьем.

– Я пас, – весело отказал мне Алик, – мне надо с балконом разобраться.

– Твой балкон, как хит прошлого лета, – посетовал я.

Придётся напиться в гордом одиночестве.

Мусор с ангельской улыбкой на лице – другие части тела были суровы – прохаживался по карнизу здания местного муниципалитета. Зачем он это делал, непонятно, но видно его было очень хорошо. Вот было бы здорово, если бы он оттуда упал. Сам бы не мучился и других не доставал. А благодарные потомки спустя столетия несут и несут на вечно мокрое место трагического падения охапки полевых ромашек и одинокую черную розу «Наринэ». О вечности не хочется. О сиюминутном не стоит.

Далее, как в кино: задний план, на карнизе которого рискованно развлекается «человек в красной шапке», теряет резкость и пропадает в тумане кинематографической реальности. Контрабас начинает – едва е4 – и выигрывает сложное и очень вкусное соло. Постепенно, обретая чёткость, в кадре вместе с гитарным септаккордом, появляется небольшой стол. На нём из ничего возникает белая чашка. Из неё пронзительным – «я хочу спать» – хрипом саксофона поднимается в небеса терпкий кофейный аромат. Прямо к богу. Рядом с чашкой ждёт своей незавидной участи чистая пепельница. Она не знает, что в течение ближайших двух часов останется без работы. Ей не позволят издать ни одного звука. Нет, в её профессиональных качествах никто не сомневается. Просто курят не все.

Эхом отозвалось фортепиано. Ждать барабанов пришлось не долго. И вот привлекательная и немного загадочная молодая женщина сидит за столом и, глядя в какой-то нерусский журнал, ожидает, когда остынет кофе. Ветер захватил в плен волну солнечных волос и дождливой боссановой лета прогнал её по непослушной гамме осени. Саксофон, освоившись и оттого немного заскучав в небесах, горемычным пьяницей ринулся в пустоту, но…

– Стоп! – закричал режиссёр, – Не верю! – Станиславский отдыхает. – Где сценарист? Кто писал эту ахинею? – он выпил стакан мятного молока и запил его водкой, – Скажите мне на милость: кто видел, чтобы наши дамы, сидя в баре, читали какие-то иностранные журналы, пили только кофе и при этом ещё и не курили?

– Я.

– Что «я»? – он взглядом обнюхал помещение в поисках владельца последней буквы алфавита и уткнулся в меня.

– Я видел, как наши дамы, сидя в баре, читали какие-то иностранные журналы, пили только кофе и при этом ещё и не курили. По крайней мере, одна из них.

Я многозначительно посмотрел на незнакомку. Она ответила мне благодарной улыбкой.

– А ты кто, твою мать, такой? – вежливо поинтересовался режиссёр.

– Кто-кто. Конь в кимоно, – говорить ему, что я тот самый сценарист, я побоялся.

– А почему в кимоно? – раньше он видел коней исключительно в пальто.

– Нетрудно догадаться. Потому что я – конь японский.

Мимо нас, самурайским вихрем на танке пронёсся якудза, угрожая присутствующим трёхсторонним хайку.

Я был зол на новоиспечённого – подгорелая корочка – гения режиссуры за то, что он не дал мне услышать великого грехопадения саксофона. Теперь же хрип превратился в храп, и ничто его в этом несовершенном мире не разбудит. Песню оборвали, и на душе стало гадко.

Солнце, словно пыль на росу, село на горизонт и упало. По ту сторону. Давно это было. Лет сто прошло.

Я возвращался домой. Небо тяжестью всех пяти звёзд давило мне на голову. Я шёл по пустому городу и плакал.

Скупая мужская слёза. О! Это отдельная история. Если мужчина плачет, значит, у него есть веские причины. Вот, скажем, коньяк – причина веская. Я икал и плакал, потому что знал: в моём холодильнике нет креветок. Полцарства за креветку.

«В пьянке замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду», – вот наиболее чёткая характеристика того, что касается творчества Омара Хайяма. Зелёные формы комнатного цвета его рубайята растворились в песнях БГ, как «Титаник» в водах безбрежного океана. Как его не мой, не мой немой не заговорит. Сестра Хаос поселилась…

она просто поселилась и живёт, как котёнок под дощатым настилом на работе у Алика. Его, посчитав, что на этом вся любовь, бросила мать, а он орёт, как резаный. Кушать-то хочется.

Далее тургеневским слогом было написано о том, что Алик, желая уберечь маленький пушистый комочек жизни от голодной смерти, принёс его домой и щедро накормил. Котёнок ожил. Стал играть. Наигравшись, уснул. Уснул и не проснулся. Щедрость стала смертью.

Когда я стал кричать на свою кошку, Алик меня не понял:

– Ты чего это?

– Достала, – я выключил телевизор и включил радио, – ладно бы просила жрать, а то ведь просто так орёт. Для поддержки разговора.

– А причём здесь БГ? – и действительно, причём тут он? Он добавил картошку и лук и поставил аквариум на огонь. Но коль вопрос задан – хочешь, не хочешь – приходится отвечать:

– Я-то думал, что он выдохся. Устал, – «в каникулы мы едем на Jamaйку», – а его сестра, переходя эту реку вброд, посеяла в моей башке хаос.

Песня закончилась, и на душе стало тихо. Китайская инквизиция кухонного крана – кап, кап – прекратила измываться над нервами грязной посуды. Я замолчал. Звучала только тишина. И секунду спустя, мы, словно сговорившись, хором: «Тихий ангел пролетел», – это Алик, а я: «Мент родился», из чего следует: мент и ангел – синонимы.

Мусор с ангельской улыбкой на лице – другие части тела были суровы – прохаживался по карнизу здания местного муниципалитета.

О вечности не хочется,

О сиюминутном не стоит.

Глядя на то, как собака мочится,

Дикий мент наркомана доит.

А на том берегу незабудки

Не забудут никак об электрике -

О великом китайском эксцентрике.


Рыжий пёс проживает в будке,

В небе синем летает птица,

Продаёт огурцы продавщица,

На телебашню влезла высотница

Для того чтоб с неё помочиться.

Просто так. Потому что хочется.

Лучше нет красоты,

Чем, пардон, с высоты.

И жрица монтажа об этом знает,

Но орошает город только летом,

Поскольку только летом не летает

Дельфин зелёной формы комнатного цвета.


Впрочем, где-то это уже было.


                  Добрая сказка.


Интересно, что делать, когда в голову ничего не лезет? Может быть, попытаться написать детектив? Они вроде бы неплохо продаются. Чтобы кровь текла рекою, и в крутом, интригующем сюжете были замешаны деньги, наркотики, проститутки и любовь. Всё это, конечно, здорово, однако меня этот наборчик не вдохновляет. Даже любовь в обрамлении вышеперечисленного списка не вставляет. А ужастик? По-моему, ужасное чтиво сейчас пользуется популярностью… Чтобы кровь в нём текла рекою и в жутком, леденящем душу, повествовании были замешаны деньги, наркотики, проститутки и любовь. Ужастик – это хорошо, но, откровенно говоря, что-то на ужасы у меня тоже не стоит. Остаётся одно – написать сказку. И не просто сказку, а добрую. И для наличия интриги, сделать так, чтобы кровь в ней текла рекою, и… деньги, наркотики, проститутки и любовь.

Я, конечно, мог бы смеха для и забавы ради написать, что он был наркоманом, а она девушкой по вызову. Но любовь, объединив их сердца, вырвала их из лап пагубных пристрастий. На радостях они посетили казино, где выиграли баснословную сумму денег. Уехали из этой страшной страны и стали жить-поживать, да добра наживать. А что до рек крови, то можно отметить одну пикантную подробность: раз в месяц она страдала изрядно обильными выделениями. И всё. Сказка готова. Можно, довольно потирая руки, идти пить своё время. Но это как-то несерьёзно. А жанр сказки предусматривает всё – буквально всё – от искромётного юмора до трагической случайности. Всё, кроме несерьёзности. И посему мы, со всей обстоятельностью отнесёмся к сказке и приступим к написанию оной.


Город, убаюканный усталой колыбельной, спал. И жители его, утомлённые маршем повседневных забот и дел, тоже спали. Им снились хорошие добрые сны. Городу и его жителям. Город был небольшим и чистым. Стоял он на берегу моря.

Из моря появился человек и, походкой, присущей сразу тридцати трём богатырям, принялся выходить из пучины вод. Где тридцать три богатыря, там и пучина. Одет человек был в гидрокостюм, и за его спиной можно было разглядеть акваланг. Кто он – ночной незнакомец, – и что делает в столь поздний час в море? Ну, что ж. Ответ на этот вопрос мне известен. Это местный и единственный в городе водолаз дядя Вася. А вот о том, что позабыл он ночью в море, мы для создания интриги умолчим или, может быть, никогда не узнаем.

Дядя Вася – это огромный пятидесятилетний добряк. Однако же не дай вам Господь попасться ему под горячую руку. Здоровья в нём было немерено, и рука его была тяжела.

Жил он в небольшом уютном домике, приютившемся на самом берегу моря. Жену дядя Вася похоронил. Её забрало у него море.

Однако не всё так плохо. Боль утраты скрашивала ему дочь. И была она не просто послушным и добрым ребёнком. Она у него была красавица. Длинные стройные ноги. Высокая грудь. Талия – предмет зависти почти всех женщин городка, конечно, из тех, кто ещё думал о таких мелочах, как внешность. Красивые плечи и симпатичное озорное лицо с родинкой у краешка рта. Мне бы хотелось написать: «лицо, в обрамлении длинных, золотистых волос», но волосы её были черны, как смоль и к тому же коротко острижены.